Андрей Волос - Маскавская Мекка

• Название: Маскавская Мекка
• Автор: Андрей Волос
• Издательство: Издательство: Зебра Е
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2005
• ISBN: ISBN 5-94663-178-0

Мастерский роман Андрея Волоса «Маскавская Мекка» относится к жанру антиутопии. Из-под причудливых построений этого фантастичного произведения отчетливо проглядывает столь знакомая действительность. Прошлое и будущее России сходятся здесь вплотную, и едва ли позавидуешь тому, кто угодил между ними.

---

И он вдруг снова захохотал, повторяя «этих вот, именно этих!»

Настя вспыхнула и уже открыла рот, собираясь, перемогая ватное оглушение звукопоглотителя, отчеканить, что он, должно быть, что-то перепутал: вовсе не к ней, а к нему шагают люди с обрезками труб и факелами, поскольку это он — финансовый магнат, паразит, кровопийца, а Настя и сама подчас готова идти за куском хлеба на улицу; но выражение его голубых глаз показалось ей настолько безумным, что она осеклась и, помедлив, сказала только:

— Ну, Кримпсон-Худоназаров, если ты Саввой Морозовым заделался, тогда уж я и не знаю, что сказать… Только имей в виду: он все-таки плохо кончил.

— Не волнуйся, — ответил Сергей. Похоже, сравнение ему понравилось. Не знаю, что там у Саввы с большевичками было, а у меня с этими — железные договоренности! — И, смеясь, показал кулак: — Вот они у меня где!

Лицо его сияло неукротимым восторгом.

Ей показалось, что Сергей и впрямь не в себе — то ли пьян, то ли корку насосался. Да разве могло такое быть? — он себе глотка вина никогда не позволял, не то что корк.

— Разумеется, мне больше по духу первоисточники! Жесткий гумунизм! Понимаешь? Идеи гумунизма должны побеждать, а не этот межеумочный коммуно-социализм! Но ведь им свои мозги не вставишь! Уж и так давлю, как могу. Пусть, ладно… как есть. Потом поправим, если что!

— Лучше бы ты каждому в отдельности помог, — сказала Настя, пожав плечами.

Сергей снова отрывисто рассмеялся.

— Помочь? Ты хочешь сказать — кинуть каждому подачку? А мир пусть останется прежним — вот такой как есть: во зле и ненависти. Верно? Пусть все идет прежним порядком: глупость, злоба, жадность, деньги, власть, страх! И смерть — единственное, что дается бесплатно! Да?

— Ну почему подачки? — морщась, Настя приложила ладони к ушам. Кому-то на школу нужны деньги позарез… на лекарства… у нас во дворе безногий живет — у него коляски приличной нет… или вон Бабец с первого этажа — его бы полечить да на работу устроить, цены бы ему не было. Почему обязательно подачки? Нормальная человеческая помощь. А ты вместо помощи вон куда их заправляешь…

— Даже очень много подачек — это еще не помощь… Помощь — это…

— Конечно! — зло перебила Настя. — Если помочь по-тихому, то ведь никто и не узнает, что есть такой друг народа — Кримпсон-Худоназаров! А тебе без этого никак! Тебе нужно, чтоб на каждом углу!..

— Истинная помощь при гангрене — не зеленка, а хирургическое вмешательство, — упрямо продолжал Сергей. Он уже не смеялся: челюсть выехала вперед, глаза заледенели. — Ампутация! Гниющий член должен быть отрезан и брошен собакам!..

Между тем купол Рабад-центра быстро приближался. Подсвеченный снизу, он висел в белесом небе мерцающим зыбким облаком, и казалось, что следующий же порыв ветра стронет его с места и медленно потащит в дождливую тьму северо-востока.

— Седьмой, седьмой, я одиннадцать двадцать четыре, одиннадцать двадцать четыре, — бубнил Денис. — Прошу немедленно на четырнадцатой, на четырнадцатой… Вас понял, вас понял…

— Вон еще колонна! Давай-ка глянем!

— Что вам эти колонны, Сергей Маркович? — ответно задребезжал Денис, не делая никаких попыток свернуть с намеченного им самим курса. — Они ж ненормальные. Сдуру-то как пульнут по лопастям… Видимости никакой, так еще над этими придурками кувыркаться…

— Я что сказал? Ниже давай, ниже!

Ситикоптер завалился круче и поплыл к самому краю перевернутой чаши. Сергей от нетерпения постукивал кулаком по стеклу.

— Ты смотри, смотри, что делается! — бормотал он. — Нет, ну ты смотри! Подняли-таки! Ах, паразиты! Вышли!

Нервничая, Настя взглянула на часы, потом без интереса посмотрела вниз. Не слишком снижаясь, ситикоптер завис над бугристым морем, запрудившим Восточные ворота. Возле Малахитовой арки — А-образного сооружения, служащего одним из краевых пилонов купола, — происходило что-то чрезвычайно плавное и размеренное: серо-черные волны одна за другой подкатывали к пилону, уже омытому, а потому блестящему, с шумом бились об него, вскипая и осыпаясь светлой пеной, откатывались и снова набегали. Рев, стоящий над этим морем, также имел отчетливо волнообразную природу: у-а-а! у-а-а-а! у-а-а-а-а!

Через секунду зрительный обман рассеялся (как на рисунках, демонстрирующих силу оптических иллюзий, где вогнутый угол с неслышным щелчком мгновенно становится выпуклым) и она вскрикнула от страха.

Черные волны были людьми, блестела не вода, а каски и щиты кобровцев, светлая пузырящаяся пена образовывалась белизной искаженных лиц; ближе к воротам оранжевых огней было меньше — там факелами орудовали как дубинами, и они гасли.

Прошло еще полсекунды; внизу и справа что-то кратко полыхнуло, и в то же мгновение время сплющилось и стало растягиваться, вмещая в каждую секунду бесчисленное множество событий. Она встретилась взглядом со счастливыми глазами Сергея, горящими на оранжево-розовом, озаренном факельным светом лице; Денис рванул штурвал на себя; застонав от усилия, ситикоптер взмыл вверх; расстояние между ним и пущенной снизу ракетой быстро сокращалось; лопасти бешено работали; купол Рабад-центра перекашивался и уходил за левое плечо; «Бог ты мой!..» — услышала она и не поняла, откуда; перегрузка вжала в кресло; полыхнуло еще раз — теперь совсем близко, — вся кабина озарилась этой вспышкой, и она удивилась, что на лице у Сергея все та же гримаса; что-то захрустело так, будто сказочный великан переламывал о колено телеграфный столб; посыпалось стекло; ее швырнуло было на пол, однако ремень не порвался, и она осталась в кресле; машина еще летела вверх, но уже крутилась волчком; опять ударило, захрустело; Настя вертелась в катящейся по камням бочке; удар, удар, хруст; и еще один удар, от которого она потеряла сознание.

Голопольск, четверг. «Са… са…»

В темноте шагали молча, друг за другом. Скоро под ногами захрустел мокрый гравий. На станции горели два подслеповатых фонаря, дождь косо падал в желтых кругах света. Со стороны депо доносился какой-то скрежет, стук, звон железа. Двери нескольких ангаров были раскрыты, в глубине горел свет, шарахались огромные, под крышу, тени.

— Что это они зашевелились? — удивленно спросил Твердунин, останавливаясь у прорехи забора. — Смотри, Кирьян, — паровозы, что ли, раскочегаривают? Ну дела!..

— А как же! — хмыкнул Кирьян. — Куда ж без паровозов, если мобилизация…

Твердунин хотел было спросить, что еще к чертям за мобилизация, но вовремя спохватился. Ему было не к лицу задавать такие вопросы. У него жена секретарь райкома; он, по идее, все всегда раньше других знать должен… Однако обычно Игнатий Михайлович почему-то узнавал новости последним, и делать хорошую мину при плохой игре ему было не привыкать стать.

— Ну да, — кивнул он, пожевав губами и сердито взглянув на Кирьяна. — Я и говорю…

— Ты только вот что мне растолкуй, — смиренно попросил Кирьян, шагая за ним. — Шура-то, небось, разъясняла. Вот говорят: мобилизация добровольческих отрядов. А я не пойму. Какие же добровольческие, если мобилизация? Добровольческие — это когда добровольно. А мобилизация — это хочешь, не хочешь, а повестку в зубы, и пошел.

Твердунин ответил не сразу. Сделав несколько шагов, буркнул:

— Ладно, не умничай… Какие! Такие вот именно… добровольческие.

В депо что-то ухнуло, зашипело. Над одним из ангаров поднялось плотное облако пара.

— Ресиверы продувают, — сказал Кирьян, потом добавил неуверенно: — Да мне уж сорок семь, не загребут, наверное… А тебе сколько, Михалыч?

— Сорок два.

— Смотри-ка… Молодой еще.

Твердунин только хмыкнул и почесал в затылке.

Они перешли два рельсовых пути и свернули налево вдоль одного из них. Гравий скрежетал под ногами. Мокрая трава пахла острой полынной прелью. Кирьян часто спотыкался.

— Эх, бесхозяйственность! — вздохнул он. — Лежат, ржавеют…

— Ты о чем?

— Да о рельсах.

— Тьфу!

— Ты глаза-то разуй! — запротестовал Кирьян. — Ведь сколько добра пропадает! Все ржа поест!.. Поговори ты, за ради господа, с Шурой! Ну не самому же мне к ней на прием идти? Неужто нельзя по-родственному? Который год толкуем! Так, мол, и так, рельсы лежат, гниют без всякого толку. Лучше их снять и использовать. В крайнем случае — людям раздать. Эх, мне бы парочку рельс! Я б тогда…

— Рассказывал. Не хочет она, — прогудел Твердунин.

— Да почему?

— Потому что нельзя рельсы разбирать.

— Почему нельзя?! Сейчас-то нельзя, это верно… В Маскаве революция, надо помогать, им без нас никак… паровозы в порядок приведем, в Маскав двинем… дело добровольческое, без паровозов никуда… согласен. Ну а после-то, после, когда утихнет! Думаешь, всегда будут эти паровозы ездить? Да не будут они ездить… Сам знаешь, вон, в Сосновке-то — давно уже разобрали.