Виктория Холт - Голос призрака

• Название: Голос призрака
• Автор: Виктория Холт
• Издательство: МиМ
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-86459-159-9

Конец XVIII века. Эхо ужасов Французской революции докатывается до мирной Англии.

Клодина — дочь Шарлотты и французского дворянина, вынуждена бежать из Франции в Англию, где в своем поместье она встречает Дэвида и Джонатана, двух братьев-близнецов. Клодина влюбляется в них… О ее тайне кто-то узнает и пытается шантажировать…

---

Для бедного Луи-Шарля было ударом узнать, что его мать стала еще одной жертвой революции. Она никогда не была ему хорошей матерью, и я думаю, что он гораздо больше был привязан к моей матушке; тем не менее, это был удар.

Моя мать поведала много историй — историй, которые могли бы показаться невероятными, если бы не те дикие и ужасные события, которые разыгрывались по ту сторону пролива. Мы услышали новости об Армане, сыне графа д'Обинье, который сидел в Бастилии, между тем как мы сочли его убитым, когда он внезапно исчез. Но он возвратился в Обинье после взятия Бастилии и по сей день обитал в замке вместе со своей сестрой, бедняжкой Софи, получившей тяжкие увечья в катастрофе, разразившейся во время фейерверка по случаю женитьбы короля и потрясшей тогда всю Францию.[1]

Приехав во Францию, матушка нашла своего отца уже в могиле, но события приняли такой оборот, что она сочла это скорее за благе, так как он не вынес бы зрелища разграбления чернью его горячо любимого замка и уничтожения того образа жизни, к которому он привык и который его семья вела столетьями. Не удивительно, что матушку раздирали противоречивые чувства безысходного горя и того радостного возбуждения, почти ликования, которое всегда вселял в нее Дикон. Она была так сильна духом, так прекрасна — одна из самых красивых женщин, каких я знала. Что же странного в том, что Дикон хотел ее? Он всегда хотел иметь все самое лучшее на свете. «И заслуживал того», — говаривала Сабрина. Что до нее, она была счастлива, как никогда. Я уверена, что события во Франции значили для нее очень мало. Она желала, чтобы матушка навсегда осталась в Англии и вышла замуж за Дикона, и желала этого с тех самых пор, как узнала, что мой отец погиб в колониях. Она мечтала об этом страстно, потому что это было то, чего хотел Дикон, а, по ее убеждению, все его желания должны непременно удовлетворяться. И если в результате этих ужасных событий Дикон получил желаемое, она принимала их достаточно хладнокровно.

Итак, моя мать и Дикон поженились.

Теперь это наш дом, — сказала мать, испытующе глядя на меня.

Я всегда была ближе ей, чем Шарло, и знала, о чем она сейчас думает. Я сказала:

— Мне вовсе не хочется возвращаться, мама. Как-то там сейчас, в замке?

Она вздрогнула и повела плечами.

— Тетя Софи… — начала я.

— Я не знаю, что с ней. За нами пришли и увели Лизетту и меня.

А других оставили.

Арман был в плачевном состоянии. Не думаю, что он долго протянет. За Софи присматривает Жанна Фужер. Жанна, кажется, умеет ладить с толпой. Она показала им бедное изуродованное лицо Софи.

Это утихомирило их.

Они оставили ее в покое. А Лизетта…

Лизетта выбросилась с балкона мэрии прямо в толпу… и они растерзали ее…

— Не вспоминай об этом, — сказала я. — Слава Богу, Дикон сумел привезти тебя домой.

— Да… Дикон, — проговорила она, и свет, озаривший ее лицо, не оставлял сомнений насчет ее чувства к нему.

Я прижалась к матери.

— Какое счастье, что ты снова здесь! Если бы ты не вернулась, я уже никогда не была бы счастливой.

Некоторое время мы сидели молча, затем она спросила:

— Ты не будешь тосковать о Франции, Клодина?

— Мысль о возвращении мне ненавистна, — искренне ответила я. — Дедушки там уже нет. И все стало другим… Для меня Францией был дедушка.

Она кивнула.

— Да, я тоже не хочу возвращаться.

Для нас с тобой начинается новая жизнь!

— С Диконом ты будешь счастлива, — сказала я. — Это то, чего ты всегда хотела… даже когда…

Я чуть было не сказала: «даже когда был жив мой отец», но вовремя остановилась. Однако матушка поняла, что я имела в виду, и это была истинная правда. Для нее всегда существовал только Дикон. Что ж, теперь она его получила.

Когда они поженились, от матушки как бы отлетела ее прежняя меланхолия. Она казалась такой молодой, лишь несколькими годами старше меня… а Дикон разгуливал, источая тихое торжество.

Я думала: «Ну, теперь, как в сказке: „И они стали жить-поживать, долго и счастливо“».

Но разве в жизни так бывает?

* * *

Я освоилась очень быстро и скоро стала чувствовать себя так, как будто всю жизнь провела в Эверсли. Я любила сам дом. Мне он казался более уютным, чем дом отца или даже дедушкин замок.

Каждый раз, возвращаясь с прогулки и подходя к нему, я испытывала приятное волнение. Он был частично скрыт окружающей его высокой стеной, и мне доставляло огромное удовольствие различать издалека остроконечные верхушки крыш, видневшиеся над нею. Меня охватывало радостное чувство возвращения домой, когда я въезжала во двор через широко распахнутые ворота. Как многие другие большие дома, построенные в Англии в тот период, он был выстроен в Елизаветинском стиле, в виде буквы «Е», в честь королевы, так что в центре находился огромный главный холл, от которого в обе стороны отходили флигели. Мне нравились стены из грубо обтесанного камня, увешанные доспехами, теми самыми, которые носили мои предки; и я часами изучала фамильное древо, изображенное над огромным камином, к которому каждое поколение добавляло новые ветви. Мне нравилось галопом мчаться по зеленым лугам или пускать лошадей шагом по узким сельским тропинкам. Иногда мы выезжали к морю — оно было недалеко от Эверсли — но тогда я не могла не думать, глядя на водную ширь, о моем дедушке, который «вовремя умер», и гадать о том, что происходит с несчастным Арманом и бедной изуродованной тетей Софи, погруженной в неизлечимую меланхолию. Поэтому я не часто ездила к морю. Но я была уверена, что Шарло бывал там часто.

Однажды мы были на берегу вместе, и я заметила бессильную тоску в его глазах, обращенных в сторону Франции.

Вообще, в нашей семье существовали подводные течения различных эмоций и настроений, на которые я не обращала особого внимания, потому, что была поглощена собственными переживаниями. Для меня наняли гувернантку, и я занималась с ней — главным образом английским языком. Мне кажется, это была идея Дикона, который желал, чтобы я, как он выразился, «говорила, как следует», что означало, что я должна избавиться от французского акцента. У меня сложилось впечатление, что Дикон возненавидел все французское из-за того, что матушка в свое время вышла замуж за Шарля де Турвиля. Нельзя сказать, что Дикон полностью подчинил себе мою мать; она была не из тех натур, что позволяют властвовать над собой. Они пререкались между собой, но так, что это, собственно, был разговор влюбленных; и оба не выносили, если хоть на миг теряли друг друга из виду.

Шарло это не нравилось. Впрочем, имелось очень много вещей, которые не нравились Шарло.

Меня гораздо больше занимали Джонатан и Дэвид, потому что оба они проявляли ко мне особый интерес. Дэвид, мягкий, спокойный, приверженный наукам, любил беседовать со мною и много рассказывал об истории Англии. Он с улыбкой поправлял мои ошибки, если я не правильно произносила слово или не так строила фразу. Не менее явные знаки внимания, которые оказывал мне Джонатан, были совсем иного рода. Например, его вечные шуточки и подначки. И потом, он постоянно обнимал меня за плечи или талию с покровительственно-собственническим видом. Он любил ездить со мной верхом; мы часами мчались галопом вдоль берега или по лугам, и я все пыталась обогнать его, а он был полон решимости не допустить этого. Но мои попытки его веселили. Он постоянно старался продемонстрировать свою силу и ловкость. Мне пришло в голову, что отец Джонатана в его возрасте был, наверно, таким же.

Сложилась интересная для меня ситуация. Отношение братьев возвышало меня в собственных глазах, и это мне было очень приятно, тем более, что Шарло по-прежнему принимал позу «большого брата» и смотрел на меня сверху вниз, а Луи-Шарль, хотя и был немного старше Шарло, смотрел на него снизу вверх и в своем поведении полностью подражал ему.

Когда мне исполнилось пятнадцать — это случилось приблизительно через год после моего прибытия в Эверсли — моя матушка имела со мной серьезный разговор.

Она дала мне понять, что беспокоится за меня.

— Ты становишься взрослой, Клодина, — сказала она.

Что ж, я ничего не имела против этого. Как почти все подростки, я страстно стремилась вырваться из оков детства и начать жить свободно и независимо.

Может быть, жизнь в этом доме можно было сравнить с обитанием в атмосфере теплицы. Для меня не было секретом то пылкое взаимопритяжение, которое существовало между моей матерью и ее вторым мужем. Нельзя было жить рядом с ними и не быть постоянно свидетелем того, какое мощное воздействие один человек может оказывать на другого. Что мой отчим был мужчиной, наделенным огромными жизненными силами, я была уверена, и о том, что он пробудил в моей матери те же могучие инстинкты, я подсознательно догадывалась даже тогда, хотя и поняла это много позже. Мой отец, которого я смутно помнила, был типичным французским дворянином того времени. До женитьбы у него, несомненно, были многочисленные любовные связи, и впоследствии я получила этому подтверждение. Но узы, связывавшие мою мать и отчима, были совсем иными.