Феликс Дымов - Полторы сосульки (Сборник фантастики)

• Название: Полторы сосульки (Сборник фантастики)
• Автор: Феликс Дымов
• Издательство: СП "СМАРТ"
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1989

В своих рассказах автор продолжает исследование своей излюбленной темы: человек в движущемся, изменяющемся мире.

СОДЕРЖАНИЕ:

Эхо времени:

Фантастическая гравюра — с. 5–20,

Сиреневый туман — с. 21–37,

Эхо — с. 38–51,

Хомо авиенс — с. 52–70,

А она уходила… — с. 71–85.

Ищу себя:

Авария — с. 87–97,

Я + я — с. 98–116,

Ищу себя — с. 117–143,

Полторы сосульки — с. 144–165,

На углу Митрофаньевской улицы — с. 166–178,

Эринния — с. 179–200.

---

— Это Леля! — сказали девочки хором. Ксюта стала стаскивать с матери сапоги. Ада принесла тапки.

— Я Динку привела. Прибилась ко мне сегодня, — поспешила на всякий случай оправдаться Леля. И сразу поняла, что ей здесь рады без всяких пояснений, можно не выдумывать себе сложностей и вообще не мудрить.

— Она ко всем приезжим жалиться бегает! С сорок шестого года места себе не находит, как Колюшка потерялся.

Тетка Изварина сказала это просто, с устоявшейся грустью и располагающей на разговор откровенностью. Что-то подсказало ей — не стоит стесняться студентки, заявившейся в гости к дочерям. И это вот ласковое, относящееся обычно к слабому «потерялся» вместо «пропал» или «исчез» вышло тоже убедительно и немножко провокационно, как бы подталкивая на дальнейшие расспросы. Леля без труда догадалась, как же хочется порассказать о себе этой гордой женщине, избравшей тяжкую долю ни с кем не делить горя. И так же точно догадалась, что Колюшка и есть тот изображенный на фотографии тетки Извариной сын.

Но тогда это входило в противоречие с чернильной строчкой поперек фото: «Я убит…»

Тетка Изварина повесила на самодельные плечики жакетку, села у стола. Ксюта, чмокнув мать в щеку, принялась накрывать на стол.

— Значит, говоришь, «Леля»? Ну-ну. Спасибо, что зашла, не побрезговала…

Леля чуть покраснела, но все же храбро выдержала теткин взгляд. Подошла Динка, опрокинулась у Лелиных ног, голову положила ей на ступню.

— За свою приняла, — заметила тетка Изварина. — А так, кроме Колюшки, никого не признавала. Два года ему за поводыря была.

И вдруг, круто меняя тему, повернулась всем крепким ладным корпусом к Аде:

— Географию не выдали? Или так и будешь ходить без учебника?

— Да ну, мамочка, четверть длинная. Выдадут…

Поговорили о школе. О книжках. О весовщице Вагилевой, которая не вызывает мастера регулировать весы и обманывает шоферов. О картошке, которую комбайн приминает в землю, и ее трудно выворачивать ногтями, а некоторые бессовестные даже сами зароют и сверху припорошат, чтоб лишний раз не нагинаться. Окончив ужин, тетка Изварина спросила:

— Ты, небось, давно ломаешь голову, как это может потеряться человек, которого убили за три года до того, а?

Леля кивнула.

— Его на фронте в голову ранило. Несильно, а токо вот видеть почти перестал, токо то, что по центру взора. И память у него раскрошилась. Три буквы зараз мог распознать, а от этого кусочка в обе стороны — темень. Да и чего мог рассмотреть, сей же миг забывалось, лишь глаза отведи. Читать, бедолага, разучился. А писать не глядя старался, как сама рука помнит… — Тетка Изварина покосилась на фотографию, длинно вздохнула. — И еще, веришь ли, лево-право начал путать, дом свой от других различить не умел. Доктор говорил — в памяти его признаки вещей не держались. Отойдет куда подальше — я уж бегу разыскивать, не то убредет куда ни попадя… После потом щенка ему раздобыла…

Динка, не поднимая головы, покрутила культяпкой хвоста.

Ада быстро обогнула стол, уселась на пол, прижалась к материному боку. Тетка Изварина обняла ее, запустила пальцы в мягкие редкие волосы.

— Опять «бабетту» начесали? Талдычу ж вам, из моды она теперь вышла. Да и для головы вредно. А вы чего ж? Хоть ты, Леля, подтверди им.

Ворчание тетки Извариной было славным. Уютным. Ада лишь слегка пошевелила плечиком и глубже зарылась в мамин бок. Ксюта, не закончив убирать посуду, потребовала:

— Дальше, мамочка, дальше!

Тетка Изварина будто не слышала. Губы ее как-то сразу затвердели и выцвели, уголки рта опустились, глаза отсутствующе уставились за окно.

— А седьмого августа после полудня потерялся. — Голос хозяйки на этой фразе дважды переломился. — Я уж поуспокоилась, думала, отойдет помаленьку. Пускай бы калекой жил, чем совсем с войны не вернуться. Водила гулять. Читала. Он понимал, если медленно, чуть не по складам… А все же мучился: до войны учительствовать мечтал. Вот бы их мне учил… Хотя, откуда ж бы им при нем взяться!

Она оттолкнула Аду, но опомнилась, крепче обхватила за плечи. С другого бока тотчас приткнулась Ксюта. Мать обняла и ее.

— К зеркалу подойдет: «Нет меня, мама, там. Тьма. Глаз чужой посреди мрака торчит». Потом обернется ко мне — как только угадывал? — рукой воздух ощупает вокруг себя: «И здесь тоже нет. Нет меня больше. Личность я, мама, утерял… Жить не хочется…»

За окном стемнело. Но света не зажгли. Голос тетки Извариной стал ломким и сухим и больше не обрывался.

— Прихожу, значит, домой седьмого августа — нет его. Я сначала не испугалась. Решила, опять с Динкой за деревню подался. На ручей, тоску отливать. Они часто к ручью уходили. Я ж и всего-то в правление на минутку — насчет машины договориться: хотела его в город, к профессору… Подошла к подоконнику полить цветок — а там эта фотка. И чернилом поперек: «Я убит шестого марта 1943 года». У меня так все внутри и трепыхнулось. Далеко ж, думаю, за час не мог уйти. Сама все вокруг избегала. И другие тоже колхозом. И из милиции двое. С собакой. Все допытывались, не затаил ли он от войны оружия. Да если б и затаил, тут же б из головы выронил… Бегали мы все, бегали, так представляешь — ну нигде ни следочка! Ни слезы. Ни кровинки. Собака их здоровущая хвост под брюхо, наземь повалилась и уши лапами заслонила, даром что овчарка! А Динка лишь через три дня объявилась. Облезлая. Бока проваленные. Под крыльцо заползла и еще неделю скулила точно по покойнику. Да уж и совсем зазря. Какой там покойник, когда и так два раза умер! Чую, сам он на себя руки наложил. Незнамо где теперь и косточки незарытые валяются… Как раз с седьмого августа…

Седьмого августа 1946 года Лелька родилась на свет.

— Оставайся ночевать, — предложила тетка Изварина. — А то, хочешь, и вовсе переселяйся.

— Что вы, спасибо, перед ребятами неудобно! — отказалась Леля.

На самом деле, испугалась стен, которые не уберегли человека, не уговорили остаться и жить. Лелька не доверяла им, видевшим, как металась между ними четырьмя обезумевшая от горя женщина, едва примирившаяся со смертью мужа. И как, наверное, тихо кусала ночью губы в печали о сыне-калеке. И как обманывала здесь себя с чужими мужчинами — лишь бы не быть одной! Может, она уже не имела ни надежды, ни права на новую семью. Но очень хотела ее иметь…

— Я завтра вечерком забегу, можно? — спросила Леля. — Спокойной ночи!

— Прощай пока… Почаще заходи… Ладно?

Леля пришла завтра. И послезавтра. И еще четыре вечера подряд. А на седьмой не пришла.

…Динка прибежала прямо в поле во время обеда. Есть не стала. И все нетерпеливо тыкалась в колени, тянула Лелю за руку, деликатно повизгивала.

— Доедай живее да уматывай, мы тебя отпускаем! — распорядился Женька Жук. — Твоя четвероногая Санчо Панса у любого скулежом аппетит отобьет.

— У тебя отобьешь! — Леля забрала в горсть сухой собачий нос, подула. — Пошли, что ли? Нас с тобой милостиво отпускают.

— Не понимаю, чего ты среди женского рода выискала? — Верзила Силкин подмигнул ребятам и гулко захохотал. — Будь на твоем месте я, никто бы не ломал голову, чем можно с такой аппетитной мамашей заниматься…

Леля подошла и трахнула его алюминиевой миской по спине. Он недоуменно пошевелил лопатками:

— Уж и пошутить нельзя. Недотрога!

— Поищи себе другой повод для шуток. А с такими мыслями даже во сне сторонись этого дома! Динка вздыбила шерсть на загривке и зарычала.

— Ну-ну, умничка моя, не надо! — успокоила Леля. — Дяденька осознал…

И они пошли куда глаза глядят…

Оказалось, глаза у них у обеих глядят на ручей. Спустились к берегу. Побрели вниз по течению, не торопясь и не оглядываясь. Динка держалась у ноги. Однако стоило Леле приостановиться, хватала за брюки и тянула дальше вниз. Где-то там за несколько километров отсюда ручей сливается с рекой. А река, как известно, бежит в Волгу. Которая, в свою очередь, впадает в Каспийское море. По морю гуляют волны. И всякая мысль, обегая даже безмозглую голову, рождает волны. Мысленные волны. Биополе. Которое объединяет волны всех людей и тоже образует море, целый мысленный океан. На Земле есть скрытые от глаз лагуны, где океан этот пенится невиданными взлетами энергии.

Пиками энергии. Со своими приливами и отливами.

Леля удивилась неожиданным, невесть чем навеянным рассуждениям. Ну, поле. Ну, море. Ну, океан. Если мысленный, то почти и не существующий. А о несуществующем зачем думать? Зачем ненужными мыслями маяться?

Тут Леля споткнулась, опомнилась и лишь тогда осмотрелась внимательнее. Ручей здесь ударялся в обрывистый берег, взъяривался, слегка отскакивал назад и под прямым углом катился в сторону. В месте изгиба крутило пенный водоворот. И именно здесь кому-то понадобилось брать песок. Вода не доставала до выемки, а точнее, до ниши примерно человеческого роста и метровой глубины, куда солнечный луч не попадал из-за берегового уступа. Там отчетливо просматривались слои песка, крепленные охряными прожилками глин и срезанные вкось штыковой лопатой. Ничего, в общем, интересного. И Леля не остановила бы на нише своего внимания, если бы не Динка.