Николай Томан - Неизвестная земля (сборник)

• Название: Неизвестная земля (сборник)
• Автор: Николай Томан
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1966

СОДЕРЖАНИЕ:

Неизвестная земля – с.5-168.

Клиническая смерть профессора Холмского – с.169-216.

Операция «Безумие» – с.217-236.

---

Николай Томан НЕИЗВЕСТНАЯ ЗЕМЛЯ (сборник)

НЕИЗВЕСТНАЯ ЗЕМЛЯ

1

— Уж очень все мрачно, Алеша, — со вздохом произносит Василий Васильевич Русин, дочитав последнюю страницу научно-фантастической повести сына, опубликованной в журнале «Мир приключений».

— Но в рукописи тебе это не казалось?

— В рукописи это не звучало так страшно… Ведь не что-нибудь — целая планета превращается у тебя в космическую пыль. И не просто планета, а обитаемая, населенная разумными существами… Право же, это ужасно!

Он не смотрит в лицо сына — знает, какое оно, ждет его возражений. Алексей молчит — обиделся, значит… Надо бы утешить, подбодрить его чем-то, а он снова:

— Сам не пойму, откуда у меня теперь это чувство страха… Может быть, иллюстрации так повлияли? Художник не поскупился на мрачные тона… Ты, однако, не сердись на меня, Алеша. На обсуждении тебе, наверно, еще и не то скажут. Я ведь и раньше тебе говорил, что в повести твоей много спорного…

— А что у меня спорного? — произносит, наконец, Алексей. — Существование Фаэтона? А есть разве какое-нибудь иное объяснение происхождению пояса астероидов между орбитами Марса и Юпитера? Академик Шмидт считал его, правда, «недоделанной планетой», но почему же тогда астероиды имеют осколочную форму? У него нет на это ответа. А осколочная форма явное свидетельство взрывного их происхождения.

Все это известно и Василию Васильевичу. Существование планеты меж орбитами Марса и Юпитера допускают ведь академики Заварицкий и Фесенков. Не возражает против этого и такой известный астроном, как Воронцов-Вельяминов, да и другие ученые. Может быть, они и правы, но что же тогда погубило эту планету? Почему она развалилась?…

Этот вопрос Василий Васильевич задает сыну вслух.

— А знаешь, почему? — отвечает Алексей. — Да по той причине, что все имели в виду мертвую, необитаемую планету. С нею действительно ничего не могло случиться…

— А с обитаемой? Населенной разумными существами?

— Могло случиться именно то, что описано в моей повести.

Василий Васильевич молчит, хотя доводы сына его не убеждают. Но спорить ему не хочется.

— А я знаю, почему повесть моя не понравилась тебе сегодня, — задумчиво, будто рассуждая вслух, произносит вдруг Алексей. — У тебя, наверно, какие-то неприятности на работе…

— У меня лично — никаких.

— Не обязательно у тебя лично. Но случилось ведь что-то?

— Да, пожалуй… — помолчав, соглашается Василий Васильевич.

— Что же?

Василий Васильевич отвечает не сразу. Задумчиво ходит по комнате, вздыхает.

— Если это секрет… — прерывает его молчание Алексей.

— Нет, нет, никакого секрета! Просто не знаю, как тебе все это объяснить… А случилось вот что: у одного нашего профессора пропал портфель с научными материалами…

— А ты-то тут при чем?

— Да разве в том только дело, при чем я тут или ни при чем? Просто я знаю, сколько труда было вложено в его работу. Он ведь не один день провел в моей библиотеке. Приходилось даже уступать ему иногда свой кабинет, и он сидел в нем до поздней ночи, заваленный книгами, написанными чуть ли не на всех европейских языках.

— Что же он — полиглот?

— Знает английский, французский и немецкий, а с их помощью нетрудно разобраться и в остальных. Его интересует ведь главным образом математический аппарат, а он универсален. Не случайно один из наших физиков назвал язык математики «божественной латынью современной теоретической физики». Кстати, это он же назвал книгу Уилера «Гравитация, нейтрино и вселенная» почти религиозным гимном нейтрино.

— А профессор, потерявший портфель с научными материалами, работает, значит, в области этого таинственного нейтрино?

— Ты угадал. Он не сомневается, что природа создала нейтрино с какими-то очень глубокими, но пока не очень ясными для нас целями.

— Но ведь исследования этого профессора не секретные, наверно, раз он работал в твоем кабинете?

— Официально его работы называются: «Нейтринным аспектом слабых взаимодействий» и «Возможным макроскопическим проявлением слабых взаимодействий».

— Насколько я себе представляю, это пока сугубо теоретические работы. Чего же вы переполошились тогда?

Василий Васильевич снова вздыхает.

— Дело, видишь ли, в том, что портфель свой он не потерял, а скорее всего его украли… Во всяком случае, я лично в этом почти уверен.

— А профессор?

— Напротив, всячески старается меня уверить, что портфель потерян.

— А по-моему, ты все это просто выдумываешь, — после довольно продолжительного молчания заключает Алексей.

Василий Васильевич, не сказав ему на это ни слова, уходит в свой кабинет. Лишь перед ужином снова заходит к сыну.

— Когда будет обсуждение твоей повести? — спрашивает он Алексея.

— Завтра.

— И ты уверен?…

— Ни в чем я теперь не уверен. А вселил в меня эту неуверенность ты. Наверно, и в самом деле банальна придуманная мною катастрофа Фаэтона… Но отчего же еще может погибнуть целая планета, жизнь на которой достигла высокого совершенства?

Василий Васильевич, не отвечая, садится рядом с ним на диван.

— Что же ты молчишь, папа? Ты ведь зашел ко мне не затем только, чтобы спросить, когда будет обсуждение моей повести? Тебе это и без того было известно…

— Я вспомнил слова Леонида Александровича, произнесенные им сегодня. Они, пожалуй, могут тебе пригодиться.

— А кто такой этот Леонид Александрович? Тот самый профессор?…

— Да, тот самый. И знаешь, что он сказал? Он сказал, что в наше время, как никогда, велика ответственность за научный эксперимент. По его мнению, не только ни одна термоядерная бомба любой эквивалентности, но и никакая атомная война не может наделать стольких бед, как чрезмерное любопытство ученых… Над этим стоит подумать и вам, научным фантастам.

— Ты думаешь, что Фаэтон мог погибнуть в результате какого-нибудь глобального научного эксперимента? По-твоему, там ученые были настолько безрассудны?…

— Нет, зачем же!

— Ну, а в чем же тогда может быть причина катастрофы?

— Эксперимент мог быть поставлен одновременно двумя или несколькими странами. Странами с различным общественным строем, враждующими между собой, скрывающими друг от друга свои эксперименты… Ты понимаешь мою мысль?

Алексей уже не может спокойно сидеть на диване, он возбужденно ходит по комнате. А Василий Васильевич продолжает:

— Ты вообще подумай над глобальным характером современных научных экспериментов. Помнишь, еще в 1958 году в связи с отработкой аппаратуры для создания искусственных комет нашими учеными было создано облако из паров натрия на высоте нескольких сот километров? Его видимые размеры заполняли расстояние между крайними звездами Большой Медведицы, и наблюдалось оно с территории в несколько миллионов квадратных километров. Разве подобный эксперимент не носит глобального характера? Да ты не слушаешь меня, Алеша?

— Прости, папа, я задумался… Ты подсказал мне очень интересную идею. Боюсь только, как бы не пришлось из-за нее переписывать наново всю мою повесть.

— А ты послушай сначала, что тебе скажут на обсуждении.

— Да, придется…

2

Хотя все, кто собрался на обсуждение повести Алексея Русина, говорят о ней в основном доброжелательно, ему чудится все же какая-то предвзятость в их словах. Особенно же неприятно ему выступление Гуслина, считающего себя теоретиком научной фантастики. Он не утверждает прямо, что повесть Русина кажется ему примитивной, однако эту мысль нетрудно угадать в не очень глубоком подтексте его речи. И это не удивляет Алексея. Он знает, что для Гуслина ясность научных и философских позиций признак несомненной примитивности мышления и бесспорной ограниченности автора.

Председательствует на обсуждении редактор журнала «Мир приключений» Петр Ильич Добрянский. Чувствуется, что и ему не очень нравится выступление Гуслина, но Петр Ильич не подает никаких реплик, лишь изредка высоко поднимает брови и слегка покачивает головой, когда мысль выступающего кажется ему очень уж спорной.

Но вот берет слово молодой, очень плодовитый фантаст Фрегатов. Алексей хорошо знает его и ценит, как человека талантливого, оригинального, но никак не может понять, почему он, молодой ученый, отлично знающий физику, астрономию и астрофизику, пишет вещи, в которых почти начисто отсутствует наука. Во всяком случае, та современная наука, перед могуществом и величием которой преклоняется Алексей Русин. Книги его называются научно-фантастическими, и повествуется в них о далеких мирах, в которые залетают на космических кораблях обитатели нашей планеты в XXI и XXII веках. Их техника, наука, терминология придуманы Фрегатовым и потому кажутся наукообразными, ибо все это не опирается ни на одну из ныне существующих наук.