Аркадий Стругацкий - Фантастика-1964

• Название: Фантастика-1964
• Автор: Аркадий Стругацкий
• Издательство: Молодая Гвардия
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1964

Именно это богатство действительной жизни все чаще привлекает к себе внимание советских писателей-фантастов. Все меньше интересуют их лишь внешне необычные космические приключения, кибернетические роботы, машины времени. Все чаще и чаще они убеждаются в том, что удивительное и необычное можно найти не только в космических далях, в математических дебрях кибернетики, в таинственных просторах пространства — времени, но и в песчинке под нашими ногами, в капле воды, а главное, в нас самих.

В этом отношении, бесспорно, самым сложным и интересным произведением сборника следует считать удивительно изящную, остроумную повесть братьев Стругацких “Суета вокруг дивана”. Основную идею этой вещи в двух словах можно было бы выразить так: “Удивительное рядом”. Несмотря на всю необычность, сказочную фантастичность этой повести, она самым тесным образом связана с проблемами нашей сегодняшней жизни.

В самом деле, быстрые успехи современной науки, головокружительный прогресс техники с каждым днем опережают все больше и больше нашу способность осмысливать научные и технические достижения. Мы привычно крутим настройку радиоприемника, не подозревая о тех удивительных и таинственных процессах и силах, которыми управляем. Мы входим в салон воздушного лайнера, занятые мыслью лишь о том, кто будет нас встречать на аэродроме. Мы привыкаем к необычному, не вдумываясь в его суть и не осмысливая его. Конечно, один человек не может понимать и знать всего. Какими-то вещами мы все равно вынуждены пользоваться, принимая их такими, как они есть. Но главное в другом: мы привыкли быстро привыкать, не интересоваться, не удивляться тем чудесам, которые нас окружают.

Г. Смирнов

---

— И науки, — докончил Василий.

— Именно. Ведь воспеты же украинская ночь, могучий та широкий Днепр, украинские девчата и даже яворы. Почему же нет обширных исследований и звонких стихов о черноземном царстве темных сил, агрессивно действующих после дождя?

— Мало того, по этому вопросу нет я достаточно компетентных научных монографий. А ведь какая благодатная тема пропадает для десятка кандидатских и двух—трех докторских диссертаций!

— Еще бы, — подхватил Егоров, — грязь можно классифицировать по давности возникновения — застарелая грязь…

— По тяговому усилию, которое нужно применить, чтобы оторвать ногу от почвы.

— Легкая грязь — килограмм, тяжелая — полтонны…

— Цифры диссертанта, приведенные в части характеристики тяжелой грязи, по-видимому, несколько завышены. Наши опыты дают величины на порядок ниже, что, конечно, нисколько не умаляет достоинства проделанной работы, и диссертант, безусловно… — забубнил Василий, сгибаясь крючком над воображаемыми листками отзыва официального оппонента.

— …заслуживает присвоения ему звания кандидата грязноватых наук! — закончил Егоров.

Василий торжественно пожал ему руку.

— Будешь жить в мансарде вместе со мной, ладно? — сказал он. — Я бы дал тебе отдельную комнату, но у меня уже живет один гость. Сегодня прилетел.

— Кто? — спросил Егоров.

— Из партии Диснитов, он вместе со мной работал на Марсе.

— Вот как! А откуда он?

— Из Южной Америки.

Егоров поднял брови.

— Какого лешего ему от тебя нужно?

— Я потом тебе расскажу, — ответил Василий. — Идем, я представлю тебя моим домашним.

Домашних оказалось двое: мать — та самая пожилая украинка с недоверчивым взглядом и сестра Василия, молодая дивчина, высокая, с озорными карими глазами, очень похожая на брата. Пожимая руку Егорову, она улыбнулась и сказала:

— Вася много говорил о вас…

— Ну и как? — кокетливо спросил Егоров.

— Так, ничего… — хитро прищурилась девушка.

— Оксана, не морочь Саше голову, лучше сбегай в магазин, — прервал ее Василий.

— А твой американец где? — спросил Егоров, когда они поднялись в комнату Василия.

— Спит, — ответил космонавт, потягиваясь. — Как приехал, так и завалился спать.

Егоров с завистью посмотрел на великолепное тело Василия. Богатырская сила и неодолимое здоровье чувствовались в каждом движении этого ладно скроенного парня.

— Поговорим? — спросил Егоров.

— После завтрака. Матери сейчас помочь надо по хозяйству. Все же они вдвоем с Оксаной, без мужчины трудно.

— Валяй действуй. Если я понадоблюсь, позови.

Василий спустился вниз. Оставшись один, Егоров огляделся. Большая комната производила странное впечатление. Судя по вещам и мебели, кто-то очень смело соединил в ней лабораторию, библиотеку, космический музей, гостиную и спальню. Впрочем, последняя была представлена только узкой кроватью, покрытой простым шерстяным одеялом. Над ней висело четыре фотографий Василия: в школе — маленький вихрастый хулиган, напряженно глядящий в объектив, и три космических снимка, все почему-то сделанные на Луне. “Странно, ни одного с Марса, а он был там раз пять”, — подумал Егоров.

Он погладил дорогие переплеты книг по космонавтике, занимавшие целую стену, щелкнул по серому лунному камню, напоминавшему застывший гребень волны, улыбнулся модели навигационного пульта космического корабля. Он хорошо знал эту штуку, Василий сделал ее, еще когда они вместе учились в Институте космической геологии. Потом подошел к широкой, в четыре створки стеклянной двери, выходившей на балкон. Он распахнул их и оказался в огромной галерее, открытой с трех сторон. Сверху, защищая от прямых солнечных лучей, натянулись полосы шелкового навеса.

Егоров увидел село в сочных темно-зеленых пятнах деревьев, уютные домики с белоснежными стенами, вышки с автолетами, сверкавшими на солнце яичными и пурпурными боками. Где-то кричал петух, мычала корова. Над Музыковкой стояло синее марево, обещавшее жаркий день.

Егоров глубоко вдыхал крепкий воздух, растворивший запахи тысяч трав и цветов. От яркого света и блеска у него слегка кружилась голова. Егоров думал, что сейчас в Москве он сидел бы в душной комнате, где много курят, и подсовывал бы “Большой Бете” бесконечные ряды цифр, извлеченных из данных георазведок Луны и Марса. И ждал бы и нервничал, пока умная машина не выдаст ответа, подтверждающего или отрицающего его догадку, его способность предсказывать. Потом будет вечер. Плавая в бассейне или сидя за стойкой “Кратера”, он попытается выгнать усталость из тела, из клеток мозга, ослабить натянувшиеся до предела нервы. А на другой день опять начнется все сначала. Иссушающая душу работа, обидные неудачи, просчеты и победы, ставшие обязательной нормой. Победы, которые не радуют, которых не замечаешь… А где-то в то самое время, когда его жизнь проходит за пультом счетной машины, светит такое нежное радостное солнце и поет сладкий ветер, приветствуя грядущий день.

До его слуха донесся шум. Кто-то вошел в комнату. Егоров увидел в стекле отражение вошедшего.

— Василий! — раздался негромкий голос.

Что-то удержало Егорова, и он промолчал.

Он узнал этого парня, стоявшего на пороге. Тот самый красавчик, который перехватил автолет на станции.

Егоров ясно видел лицо незнакомца. Оно было напряженным и внимательным. Не услышав ответа, незнакомец осторожно шагнул в комнату. Вернее, просочился, настолько мягким и бесшумным было это движение. Закрыл за собой дверь. Остановился посреди нее и огляделся, шаря взглядом по стенам.

— Василий!

Егоров хотел было выйти из своего укрытия, но тут вошел Нечипоренко.

— А-а! Анхело! — сказал он. — Отдохнул?

— О! Очень хорошо. Очень.

— Ну и ладно. Пойдем вниз.

Они вышли.

Этот красавчик, подумал Егоров, очень несимпатичен. Егоров решил расспросить Василия о нем при первом удобном случае, но сделать этого до завтрака не удалось.

Нечипоренко с озабоченным видом показывался на секунду в дверях и моментально исчезал. В доме раздавались то скрипучая старушечья воркотня, то звонкий голосок Оксаны.

— Василь, поди сюда! Василь! Дэ ты, Василь?

Василий послушно топал по теплому янтарному паркету на призывы домочадцев.

За завтраком появился новый гость, дед с усами.

Звали его Павич. Он был самодоволен, торжествен и хвастлив.

— За нашего дорогого земляка, усесвитно известного космонавта Нечипоренко! — провозгласил Павич, поднимая рюмку. Выпив, он крякнул и вытер усы.

Затем дед в популярной форме объяснял присутствующим заслуги Василия перед Родиной и человечеством. Василий морщился, но деда не прерывал.

— Та хватит тоби, диду, — вмешалась мать Василия, Ольга Пантелеевна, — мы газеты тоже читаем.

— Ничего, Ольга, ничего. У нас на цилу область один космонавт. Звидки! З нашего колхозу. Оте диво требуется отпразнувать.

— Ну и празнуй на здоровье. А не разказуй нам то, шо усим давно известно.

Егоров искоса наблюдал за американцем. Анхело Тенд с безучастным видом глотал румяные картофелины. Он казался еще ослепительнее, чем утром на станции. По матовой белой коже струились волны нежнейшего абрикосового румянца. Огромные черные глаза смотрели строго, чуть грустно. На Оксану он производил завораживающее впечатление. Девушка сидела, не отрывая глаз от тарелки. Когда к ней обращались, она вздрагивала. Куда девалась ее хитрая усмешка!.. Егоров с некоторым сожалением отметил напряженное состояние девушки и даже сформулировал про себя подобие мысли, начинающееся словами: “Все вы, женщины…”

— Шо там тая слава, — сердито сказала Ольга Пантелеевна, ее лицо сейчас было открытым и печальным, — було б здоровье. A то вон Гриша Рогожин, Васин товарищ…

— Мама!

— Та я молчу. Только скажу тебе, Вася, как ты кверху поднимаешься, в свой космос, мое сердце падает.

— Дело известное — материнское, — изрек Павич, поглаживая порыжевшие концы усов и закусывая жареным лещом.

— Если б отец был жив, и ему от Васиных полетов седины бы прибавилось.

— Надо, мать, надо, — твердо сказал Василий.

— А я что? Надо так надо. Только почему б тебе не отдохнуть? Съездил бы за границу, мир посмотрел?

— Шо ему заграница? — хитро подмигнул Павич. — У него в Музыковке прочный якорь брошен.

— Хорош якорь, — Ольга Пантелеевна, собрав посуду, сердито утицей выплыла из столовой.

— Шо, Василий Иванович, не одобряет мамаша ваш выбор, а? — Павич расхохотался и обмакнул картофелину в сметану: Егоров видел, что Василию неприятен этот разговор. Он обратился к Оксане.

— Ну, а вы, Оксана, на Марс не собираетесь?

— Очень нужно, — вспыхнула девушка, — к вашим букашкам!

— Эти букашки поумнее всех нас, — заметил Василий.