Сергей Абрамов - Все дозволено

• Название: Все дозволено
• Автор: Сергей Абрамов
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1997
• ISBN: 5–218–00361–1

Творчество отца и сына Абрамовых — классическая фантастика. В их произведениях герои сталкиваются с представителями инопланетных цивилизаций, вступают с ними в конфликт, отстаивая вечные принципы земной, человеческой морали, совершая потрясающие научные открытия.

---

— По цвету волос и глаз. Синтезаторы — брюнеты, связники — седые, натур-техники — рыжие. В подгруппах — по глазам: физики-пространственники — черноглазые, у химиков-пищевиков глаза зеленые. Много примет.

— Скотский способ, — вздохнул Капитан. — В будущем научитесь различать людей иначе. Уважительней и умнее. Многому придется учиться. Ведь вы заново рождаетесь сейчас, как человеческое общество, как социальный организм, ячейка разумной жизни в Галактике. Избегайте ошибок и заблуждений: многие могут оказаться непоправимыми.

Он запнулся и подумал о парадоксальной ситуации, в которой оказалось это новорожденное общество. Все, чем оно обладает, ему не принадлежит. Надо и работать по-новому, растить и готовить смену, познавать и перестраивать мир, превратить труд в творчество и вернуть Координатор с Олимпа на службу людям, как мощную, но послушную им кибермашину. Нет, нельзя сейчас оставить это маленькое человечество без совета и помощи. Не кончена их миссия на Гедоне, она лишь приобретает новые масштабы и формы. Капитан оглядел поникшие фигурки в голубых курточках и в глазах ближайших прочел надежду и зов.

— Не тревожьтесь, — прибавил он, — главное сделано: создан супермозг, коллективный мозг здесь присутствующих, который и сумел подчинить себе Координатор. Пусть этот коллективный мозг и будет главой вашего нового общества, его верховным советом. Собираясь регулярно, он будет обмениваться информацией с Координатором и изменять программу и алгоритм его работы. А вы в совете изберите рабочий орган — комитет, который и займется насущными проблемами. С этим комитетом и будем встречаться мы. Вы быстрее мыслите и скорее справитесь с трудностями, но рекомендации наши только помогут вам в этом. В разбитой чаше вашей цивилизации сохранилось главное — ее содержимое, а уж сосуд вы сумеете вылепить, какой потребует жизнь.

По розовой дорожке спустились к вездеходу. Их не провожали.

— Открывайте первое заседание совета, — сказал Капитан, — вам не до проводов.

6. Акустическое поле. С чего начать?

О происшедшем не говорили до вечера. Капитан еще в машине, когда возвращались на станцию, заметил в присущей ему в критические минуты жесткой манере: ни вопросов, ни обсуждений, никакой болтовни, после обеда спать. И хотя все критические минуты давно прошли, замолчал строго и отрешенно. Поэтому и обедали молча, нехотя пережевывая разогретые наспех консервы. Только мороженое в охлажденных тюбиках внесло ленивое оживление.

— Не люблю в тюбиках. Пережиток прошлого века, — недовольно поморщился Алик.

— А мне в жару все равно, лишь бы побольше, — сказал Малыш. Рот его перекосило зевотой.

— Я говорил — спать! — напомнил Капитан. — Доедай и отправляйся.

Малыш ушел, и Алик, уже поднявшийся из-за стола, рискнул спросить:

— Может быть, радиограмму на Землю пошлем? Я подготовлю текст.

— Не надо, — отрезал Капитан. — Спать!

Алик спустился к себе возбужденный и злой. Капитан иногда ведет себя как фельдфебель. Алик никогда не видел фельдфебелей — армий уже давно не было, но образы из книг памятны и живучи. Шлепнулся на койку, а монотонный храп Малыша, доносившийся из полуоткрытой двери, так и не дал сосредоточиться. Нирвана. Петля. Серый комок на дне пустого аквариума. Эмоциональное эхо. Спать действительно хочется. Может быть. Капитан и не зря на этом настаивал. Алик зевнул широко, как Малыш, и заснул по-детски легко и беззвучно.

— Свистать всех наверх! — разбудил его Малыш.

— А что? — еще не проснулся Алик.

— Вечерний чай и очередная летучка.

Алик все вспомнил и рассердился. Какое право имеет Капитан вмешиваться в личную жизнь экипажа? Почему Алику с Малышом нельзя обсудить происшедшее или попросить разъяснении у Библа? Почему Капитан отсылает всех спать, как пятилетних детей? И ни одного протестующего голоса, ни одного возражения! Нет, он сейчас все это выскажет. Прямо в лицо.

Но он не высказал. Он выпил молча свою кружку индийского чая, даже не подымая глаз на Капитана. А тот заметил, конечно:

— Алик сердится. На кого, сынок? На меня?

— Вы угадали, Капитан, — Алик отважился наконец на открытую схватку, — на вас. Мы не на корабле и не на вахте. Поэтому я позволю себе высказать все, не считаясь с субординацией. Вы не интересуетесь мнением экипажа, Капитан. Отдавая приказ: «Никаких обсуждений происшедшего, никаких вопросов. Спать!», вы не объяснили, какие чрезвычайные обстоятельства вызвали в этом необходимость, почему средь бела дня нужно было разойтись по койкам и кому могли помешать дружеские разговоры о случившемся. Не объяснили вы и странный, с моей точки зрения, отказ послать на Землю радиограмму о событиях уже вполне ясных и определившихся. Вы скажете: приказы не обсуждаются, а выполняются. Но одного выполнения мало. Требуется и понимание того, что приказано, и уважение к приказу. В данном случае не было ни того, ни другого.

Тираду Алика выслушали, не перебивая: Библ — внимательно, но без интереса; Малыш — с равнодушной миной: «Мне бы ваши заботы», а Капитан — с улыбкой, скорее добродушной, чем строгой.

— Ну что ж, понятно, — сказал он, — лучше поздно, чем никогда. Каюсь, я был категоричен: не советовал, а приказывал. Объяснения вызвали бы ненужные протесты и возражения: вы их сейчас услышали. Спрошу только: вы сразу заснули, добравшись до коек?

— Немедленно, — ответил Библ.

— Я даже не помню, как добрался до койки, — присовокупил Малыш.

Алик молчал, потупив взор: думы его на койке едва ли продолжались дольше минуты.

Капитан усмехнулся:

— А ведь я это предвидел. Утренние события — гаснущие солнца, гибель Учителя, эмоциональное эхо и наша доля в мысленном вызове Координатору — не могли не вызвать перенапряжения всей нервной системы. Требовалась разрядка, и мы ее получили. Теперь об отказе послать радиограмму на Землю. Ведь это не радиограмма, а лазерограмма. Высверливать космические дали дорого стоит, а мы еще ограничены энергией и недостаточной мощностью аппаратуры. Алик это отлично знает, но он считает, что события на планете уже все прояснили и определили, и послал бы примерно такое сообщение: «Технократическая диктатура на Гедоне сломлена. Власть в руках свободных избранников народа. Дружеские контакты обеспечены. Ждем указаний». Ведь так, Алик?

Алик молчал: вероятно, именно такой текст он бы и представил Капитану.

— Едва ли такое сообщение было бы верным и тем более своевременным. Во-первых, не технократическая диктатура, а власть суперкомпьютера в Голубом городе еще не сломлена. И не ломать ее надо, а подчинить воле и разуму человека. Во-вторых, никаких указаний мы пока не ждем. Сами разберемся. А когда разберемся и появится необходимость в указаниях и требованиях, указывать и требовать будем мы, и в Космической службе на Земле это знают и понимают. Вот почему я и отказал Алику: время для сообщения на Землю еще не пришло.

Алик слушал, широко открыв глаза. Гнев и растерянность его уже сменились желанием задавать вопросы, запрещенные до вечернего чая.

— Я одного не понимаю, — начал он, как только умолк Капитан, — почему Учитель решил уничтожить все им созданное после одного, да и то не очень долгого разговора с вами. Ведь это не просто мозг, это супермозг. И никаких сомнений в истинности вашей оценки, никаких возражений, никакой попытки защитить свое детище. Ведь даже обыкновенный, не гениальный, а просто убежденный в своей правоте человек не сразу согласится с вами, если вы переубедили его, а подумает, много раз подумает, прежде чем признаться в своей ошибке.

Ответил вдумчивый, как всегда чуть-чуть апатичный Библ:

— Человек — да. Но Учитель — не человек. Это абстрагированный разум с таким высоким уровнем мышления, какой даже сопоставить нельзя с человеческим. Он мыслил в сотни тысяч раз быстрее, чем мы, и успел подумать, много раз подумать, как вы говорите, над тем, что услышал от нас. Почему он согласился с нами, хотя мы и не особенно горячо убеждали его, почему не защищал свое детище? Да просто потому, что понял, сразу понял, что правы мы, а не он. Человек, даже подсознательно убежденный, сознательно мог все же еще спорить, возражать, защищаться, протестовать. На него бы давил эмоциональный груз ложного самолюбия, самоуверенности, заносчивости, упрямства, эгоистического нежелания сознаться в своей ошибке. Но Учитель был лишен такого эмоционального аппарата, на него ничто не давило, кроме, может быть, подсознательной связи с породившей его инопланетной цивилизацией, эта обнаженная в своей чистоте мысль в ничтожные доли секунды все взвесила, оценила, сопоставила и согласилась с нами.

— Вы говорите: сверхразум, — вскинулся Алик, — а уничтожение планеты — это разумно?

— Я думаю, что решение об уничтожении планеты принадлежит не сверхразуму, а Учителю-человеку. Экс-человеку. Где-то на дне этого серого мешка с информацией дремала память человека, генетически связанного с полностью технократической и почему-то угасшей цивилизацией. На технической базе ее он и построил свою паразитирующую модель. Эта давняя память и подсказала ему решение, когда он убедился в бесплодности своего создания. Вот так. А в голубокурточников он не верил, считая их подсобным пластом жизни, как подсобна, скажем, сердечно-сосудистая система, питающая высокоразвитую нервную. Мы были дальновиднее — вот и все. В двухслойной модели Учителя оказался зародыш общества, способного самостоятельно развиваться и совершенствоваться. Мы уже слышали первый крик новорожденного, видели первый его шаг в будущее. А сейчас перед нами стоит задача… — Библ помолчал секунду. — Итак, с чего начать?