Нацумэ Сосэки - Ваш покорный слуга кот

• Название: Ваш покорный слуга кот
• Автор: Нацумэ Сосэки
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1960

«Ваш покорный слуга кот» — один из самых знаменитых романов классика японской литературы XX в. Нацумэ Сосэки, первок большое сатирическое произведение в японской литературе нового времени. 1907-1916 годы могут быть названы «годами Нацумэ» в японской литературе: настолько сильно было его влияние на умы японской интеллигенции тех лет. Такие великие писатели, как Акутагава Рюноскэ, Ясунари Кавабата и Дадзай Осаму считали себя его учениками.

Герои повести — коты и люди. В японских книжках для детей принято изображать животное как маленького человечка с головой зверя. Коты в повести Сосэки — это маленькие человечки в масках. Среди них сохраняются те же социальные различия, что и среди людей, ведь они живут в мире, где служанка часто расценивается ниже кошки. В повести они на роли клоунов: разыгрывают интермедии между основными номерами. Но если коты похожи на людей, то верно и обратное: многие люди не лучше животных.

Наслушавшись в доме своего хозяина умных разговоров о новых течениях современной мысли, в первую очередь о модном индивидуализме и о «сверхчеловеке», кот возомнил себя существом необыкновенным, подлинным «сыном двадцатого века».

Комизм ситуации, как в «Путешествиях Гулливера» Свифта, состоит в том, что карлик меряет великана меркой своего малого мира с полным чувством собственного превосходства.

Хозяин кажется коту «придурковатым», выходки, чудачества хозяина — верх нелепости. Карлик не владеет ключом к душе великана. Но это верно только в том случае, если существо из малого «кошачьего» мирка встречается с подлинно большим человеком.

«Не все люди — люди» — таков подтекст повести японского писателя Нацумэ Сосэки (1867 — 1916).

---

– Конечно, можно было бы последовать вашему совету, но есть люди, которые говорят, что этот шнурок мне к лицу, и потому…

– Кто сказал тебе такое? У этого человека нет никакого вкуса, — громко проговорил хозяин, переворачиваясь на другой бок.

– Вы его не знаете…

– Ладно, допустим, что не знаем, но все-таки кто?

– Да так, одна женщина.

– Ха-ха-ха. Ох, и любишь ты напустить тумана. Хочешь, угадаю? Это та самая женщина, которая звала тебя со дна Сумидагава. Да, кстати, не попробовать ли тебе еще раз отправиться к праотцам уже в этом хаори? — нанес Мэйтэй неожиданный удар с фланга.

– Ха-ха-ха. Больше со дна реки она меня не зовет. В той райской обители, что находится на противоположной стороне…

– Не такая уж она и райская. Один нос чего стоит!

– Что такое? — воскликнул Кангэцу, подозрительно поглядывая на приятелей.

– Только что здесь был носище. Мы просто обомлели при его появлении, правда, Кусями-кун?

– Угу, — буркнул хозяин, лежа распивавший чай.

– Носище? Вы это о ком?

– О достопочтенной мамаше твоей дражайшей дамы сердца.

– Что, что?

– Женщина, назвавшаяся женой Канэда, приходила и расспрашивала о тебе, — с серьезным видом объяснил ему хозяин.

Мне было интересно, как станет реагировать Кангэцу-кун. Удивится? Обрадуется? Смутится? Но сколько я ни всматривался в лицо Кангэцу-куна, никаких особых эмоций на нем не проявилось.

– Она, наверное, просила вас уговорить меня жениться на ее дочери? — промолвил он своим тихим голосом и снова принялся крутить фиолетовый шнурок.

– Совсем нет. Эта достопочтенная мамаша — обладательница великолепного носа…

Но тут хозяин перебил Мэйтэя на полуслове и ни с того ни с сего понес сущую околесицу:

– Подожди, я тут уже давно сочиняю эпиграмму про этот нос. Из соседней комнаты донеслось хихиканье хозяйки.

– Тебя, я вижу, ничто не волнует. Ну и как, уже сочинил?

– Почти. Первая строка будет такая: «На этом лице — праздник носа».

– Дальше?

– Следующая: «Поднесем этому носу священное сакэ».

– Ну, а дальше?

– Пока все.

– Забавно, — усмехнулся Кангэцу-кун.

– А что, если дальше сделать так: «В нем две укромные пещеры», — продолжал сочинять Мэйтэй.

– Не знаю, — подхватил Кангэцу, — понравится ли вам такая фраза: «Они так глубоки, что волосков не видно».

Как раз в ту минуту, когда на наших друзей снизошло вдохновение и они принялись наперебой болтать все, что им приходило в голову, на улице, у самого забора, послышались громкие голоса. Несколько человек дружно скандировали: «Барсук из Имадо! Барсук из Имадо!»

Хозяин и Мэйтэй удивились и быстро повернулись в ту сторону, откуда доносились крики, стараясь разглядеть через щели в заборе, что там происходит. За забором послышался дружный взрыв смеха и частый топот ног.

– Что значит «барсук из Имадо»? — удивленно спросил Мэйтэй, обращаясь к хозяину.

– Понятия не имею, — отвечал тот.

– Здорово придумано, — добавил Кангэцу-кун.

Мэйтэй будто вспомнил о чем-то. Он вскочил на ноги и начал серьезным тоном:

– Уже в течение многих лет я веду исследовательскую работу о роли носа с эстетической точки зрения; сейчас я хочу изложить некоторые результаты своей работы и поэтому прошу вашего внимания.

Это было настолько неожиданно, что хозяин растерялся и недоверчиво покосился на Мэйтэя. Кангэцу чуть слышно промолвил:

– Очень хотелось бы послушать.

– Я всесторонне изучил данную проблему, но природу носа мне так и не удалось установить. Прежде всего вызывает сомнение количество отверстий в нем: ведь если предположить, что нос имеет практическое назначение, то двух отверстий слишком много. Ему нет никакой необходимости так кичливо выпячиваться в самом центре лица. Однако почему же он постепенно все больше и больше выдается вперед?

И Мэйтэй для наглядности потрогал свой собственный нос.

– Он у тебя совсем не выпячивается. — Хозяин сказал правду, он совсем не собирался льстить своему приятелю.

– Во всяком случае, он у меня и не вдавлен вовнутрь. Чтобы у вас не возникло сомнения, предупреждаю, что он не является просто двумя рядом расположенными отверстиями.

…Итак, появление выступа, именуемого носом, по моему мнению, можно объяснить тем, что результаты незначительного воздействия, называемого нами, людьми, сморканием, естественно, накапливались и привели к возникновению этого поразительного и одновременно очевидного феномена.

– И все это сущая правда, — снова вставил свое замечание хозяин.

– Как известно, при сморкании мы хватаемся пальцами за нос, при этом возбуждающее воздействие оказывается только на ту часть носа, за которую мы хватаемся пальцами; согласно великим принципам теории эволюции, именно эта часть тела, подвергаясь постоянному раздражению, развивается гораздо быстрее, чем его другие части. Кожа, естественно, затвердевает, ткани постепенно уплотняются, и в конце концов образуется хрящ.

– Позвольте… Навряд ли мясо может вот так легко и просто вдруг превратиться в хрящ, — заговорил Кангэцу-кун, ученый-физик.

– Ваши сомнения совершенно справедливы, — как ни в чем не бывало продолжал Мэйтэй. — Но факты — лучшее доказательство, и вот вам, пожалуйста, — хрящ существует, тут ничего не скажешь. Хрящ уже образовался. Однако, несмотря на это, из носа продолжают течь сопли. А раз так, то приходится сморкаться. Хрящ в результате этого процесса стесался по бокам и превратился в высокий узкий выступ… действительно, ужасный процесс. Подобно тому как капля камень точит, как отшлифованная руками паломников голова Биндзуру[105] сама по себе излучает сияние, как поговорка об удивительном благоухании и удивительном зловонии, так и нос постепенно выпрямляется и затвердевает.

– Но у тебя нос мягкий, как рисовая лепешка.

– Докладчик опасается, что его собственный нос может дать повод для возражений, а поэтому умышленно уклоняется от обсуждения затронутого вопроса. Мне только хотелось бы довести до вашего сведения, господа, что нос, которым обладает глубокоуважаемая мамаша Канэда, является в своем роде чудом, ибо он достиг в своем развитии наивысшего уровня и представляет собой великолепнейший и редкий экземпляр.

– Вот, вот, — невольно воскликнул Кангэцу-кун.

– Однако, несмотря на то что все совершенное, несомненно, представляет собой величественное зрелище, оно почему-то подавляет нас, и нам бывает трудно приблизиться к нему. Не подлежит никакому сомнению, что нос такого рода великолепен, но возникает вопрос: не слишком ли круто он поднимается вверх? Носы у людей прошлого, как, например, у Сократа, Голдсмита или у Теккерея, тоже оставляли желать лучшего с точки зрения их устройства, но именно в этом заключалось их какое-то особое обаяние. Уж не потому ли носы уважают не за высоту, а за их своеобразие? В народе даже говорят: «Лучше рисовая лепешка, чем нос»[106]. В таком случае наибольшую эстетическую ценность, пожалуй, имеет нос, подобный носу Мэйтэя.

Тут Кангэцу и хозяин принялись хохотать. Вслед за ними весело засмеялся и сам Мэйтэй.

– Итак, все, что я вам только что поведал…

– Сэнсэй, «поведал» немного не то слово, оно вульгарно и скорее бы подошло какому-нибудь сказочнику, пожалуйста, не употребляйте его, — съязвил Кангэцу-кун, вспомнив недавнее замечание Мэйтэя.

– В таком случае протрем глаза и начнем сначала… Э… э… далее я хотел бы коснуться вопроса о соразмерности носа и лица. Если говорить о носе отдельно, безотносительно ко всем остальным деталям лица, то такой нос, как у нашей глубокоуважаемой мамаши, можно смело показывать где угодно… Это такой нос, который, как мне думается, мог бы получить первую премию даже на выставке на Курамаяма[107]. Однако имеется одно «но», которое заключается в том, что нос этот создавался без предварительной консультации с господами Глазами, Ртом и другими. Нос Юлия Цезаря — несомненно, хорош, но что получилось бы, если бы нос Цезаря аккуратно вырезали и приставили к морде вашего кота? Цезаревский нос выглядел бы на кошачьей морде точно так же, как выглядела бы статуя Будды из Нара на шахматной доске. Я полагаю, что такое сильное нарушение пропорций только снизит его эстетическую ценность. Нос уважаемой мамаши, как и нос Цезаря, не что иное, как выступ, поражающий своей мужественной красотой и горделивой осанкой. Но каково же окружение этого носа? Разумеется, оно не столь вульгарно, как у вашего кота. Однако это факт, что ее лоб, как на маске эпилептика, прорезают две глубокие морщины, а узкие щелочки глаз круто поднимаются вверх, к вискам. Ну как, господа, не посетовать при виде этого носа на таком лице?!

Мэйтэй умолк, и как раз в эту минуту из-за дома донесся возглас:

– Все еще про нос болтают. Как они любят позлословить!