Денис Гуцко - Домик в Армагеддоне

• Название: Домик в Армагеддоне
• Автор: Денис Гуцко
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-057405-6, 978-5-271-22754-7

«Домик в Армагеддоне» – роман о молодых людях, которым не чужды идеалы: реальные или придуманные – неважно. Им трудно – порой невозможно – приспособиться, вести двойной счет, жить "«по понятиям», а не по правде…

---

Не смог бы, наверное, жить в таком доме.

– Идёмте, детвора, – позвал Костя, стоявший вполоборота к ним у самого крыльца. – Чего топчетесь?

Детвора… Смотри, какой старичок-боровичок.

Фима с Надей обошли «Форд» и замерли. На кремовом его борте красовалось размашистое, густо выписанное алой краской: «На Армагеддон!».

– Ёу, – Надя подошла к Фиме, встала за спиной, пальцы тихонько просунула под ремень его брюк – чтобы улепётывать удобней, что ли?

Испугалась Надя.

Посмотрев вслед за ними на надпись, будто и он видел её впервые, Костя энергично всплеснул руками:

– Такая вот мурзилка! Ваше, я так понимаю, творчество?

Надя потянула за ремень. Нет уж, хватит бегать.

Сразу вспомнил, когда и где это было. Недели две назад, в Шанс-Бурге. На окраине долго прятались от конного казачьего патруля, отсиживались в широченной трубе: такие звеньями гигантской разорванной цепи рассыпаны были вдоль всей дороги. Как только казачки перестали кружить вокруг ближних котлованов и стих топот копыт, прошли, прячась за трубами, в глубь Шанс-Бурга. Машины – пара одинаковых микроавтобусов – стояли у входа на стройку, перед забором. Решили на стройку не лезть: там маячили какие-то тени, слышались голоса. Углубляться в Шанс-Бург не стали из-за «лампасников»: можно было нарваться. Расписали машины. Второму «Форду» больше досталось, оба борта разукрасили, Юрка там всадника с косой нарисовал. Но машины ведь наверняка не личные, принадлежат какой-нибудь фирме строительной или другой какой конторе, переустраивающей степь под вертеп. Ночью… стояли возле стройки… одинаковые, как яйца в лотке… ясно ведь, что не личные. Личное имущество они не расписывали.

– Да ладно, говорю, – с досадой на их замешательство бросил Костя. – Поздно глазами-то блымать.

Подошёл.

– Я вас ментам не сдам. Слово даю. Поговорить хочу, – он хмыкнул в ноздри. – Любопытствую понять, откуда вы такие. У самого пацаны растут. Старший вот тоже недавно: «Обрыдло мне всё». Это он вообще – про школу, про нашу с матерью жизнь. Обрыдло, говорит. – Костя пожал плечами, будто всё это время пытался придумать ответ своему сыну, да так и не придумал. – Поговорить хочу, раз уж случай представился. Сами же напросились, идёмте уже. Чаю попьём с вареньем. С райскими яблоками.

Не сдаст. Вареньем угостит. Просто душка!

Надя продолжала тянуть за ремень.

Фима улыбнулся Косте развесёлой улыбкой – нарочно, дразня его, впадая в свирепое какое-то, разрушительное веселье, – сказал:

– О, райские яблочки!

Костя кивнул:

– Идёмте, – и, одним шагом одолев три низенькие ступени, толкнул незапертую дверь. – Чего уж.

В небольшом холле они перешагнули через какие-то одёжки, вывалившиеся из сетчатого мешка. «Стирку затеял, да вот до стиралки не донёс», – пробурчал Костя. Проворно сгрёб всё и бросил обратно в мешок. На ступенях, взбегающих на второй этаж, на полу, на расставленных вдоль стен шезлонгах было много чего разбросано. Продвигаясь вглубь небольшого холла, Костя что-то пнул, что-то подхватил на ходу, переложил в другое место. Выхватил откуда-то автомобильные коврики, кинул их к двери. «Забываю в гараж оттаранить». Было ясно с первого взгляда, что порядок даётся Косте с трудом, хотя бардак причиняет ему страдания.

Развернув Фиму за локоть, Надя нервно заглянула ему в лицо. С такого расстояния её густо подкрашенные глаза показались двумя оптическими прицелами.

Да, перепугалась Надежда.

– Надь, Константин поговорить хочет, – как бы разъясняя совершенно очевидное непонятливой Наде, произнёс Фима.

– Да-да, поговорить, – уже из комнаты, включая в ней свет, отозвался Костя. – Я и там, в трактире, подсел, чтобы поговорить. Не думал никогда, что доведётся с вами вот так, у себя дома. Поглядывал иногда в телевизоре, пару раз мимо проезжал, когда вы по трассе бежали. С флагом, крепенькие такие, как на подбор. Вы в трактире, кажется, так и не поели? Курицу будете?

– Можно, – неожиданно звонко отозвалась Надя.

Качнула кулачком, как делают, играя в «двадцать одно» – или решившись на что-то. Разулась, по очереди наступив на пятки кроссовок. Первой вошла в комнату, за ней Ефим.

Помогая себе фразами вроде: «Есть у нас хлеб? Должен быть», «Салфетки где-то», Костя брякал посудой на кухне, и Надя отправилась к нему.

– Только я не из Стяга, – сказала она, входя.

– Вот как?

– Туда ведь только парней берут.

– На вот, нарежь.

Столовая. Большая семейная столовая. Большой овальный стол – преисполненный торжественности и сознания собственной важности предмет. Фикус у окна. С овальными глянцевыми листьями. Возможно, куплен в ансамбль к овальному столу. Электрический камин с горкой керамических дров. На стене фотографии. Портреты. Весёлые детские лица. Два мальчика: одному лет четырнадцать, другому около пяти. Фотоаппарат выхватил их в момент какой-то игры, наверное. Волосы растрёпаны, глаза искрятся. Весело пацанам. Смеющаяся женщина: мальчики прижались к её лицу с обеих сторон. У смеющейся женщины смешно, по-рыбьи сплющен рот. Что-то кричит. Может быть: «Задушите!» – кричит. «Пустите!» Сам Костя – только на статичной общей фотографии: семейство позирует в покосившейся, увитой жиденьким плющом ротонде, на заднем плане рассыпаны утки по зелёному, как бильярдный стол, пруду.

Неожиданно обжитой: с детскими портретами, с большим, уже потёртым по краям столом, с разбредающимися по холлу шезлонгами – этот симпатичный домик в пустынном, темнеющем под звёздами посёлке – будто станция «Мир», летящая сквозь мёртвый ледяной космос.

Фима всмотрелся в портрет того, что постарше. Хоть сейчас на плакат «Наше счастливое детство». «Обрыдло всё».

Накрыли, расселись. Посреди стола – стеклянная ваза. Крохотные золотистые яблоки ощетинились длинными, похожими на сабли плодоножками. Вообще-то не пробовал ни разу. Слышал от бабы Насти, когда она про свою довоенную жизнь рассказывала: у них во дворе росли такие. В войну фрицы все деревья танком подавили. А последнюю банку варенья достали из подпола, когда развалины разгребли, – целёхонькую.

– Мы как будто семья, – Надя навалилась локтями на стол.

Разламывая холодную курицу, Костя неопределённо улыбнулся.

– Такая… ммм… временная ночная семья, – продолжила Надя, подхватывая куриную ножку.

– А настоящая семья где? – спросил Фима.

Костя закончил с курицей, подвинул тарелку на середину стола.

– В Любореченске семья. Здесь школы-то пока нормальной нет. Только в станице. Полтора педагога и печное отопление. Куда их? Вожу их сюда каждые выходные, пусть привыкают.

– В Солнечный решили перебраться? – поинтересовалась Надя.

– Решили. Давно мечтали – в собственном доме. Тем более я тут надолго завяз, на стройке. Всё равно мотаться, на работу. А тут на льготных условиях, первый взнос от фирмы, плюс пять процентов скидка.

– Ясно, – закивала Надя.

Ей, пожалуй, действительно всё ясно. Она там у себя за вечерними трапезами привыкла, наверное, про всё это слушать: расходы, доходы, ставки, проценты, – а то, может, и паевые фонды.

– Надь, есть у вас паевые фонды?

– Что? – не поняла она.

– В паевых фондах? Деньги? Есть?

– Чего эт ты вдруг?

– А, так.

Сказал, почти смеясь, Косте:

– Дети, значица, здесь будут жить?

– А как же.

Сцепив пальцы в замок, Костя уложил руки перед собой – большие руки, с сизыми узелками вен. Как коренья какие-нибудь.

– Слушай, а что вы так взъелись на этот Шанс-Бург? Его там же придумали, что и ваш этот Владычный Стяг. Просто для разных людей.

– Там да не там.

– Ну, тебе виднее.

Надя потянулась за хлебом.

– Ешьте, ешьте. Я, знаете, в Сочи вырос. К концу школы нам этого моря Чёрного и даром не нужно было. Приезжие целыми днями, будто на привязи. Смотрели на них как на больных. Море всё в бензиновых разводах от водных мотоциклов, пляж весь в бычках, в огрызках. А им ничего, самое то. Едут за тридевять земель. Я вот о чём: возле казино жить – ещё ничего не значит. Что ж теперь…

Да-да, что ж теперь. «Что же теперь», – все говорят. Плечами пожимают. Всё у них так: «Да, свинство. Так что же теперь?» В кои-то веки можно изменить всё. Выправить. Всё есть для этого. Мы есть! Мы! Таран, чтобы стену эту ватную прошибить. Отвоевать Русь.

Перед домом развернулась машина, пустила в окна ворох теней, стремглав разбежавшихся по потолку. Уж не менты ли катаются, выискивают их с Надей? А они здесь. Эй, мы здесь, у вас под боком, гостим у Кости Крицына. Беседуем с Костей Крицыным о соблазнах мира сего, о перепачканном море. У него сыновья растут, у Кости Крицына.

Машина уехала, Костя и бровью не повёл. Похоже, и вправду не собирается их ментам сдавать.

– Море-море, – протянул Фима. – Не в море счастье.

Костя посмотрел на него долгим, изучающим взглядом.

Что увидел там, Константин?

– Только о вере со мной не надо говорить, – предупредил Ефим.