Владимир Рыбин - Расскажите мне о Мецаморе

• Название: Расскажите мне о Мецаморе
• Автор: Владимир Рыбин
• Жанр: Научная Фантастика

---

— Верю, верю!.. — Я вдруг подумал, что, возражая отцу Ануш, сам себе копаю яму.

Довольные друг другом, мы снова забрались в тесную кабину «жигуленка». Однако проехали немного, скоро остановились опять, поскольку дальше надо было идти пешком.

— В три часа будьте здесь, — сказал Гукас и с места рванул машину так, что из-под колес, как из катапульты, сыпануло гравием.

Я чуть не взвыл. Это же издевательство: пока придем туда, да пока вернемся обратно, что останется? Какой-то час рядом с Ануш?!

Но горная тропа постепенно успокоила меня. Виды открывались один другого поразительнее. Синие по горизонту горы здесь, вблизи, были калейдоскопно пестрыми. Коричневые, красные, черные утесы тонули в изумрудной зелени травянистых склонов. Местами эти склоны, словно облитые киноварью, алели от множества маков. Густая синева высокогорного неба простиралась от края до края, непорочно чистая, радостная. И на душе у меня было светло и радостно, и ноги, готовые не идти, а бежать вперед, совсем не чувствовали никакой усталости. И уж непонятно было: Ануш причина моего восторга и всесилия или чудные горы, казавшиеся мне до боли знакомыми и родными. Я любил эти горы, любил и хмурого Тетросяна, все разгоравшегося в стремлении доказать мне, что эта страна полна чудес.

— …Вероятно, существовало понимание единства земного и небесного, говорил Тетросян. — Мецамор — горно-металлургический центр, но там же были площадки для астрономических наблюдений, своего рода обсерватории. Я уж не говорю об изображениях звездного неба, высеченных на тысячах камней по всей Армении… А на Севане найдена бронзовая модель Вселенной, относящаяся ко второму тысячелетию до нашей эры. Да, да, не улыбайтесь, модель вы можете увидеть в музее…

Хорошо ему было говорить: не улыбайтесь. Мог ли я не улыбаться, когда до встречи с Ануш оставалось не более получаса.

— …Эта модель изображает Землю с двумя сферами — водной и воздушной, на противоположном конце — Солнце с Древом жизни внутри, а между Землей и Солнцем — Луна и пять планет, видимых невооруженным глазом, — Меркурий, Венера, Марс, Юпитер, Сатурн. А посередине всех этих объектов — ромбические фигуры, напоминающие о "небесном огне", вокруг которого, как представляли древние, вращаются все планеты вместе с Солнцем…

Я почти не слушал. Во мне звучали другие «астрономические» образы, вычитанные недавно у какого-то древнего поэта:

Ты свет мой ясный в мире сером,
На свете белом ты одна,
Юпитер мой, моя Венера,
Ты солнце в небе и луна…

— …Петроглифы не просто найти. Их не видно на замшелых камнях. Порой рисунки становятся заметными при определенном положении Солнца на небе. Нередко, чтобы их выявить, приходится смачивать камень водой, поливать из фляги…

А во мне звучало свое:

Ах, раствориться — и стать водой…
А яр пришла бы — налить кувшин,
Я прожурчал бы — в ее кувшин,
С водой поднялся — ей на плечо,
Ей грудь облил бы — так горячо!..

Потом впереди показались серые квадраты раскопов и люди, ходившие возле них. Я старательно всматривался, пытаясь угадать, которая Ануш. Спросить бы у Тетросяна, — он-то, наверное, углядел ее, — да все стеснялся.

А потом Тетросян и вовсе куда-то исчез, сказав, что ему надо поговорить с местным начальством. Я подошел к одному из раскопов, увидел какую-то девушку в платочке, повязанном по-русски, в узких джинсах, делавших ее такой тонкой, что страшно было, как бы она не переломилась, наклоняясь к земле.

— Девушка, — тихо позвал я, оглядываясь, чтобы Тетросян не услышал. Не знаете ли, где тут Ануш?

Девушка оглянулась, и я плюхнулся в кучу сухой земли: это была она.

Ануш с минуту испуганно смотрела на меня, точно так смотрела, как в тот раз, когда я видел ее впервые. Потом испуг очень явственно сменился удивлением и даже, как мне показалось, внутренним восторгом. Так смотрят в музеях на редкостные экспонаты.

— Аня! — сказал я и глупо засмеялся.

— Это вы?! — воскликнула она, словно только теперь увидела меня.

Она была не просто красива, — восхитительна. Так, наверное, выглядят настоящие царицы, вздумавшие переодеться, чтобы походить на своих подданных, но не способные скрыть своего высокородного естества — осанки, властной, проникающей в душу, устремленности глаз.

— Я так и знала, что вы приедете, — сказала она, и сердце мое при этих ее словах подпрыгнуло и забыло опуститься.

Мы долго молчали, не глядя друг на друга. Я торопился придумать, что бы такое сказать поумнее, но в голове крутились только стихи: "О роза, ты роняешь лепестки. Я гибну от печали и тоски…"; "Но в ответ и бровью не ведет эта тонконогая девица: будешь ты не первым, кто умрет…"

— Как ваше здоровье? — спросила она и покраснела.

— Спасибо, хорошо. А как вы себя чувствуете?..

И тут мы оба рассмеялись. Она прыснула и при этом смутилась так, что мне стало больно за нее, отвернулась, наклонилась низко, принялась царапать ножичком землю.

Тень выросла над раскопом, большая, близкая. Я оглянулся, увидел Тетросяна. Ануш вскинула глаза, блестящие, словно после слез, и снова опустила их. Он спрыгнул в раскоп, наклонился к дочери, сказал ей что-то ласковое, успокаивающее. Потом строго посмотрел на меня:

— Пойдемте со мной.

— Я тут побуду.

— Пойдемте, показаться надо.

Он вылез из раскопа, отряхнул руки и пошел не оглядываясь. И я поплелся за ним, волоча вдруг ставшие непослушными ноги.

В палатке, куда мы вошли, было нестерпимо жарко. Пахло пылью и еще чем-то кислым. Пожилой человек в широкополой шляпе на голове, увидев нас, раскрыл рот от удивления и так и закаменел в неподвижности, не сводя с меня глаз.

— Я говорил вам, — торжествующе сказал Тетросян.

— Да-а, — только и произнес человек. И вдруг быстро, почти подобострастно, протянул руку: — Арзуманян. — И повел глазами по сторонам: — Раскапываем вот…

— Что раскапываете? — неожиданно для самого себя деловым тоном спросил я, словно именно этот вопрос сейчас интересовал меня больше всего.

— Крепость, крепость раскапываем. Только начали, но уже видно: объект интересный. Датировать пока не удалось, но полагаю — тыщи две с половиной, не меньше.

— Чего?

— Лет, лет, разумеется. Вот я вам покажу…

И тут я решился, прямо как в омут кинулся, даже похолодел весь:

— А можно, мне Ануш покажет? — И добавил, словно оправдываясь: — Ведь нам через час уходить.

— Почему же нельзя? — Он откинул полог палатки и закричал неожиданно молодым и сильным голосом: — Ануш! Ану-уш! Иди сюда, деточка!

Тетросян не проронил ни слова. Я покосился на него, но решил уж не отступать.

— Ануш, вот молодой человек раскопками интересуется, расскажи ему, пожалуйста. Да стенку, стенку покажи обязательно.

Она глянула на отца, отвела глаза и, молча повернувшись, пошла по тропе. А я стоял, не зная, что делать, — тотчас бежать за ней или ждать особого приглашения.

— Ануш! — крикнул Арзуманян. — Этак молодой человек тебя и не догонит.

— Догонит, — ответила уверенно, и сердце мое снова подпрыгнуло в радости, словно только и дел у него было в этот день — подпрыгивать да падать.

Мы останавливались над неглубокими квадратами раскопов, и, махнув рукой небрежно, Ануш произносила только два слова:

— Вот… смотрите…

Люди, работавшие в раскопах, поднимали головы, одни насмешливо, другие серьезно осматривали нас! А у некоторых в глазах я замечал уже знакомые мне испуг и безграничное удивление. Эти люди вставали с намерением подойти ближе, но Ануш тотчас поворачивалась и уходила. И я бежал за ней, слыша за спиной удивленное "Вот это да!"

Что означали эти возгласы, до меня в тот момент не доходило.

— А это и есть стенка, — сказала Ануш, остановившись возле какой-то серой кладки. — С нее-то все и началось. Папа нашел. Решили, что это остатки крепостной стены, и начали раскопки.

Она говорила коротко, почти зло, словно задыхаясь. И мне тоже не хватало воздуха. Я опустился на каменную плиту, сказал не своим голосом:

— Давай… посидим.

Она вроде бы даже не обратила внимания на новую форму обращения, молча села в двух шагах от меня, вытянув ноги, уставилась на дальние горы с таким вниманием, словно оттуда должен был вылететь по меньшей мере дракон огнедышащий.

— Прошу… запиши меня в слуги? — не выдержав молчания, игриво выдохнул я вспомнившийся стих все из тех же древних армянских песен о любви. — Хоть рабом допусти к очагу…

Она покраснела и, помолчав, ответила теми же стихами:

— Нет… рабу я не буду рада…

Это уже походило на взаимопонимание. Я вытянулся на камне и положил голову ей на ноги.

— Ах, яр, ямман, ямман…[1]

_______________

* Яр — возлюбленная. Ямман — выражение огорчения (арм.).