Юрий Мухин - По повестке и по призыву . Некадровые солдаты ВОВ

• Название: По повестке и по призыву . Некадровые солдаты ВОВ
• Автор: Юрий Мухин
• Жанр: Публицистика
• ISBN: ISBN: 5-699-14186-3

Говорят, Наполеон утверждал, что страна, которая не хочет кормить свою армию, будет кормить чужую. Как будто бы это утверждение правильно, Но разве советский народ плохо кормил армию СССР? И где теперь Советский Союз? Разве перед Великой Отечественной войной советское правительство плохо содержало кадровое офицерство Красной армии? Тогда почему же немцы дошли до Волги и до Кавказа? Почему советскому народу пришлось самому изгонять захватчиков?

В своей новой книге Юрий Мухин объединил взгляды на войну тех, кто до войны кормил Красную армию, надеясь на защиту, а в результате сам был вынужден надеть шинели, чтобы освободить свою Родину.

---

— Что девочка тебе? Учиться пришла?

— Нет, — отвечаю, — я пришла спросить о том, как наша Манька учится.

Жили не так, как сейчас. Керосин привозили, не всегда давали всем, только членам потребкооперации понемногу. Чаще мой брат щипал лучину, и под этот свет мама пряла пряжу. Потом уже стали давать электрический свет на 2–3 часа по вечерам. Потом добавили еще час, еще час… Затем и радио провели. Вот тут народ воспрянул, даже тот, кто не верил Советской власти, убедился, что эта власть — для людей. Но были люди, которые по своему характеру или по своему интересу вредили хорошим делам. Репрессированный в те годы — сейчас герой. И он, и его дети получают больше привилегий, чем дети моего брата, погибшего в войну.

А они дети и внуки тех кулаков и подкулачников, что явно мешали строительству социализма, подъему качества жизни и культуры народа. А ведь и так они получили образование, жили как все, а кое-кто, как началась война, перебегали к немцам, пользуясь прошлым дедов и отцов. Я это доподлинно знаю.

Вот один пример.

Всоседяху нас жили Лопины. Отец был председателем колхоза «Новый путь», считался партизаном Гражданской войны. А моя мама говорила, что он не воевал, а, пользуясь своим положением, растащил добро купца Чернова, который держал большой магазин (здание и сейчас цело), склады кирпичные. Итак, Лопин был председатель, Чупахин — заместитель, а Кощин, наш сват, был счетоводом. Они вели двойную бухгалтерию. Так, они не все трудодни засчитывали при выдаче. Моя сестра Мария тогда работала в колхозе, а учитывали лишь 50 % трудодней. Вот эту тройку и осудили как врагов народа, репрессировали. Мне было тогда лет 14–15, а Зоя Лопина была мне подружкой (и сейчас осталась). Зимой я пришла к ней, она сидела на печи, и я залезла к ней. Она мне рассказала, что ночью приходили энкавэдэшники, описали все и скоро должны приехать забирать. А в горнице сложены посуда-хрусталь, синяя посуда (потом узнала, что это «кобальт»), шубы дорогие, шапки, овчинные шубы, большие рулоны ткани и т. д. Приехало много подвод, розвальни, и из завозни стали грузить мешки с мукой и еще с чем-то, не знаю, квадратные куски мороженого мяса, сала, пакеты масла и т. д. Вот так они жили, а люди недополучали по трудодням, да и от государства они прятали. А сейчас такие и их дети с пеной у рта кричат о ГУЛАГе.

Да если бы не очистили перед войной страну от этих подонков, мы бы не только не победили, а просто бы перемерли. А страна уже тогда бы престала быть великой державой, а стала бы как сейчас, распроданной и расчлененной усилиями бухариных, Зиновьевых, блюхеров, предков Горбачевых, ельциных, Шапошниковых и иже с ними хакамад.

Спасибо тов. Сталину!

И я продолжала расти, развиваться, понимать «что такое хорошо и что такое плохо».

О духовности. Сейчас говорят, что революция 17-го года уничтожала и закрывала церкви. Неправда! У нас была хорошая церковь, и я маленькой, и потом, став побольше, ходила в нее, мне нравилось смотреть на вышивки и оклады вокруг икон. Выпрашивала у родителей нитки и старалась воспроизвести всю эту красоту. Я очень рано вышивала, рисовала и вязала. Мне отец сделал маленькую прялку, и я была в восторге, стараясь вместе с мамой прясть, не всегда получалось, но я старалась. Мама посещала церковь, и я с ней. А отец был против попов. Говорил маме: «Бог везде, молись, исполняй добрые дела, он все зачтет, но деньги, которые я потом зарабатывал, носить долгогривому пьянице-попу не смей!» Сам он верил в бога, молился дома до обеда и после. Меня учил «Отче наш…», «Сею, сею, просеваю, с новым годом поздравляю!» Приход в церкви стал уменьшаться, поп бросил церковь. Здание было просторное, и сделали в нем столовую. Духовность- в добрых деяниях.

К этому времени я училась в 9-м классе. С первого класса мы вместе учились и дружили с Раей Русаковой. В конце учебного года приезжают из Рубцовска агитаторы и приглашают туда на курсы учителей и медсестер. На учителя начальных классов нужно было учиться 3 месяца, на медсестру дольше. Я записалась на курсы учительниц, Рая — медсестер. Я закончила их и стала учить людей, даже старше себя, грамоте в начальных классах.

Война

В начале летних каникул 1941 года мы с мамой поехали в город Алма-Ату к моей сестре Марии. Летом всякий город красив, но Алма-Ата-особенно. В любую жару там прохлада от арыков, фруктовых деревьев, цветы необыкновенной красоты благоухают. Прекрасный город и много русских, впечатление такое, что это город русский (прежде Алма-Ата — русская крепость Верный, аванпост России против английской колонизации Средней Азии), а казахи, как друзья — добрые гости в нем, да и народ казахи дружелюбный.

22 июня 1941 года утром моя сестра пригласила меня в центральный городской парк поразвлекаться, а мама в это время приболела и лежала в больнице. Мы поехали трамваем. Приехали в этот чудесный уголок города. Все для меня было необыкновенным, я впервые в жизни видела обилие цветов, причудливые деревья, необыкновенных животных и птиц. И вот заметили, что музыка, не теперешняя какофония, а мелодичная, очень гармонировавшая с природным благолепием, стихла, мы прошли по аллее и увидели толпу людей у столба с репродуктором. Стали слушать… «Война!» И люди, ранее выглядевшие счастливыми, веселыми, стали строгими, посерели и толпой пошли к выходу. Мы тоже пошли за толпой молча, только ишаки, нарушив всеобщую тишину, вдруг заревели в один голос «И-а, и-а!», было 16 часов, их время…

Пошли к маме, и ей мы не хотели говорить о войне, но она уже знала. Стала она проситься домой в Волчиху, где был ее сын и его трое малых детей. А она знала, что отсиживаться в тылу он не будет, хоть и повоевал уже в Финскую кампанию. Через неделю мы с мамой поехали в Волчиху, а Алеша уже ушел на фронт добровольцем в первые дни. Потом из-под Москвы написал маме письмо, врезались в память слова «мама, береги моих детей». Было ему 31 год, детям 5,3 и 1 год. Родители и старшая сестра взяли на себя весь груз, помогал воспитывать детей и сын старшей сестры Кощин Вася, 1928 года, катал их на санках в ясли и обратно.

По приезде из Алма-Аты меня взяли на работу в РайОНО инспектором политпросветработы. Здание находилось рядом с домом культуры.

Пришла весна 1942 года. Ко мне зашла секретарь райкома комсомола Завгородняя Матрена Емельяновна, и мы вместе пошли в клуб, а в клубе заседала комиссия военкомата, шел набор девушек в армию. Одна из девушек не хотела идти на фронт и плакала. Я попросила военкома взять меня вместо нее, а он мне:

— Ты же не окончила курсы сандружины.

— Я смогу, — говорю, — перевязать, вытащить с поля боя раненого, да и подруга моя здесь, Рая Русакова, она мне поможет, умоляю, возьмите.

— Пиши, — сказал военком, — заявление, а секретарь райкома пусть заверит.

Итак, меня зачислили, и завтра утром сбор у военкомата. Я на крыльях вылетела из клуба, мне встретилась моя сестра Катя, я ей сообщила новость.

— Ты с ума сошла! — услышала от сестры.

— Ты коммунист и не имеешь права так говорить, весь народ сходит с ума и рвется защищать свою Родину, — такой был мой ответ.

— А как же мама? — говорит она.

— Я ей скажу, что еду на военный завод. Так и заключили договор-заговор и уговорили маму. В этот вечер у Раи Русаковой была истоплена баня, и мы мылись, и с нами мылись двое девушек, которые шли уже вторично, после ранения, и рассказывали фронтовые страсти, а у меня в глубине зародилось и окрепло: «Вы же живые остались, не всех же убивают, и мы выживем».

Солдат есть солдат

Вот уже утро, 12 апреля, днем уже хорошо подтаивало, а с утра подморозило, мы явились. Собрались и родные, меня провожали мама и сестра. Собрались все. Военком сказал нам напутственное слово, пожелал возвращения с победой, моя мама здесь поняла, на какой я завод еду, на фронт. Но все равно благословила.

Подъехал на розвальнях дядя Федя, детдомовский конюх, сложили мы свои пожитки в сани и пошли за повозкой, лошадка одна, а нас много: Рая Русакова, Ира Мирзунова, Надя Лог, Лиза Земенкина и другие со мной. Путь лежал на станцию Кулунда через Ключи (районное село). Идти было тяжело, а поэтому по очереди все же садились и на сани. Так добрались до Ключей, сани поменяли на телегу, к нам присоединились Зоя Немцова, Тамара Несина и еще несколько девушек. Забыла фамилии. Добрались до Кулунды. Здесь на вокзале нас распределили прямо по полкам, стоявшим на разных станциях, а некоторых в Славгород, там был штаб нашей теперь, 312 стрелковой сибирской дивизии и санитарный батальон. Мы с Раей, Тамарой, Ирой, Лизой, Надей и другими девушками попали в 1083-й стрелковый полк. Прибыли на станцию Бурла, где находился этот полк, поселили в какой-то избе, мы поспали, на второй день переодели и отправили наши вещи домой. К нам присоединились еще девочки Валя Быкова, Маша Саблина, Клава Кряжева.

Пришел комиссар полка Носенко Емельян Иванович. Душа полка, так звали его солдаты, и он стал нашим советчиком и заступником. Вначале построил, познакомился, объяснил ситуацию и предназначение санинструктора роты, батальона, где расположены они по отношению к врагу. Прямо было сказано, что будем участвовать в боях, а поэтому: «Прошу вас, — сказал он, — сначала подумайте и сделайте шаг вперед, кто хочет в роту?» Я сорвалась первой, за мной Рая, Ира, Тамара и все остальные, никто не струсил. Отобрали для роты, остальных распределили в батальоны. С Раей мы были разлучены, отправлены в разные роты, но часто виделись. Я солдат, она — сержант, как медсестра. Солдатам платили, как помню, 10 рублей (на базаре столько стоило одно яйцо), ей, наверно, намного больше, так как она все время деньгами делилась, а кушать все время хотелось.