Александр Костюнин - Двор на Тринадцатом

• Название: Двор на Тринадцатом
• Автор: Александр Костюнин
• Жанр: Современная проза

---

Без трёх минут.

Жду ровно до одиннадцати.

Не придёт – не надо!

Прошло две минуты, ещё одна. Минутная стрелка нехотя накрыла цифру «двенадцать», поползла дальше.

Никакой свадьбы не будет! Пусть ищет себе другого дурачка!..

Я пошёл к троллейбусной остановке стопорясь, непрерывно оглядываясь, спотыкаясь. Если бы только увидеть её сейчас… Но Жени не было. Тяжёлые ноги, словно их переставлял кто-то другой, насильно уводили меня от любви всё дальше и дальше…

* * *

Девок у нас – полон двор.

Но ни один парень не ходил со своими девчонками. Не знаю, почему.

Всем чужих подавай!

До восьмого класса я вообще на юбки не засматривался. Потом всё разом перевернулось, будто съел чего или надышался. У дяди Миши, брата отца, были фотокарты. Вместо тузов, королей, шестёрок – голые тётки. Раньше колода лежала себе спокойненько в столе, никому дела до неё не было. А тут глянцевые чёрно-белые картонки точно мёдом мазнули. Манит на них взглянуть, хоть ты что. Мы с Саней, когда дядька на работе, придём к бабушке, вытащим запретные фотки и давай смаковать. Карты эти для нас – окно в мир. Что ты… До того доглядим – дышать нечем. Голова кругом идёт, штаны трещат по швам. Дядюшка скоро догадался, хмуро сдвинул мохнатые брови и строго-настрого предупредил: «Ещё раз залезешь в мой стол…». Хотя мы укладывали карты аккуратненько, чтоб не заметил. Может, он в определённом порядке их хранил?

А вот Гера на картинки не разменивался.

Причиной всему – имя. Известно: как человека назовёшь, таким он и будет. Богиня Гера в древнегреческой мифологии – покровительница брака и деторождения. Наш Гера не в силах был изменить судьбу, безответственно предначертанную ему древними греками. Всегда заряженный на позитив, он девочек любил не на шутку. Для него познакомиться – запросто. И сразу – кранты! Влюбился. Что ты… В понедельник влюблён, во вторник влюблён! В среду уже меньше. К концу недели любовь испарялась, и в субботний вечер после танцев Гера шоркал очередную зазнобу.

В воскресенье к полудню парни лениво подтягивались к скамейке под тополями, закуривали, перетирали вчерашнее… У Витяни никак не вытанцовывалось закадрить девчонку. Внешне нормальный, симпатичный парень. Секрет обольщения он стремился выведать у Геры, приставал: «Как? С кем? Чего?». А Гера и рад стараться: по поводу лялек из него плескало через край. Любимая тема: как новенькую клеил, оприходовал.

Витяня – очередной наводящий вопрос:

– Ту высокую блондинку?

– ?.. В сиреневом трико!

Гера забывал имя, рост избранницы, её габариты. Цвет волос и глаз начисто вылетали из головы… Память избирательно, бережно хранила только детали нижнего женского белья. Причём бабником его не назовёшь: пока с одной ходит, на других даже не смотрит. Скорее однолюб! Перед армией Гера дважды чуть не женился. Первый раз у него заклинило, ну, думаем, пропал наш Гера… Нежно взявшись за руки, пошли молодые подавать заявление в ЗАГС. Возвращается оттуда один. С хохотом заваливается во двор, рассказывает:

– Сблизились в первый вечер, месяц ходили, а фамилию наречённой спросить не успел. В ЗАГСе анкету-то стала заполнять, слежу за пером: «Пу-пы-рыш-ки-на». Пупырышкина! Получалось: я, Гера, наделаю маленьких «пупырышат»?

Помолвка разладилась.

Второй раз заявление с Дашкой Струковой хотел подавать. Снова не в масть. Гера засомневался в её непорочности: нашёл «непозволительно вольным» представление невесты об интимной близости. Зашли они к Гере в сараюху, крючок не успел набросить на скобку – она уже раздетая в постели ждала. Значит, с другими так же будет зажигать. Дружба – врозь. Представления Геры о браке за версту выдавали в нём пуританина: «Жениться, – уверял он, – следует только на «девочке», а не слушать сказки про «всего один раз». Верить на слово в этаких делах – беспечность. Поэтому остаётся один выход: искать!».

По непонятной причине к восьмому классу я сделался придирчив в одежде. Сменил повседневное «оперение» на брачное: пошил в ателье пиджак на заказ; заузил в талии белую нейлоновую рубашку с длинным, разметавшимся по плечам острым воротником; брюки с накладными карманами утюжил каждый день; туфли драил ваксой до блеска. Зинаида на весь класс высмеивала: «Как денди лондонский одет». (Хоть сквозь землю провались!) Зато в дворовой компании я хипповал свободно. В моду вошли плащи из болоньи, дождя в помине нет, жарища, но ты один чёрт в душном синем балахоне, ширк-ширк-ширк, нарезаешь. Рядом изнывают в таких же плащах с закатанными рукавами наши мужики: ширк-ширк, ширк-ширк.

Яркие афиши по всему микрорайону зазывали на «Вечер танцев»: летом – в городской Парк культуры и отдыха, с сентября – в ДСК на Тринадцатом. На танцы отправлялись всей оравой. «Живая» музыка, «живой» голос. Песни разные: от «Ямщик, не гони лошадей» и «Семёновны» – до переделанных коронных вещей: «Толстый Карлсон» и «Прогулка по Стамбулу». Все в восторге от такой музыки. Что ты… Под быстрые танцы устраивали скачки, «Семёновну» просто слушали, под «Ямщика» танцевали медляк.

Сначала я полагал, что меня тянет музыку послушать да потрястись за компанию с дворовыми парнями. Потом чувствую: нет! Равнодушие к женскому полу сменилось неподдельным интересом.

Не ко всем, напропалую, как у Геры…

К одной девчонке.

Женька из соседнего двора вскружила мне голову посильнее дядькиных карт. Я только подумаю о ней, по всей груди, по ногам идёт беспокойная горячая волна. Хотя целовался с ней всего один раз, когда в прятки играли… Случайно. А уж забыть про это не мог.

Вечерами я прокрадывался в Рыбинский двор и украдкой любовался, как она, украшенная ожерельем из деревянных прищепок, помогала бабушке развешивать бельё.

Эта Женька закрыла собой весь свет…

Я забывал есть, беспокойно спал, не мог думать ни о чём другом. И поговорить об этом не решался ни с кем. Всё носил в себе.

Стал Геру донимать:

– Научи приглашать на медленный…

– Подходишь к чувихе, спрашиваешь: «Можно вас?». А сам не говоришь, что имеешь в виду. Если она согласная – тут у тебя руки и развязаны…

Заиграли тихий танец. В центре зала толпа стала рассасываться. Одна за другой возникали парочки. Женю с подружками я высмотрел в самом начале вечера. Идти, не идти? Вздохнул поглубже, решительно пошёл краем. Женя в белой водолазке, короткой облегающей юбке… Стоит у стенки, руки за спину. Подошёл, хрипло произнёс:

– Можно?..

Даже при тусклом свете заметил, как зарделись её щёки.

Преодолев секундное замешательство, шагнула навстречу, протянула горячую маленькую руку. Тут вся моя решительность куда-то делась… Боясь обернуться, я повёл свою избранницу на середину зала. Не дыша, вытянутыми вперёд руками, приобнял её. Приобнял, как что-то легкоранимое, бесценное. Женя, смущаясь, положила мне руки на плечи и тоже не дышала. На пионерском расстоянии друг от друга, стараясь не встречаться глазами, мы стали тихонько, не в такт музыке, перетаптываться на одном месте.

Дрожь крупным градом била по моей спине, шла по всему телу и затихала на кончиках пальцев…

После танцев провожал.

Завести роман с девчонкой и сохранить отношения в тайне было невозможно. Не знаю, у кого как, у нас во дворе на то имелась Зойка Носова – наш дворовый трибунал. Дочка её – ровесница мне, а Зойка – ну, бабка и бабка старая. Такое на себя напялит забытое, древнее. Вечно в штапельном тёмном платье, коричневом плюшевом жакете, суконных ботах с брякающей пряжкой, неопрятном платке. Робкие попытки жильцов утаить от неё свои интимные подробности она воспринимала как личное оскорбление.

Гере «повезло» больше других: он был её соседом по площадке.

Зойка – «хочу Всё! знать».

Сутками на стрёме. Что случись: информация кому какая нужна, сомнения ли рассеять, любопытство удовлетворить – напрямую обращались к Носовой. Постоянный наблюдательный пункт – у кухонного окна с геранью на подоконнике. Однако, если оперативная обстановка требовала, Зойка рикошетом перемещалась к входной двери. Незамеченным не проскочишь: обязательно из четвёртой квартиры высовывается Зойкина голова с гуттаперчевым длинным носом, принюхивается, вглядывается в сумеречный холод площадки. Для виду кличет: «Мурка-Мурка-Мурка!». (Легенда такая – кошку зовёт.) Бывало, кошка выскакивала у неё между ног в коридор. Гера в долгу не оставался: громко хлопал дверью в подъезд и, едва Зойка открывала хлеборезку, слюняво заходился вместо неё: «Мурка-Мурка-Мурка!».

При наличии такой бздительной соседки никто девчонок домой не водил. Да куда приведёшь? Квартиры – размером с шифоньер: передом войти, задом выйти. Нас, к примеру, на шестнадцати квадратных метрах жило пятеро: мать с отцом, брат, сестра и я.

Выручал двухэтажный сарай…

Зимой там холодрыга. Что делать? Гера брал паяльную лампу, кочегарил её докрасна, нагонял тепло, пока девица томилась в ожидании, и только после этого – любовь.