Вл. Гуро - Вера Чистякова

• Название: Вера Чистякова
• Автор: Вл. Гуро
• Жанр: Детектив
• Год: 1958

---

Когда Наталья Даниловна снова смогла открыть глаза, она поняла, что ее оглушило. Пробегавшие мимо нее с искаженными лицами солдаты и офицеры, казалось ей, беззвучно раскрывали рты.

Когда и это ощущение прошло, она поднялась. Недалеко от нее лежал убитый офицер. Она взглянула в исковерканное лицо и узнала его: это был лейтенант, который развлекал их разговором, член общества «Сила через радость».

НЕ БОИТЕСЬ ВОЗДУШНЫХ НАЛЕТОВ

Подъезжая к Берлину, пассажиры «Де-цуга»[17] стали волноваться: узнали, что поезда не подходят ни к одному из вокзалов — опасались бомбардировок.

Наталья Даниловна и Рената, попавшие в этот поезд после бомбежки, оказались где-то в районе Трептова, в дальнем пригороде Берлина. Не было ни такси, ни носильщиков.

Пока они раздумывали, как им добраться до центра, завыли сирены, и тотчас мгновенно нахлынувшей толпой они были втиснуты в подземелье бомбоубежища. Здесь было так тесно и душно, что, не дожидаясь отбоя, женщины выбрались на улицу.

Небо было залито мертвенным светом прожекторов. Громадные гроздья ракет висели в нем, как связки детских цветных шаров. По направлению к центру города мчались санитарные кареты, огромные и торжественные, как саркофаги.

Они насчитали двенадцать карет. Это был разрушительный воздушный налет, о котором на следующий день писала мировая пресса.

Свидание с Веллером было длительным.

— Я должен был вызвать вас, — говорил толстяк, глубоко погрузившись в кожаное кресло, — потому что есть важные новости. Химические приготовления никогда не были такими широкими, как теперь. Возникла страшная угроза.

Он открыл кожаную папку с золотыми буквами: «служебно», «срочно».

— Здесь договоры с военным ведомством. А вот реализованные поставки. Особым спросом пользуется новый, необычайной стойкости газ. Вот его формула…

Они работали долго, не замечая времени. Когда Веллер раздвинул тяжелые портьеры окон, скупой берлинский рассвет плыл над городом.

Наталья Даниловна вышла на пустынную улицу. Сквер был пуст. Не бил фонтан из каменной чаши, и гипсовая нимфа, запыленная и потемневшая, напрасно приникала к ней сухими губами. Морды каменных львов тоскливо смотрели из зелени, частые трещины бороздили их мощные тела. За спинами мраморных зверей укрылись батареи. Маскировочная сетка скрывала зенитки.

Знакомой аллеей Наталья Даниловна прошла к восточным воротам. Колючая проволока зацепилась за ее платье. Снизу — пожелтевший мох скрывал вход в дзот — появилась зеленая фигура с выставленным вперед штыком. Солдат рявкнул:

— Цурюк![18]

Она повернула в боковую аллею. Впереди виднелись затейливые чугунные узоры ворот выхода, но и здесь два скрещенных штыка преградили ей путь. На старом каштане была прибита дощечка: «Проход воспрещен. Сопротивление патрулю карается смертью».

Она вернулась и, покинув сквер, пошла нелюдной улицей.

На перекрестке раньше сверкали огромные зеркала парикмахерской. В них, как в озерах, играло солнце. Из разноцветных шелков выглядывали женские головки — все, как одна, одинаковой «арийской» масти, с одинаковыми высоко-высоко нарисованными на чистом лбу тонкими бровями — так достигалось модное выражение «изумленной невинности».

Теперь не было больше удивленных головок. Не было и дома. Ничего не было здесь. На месте дома осталась гладкая четырехугольная площадка, видимо недавно залитая свежим асфальтом, с обелиском посередине. На обелиске под стеклом висело обращение:

«Население Берлина! Не бойтесь воздушных налетов противника! Вы находитесь под защитой лучшей в мире артиллерии! Мы не допустим никаких разрушений в городе. Соблюдайте полный порядок. Паника и малодушие караются смертью».

Неподвижная ворона сидела на обелиске.

Наталья Даниловна снова неторопливо прочла плакат на пустынной площадке. Прохожий посмотрел на нее. Неужели эта надпись представляет такой интерес для женщины? Когда Наталья Даниловна обернулась к нему, он опустил глаза и прибавил шагу.

Видимо, в таких местах останавливаться было небезопасно.

Парикмахерскую она нашла у Потсдамерплац — тесную, убогую. Худая женщина с оживившимися глазами придвинула проспект моделей с раскрашенными головками:

— Дама будет красить волосы?

— Нет… Зачем же?

— Следовало бы закрасить седые волосы. Правда, они мало заметны у блондинки. Но дама еще молода…

— Седые? — Наталья Даниловна удивленно взглянула на себя в зеркало.

Серебряные пряди белели в ее волосах, разобранных рукой мастерицы.

Парикмахерская была едва освещена. Мастерица работала молча.

И вот в мерцающей глубине зеркала поплыла горькая родная земля, облитая кровью и слезами. Это отсвечивал снег поутру, и тело повешенного колыхалось над ним. Это дрожало пламя над сожженными избами. Горе, горе шло дорогами ее Родины!

Усилием воли Наталья Даниловна заставила себя вернуться к действительности. Мастерица дважды спросила ее:

— Что еще пожелает дама?

На следующий день она выезжала из Берлина. В изящную записную книжку аккуратнейшим образом занесена была опись белья и платьев, оставшихся в Берлине.

При расшифровке цифры и слова давали те самые материалы, которые были переданы ей Веллером накануне.

В группе 97-Ф Наталью Даниловну встретил взволнованный Остриков. Как только они остались наедине, он сообщил:

— Генерал Амадей Куун вот-вот будет здесь. Это фигура. Что же, мы с вами любоваться на него будем? Ликвидировать гада, — так я считаю. Принимайте решение.

— Примем вместе. Сегодня ночью, — ответила Наталья Даниловна.

В тот же вечер при очередной связи с Москвой было получено задание: организовать похищение и доставку к партизанам генерала Амадея Кууна.

АМАДЕЙ КУУН ИНСПЕКТИРУЕТ

— Сила германского духа наиболее полно проявляет себя в войне молниеносной. Но «блицкриг» не получился. И что же произошло? Огромные армии победителей, вырвавшиеся на бесконечные просторы русских снегов, увязли в них, как блоха в гриве льва. Это мысли моего дяди…

Рудольф говорил по-немецки с новыми для него интонациями грустной иронии. Было ясно, что он подражает дяде.

— Есть у нас люди — и люди, стоящие у кормила, — которые позволяют себе сомневаться в успехе войны. Они рекомендуют меры чрезвычайного характера. В тотальной войне, которую мы ведем, должны приниматься крайние решения. Вы представляете себе, что такое тотальная мобилизация?

Наталья Даниловна промолчала. И Рудольф продолжал:

— Мы говорим о своей моральной победе под Москвой. Но под Москвой мы потерпели ужасное поражение. Фюрер сказал: «Мы были на волосок от гибели». Весеннее наступление провалилось. Дядя написал фюреру письмо. Он изложил свои мысли, предупреждал о возможной катастрофе. Не всякий бы на это решился! Но дядя привык поступать смело. Его письмо произвело впечатление. И вот результат — наша поездка по фронту. Дядя привез директивы по важнейшим вопросам предстоящих операций.

Рудольф накинул свою шинель на плечи Наталье Даниловне. Они сидели на ступенях веранды. Огромный сад окружал особняк, уцелевший в недавних битвах. Прошел лишь год с тех пор, как в просторном доме, окруженном старыми липами, работали советские ученые: здесь был научно-исследовательский институт.

Теперь за цветными стеклами дверей раздавался нестройный хор пьяных голосов. На банкет приглашали по строгому выбору, но когда именитый гость удалился на покой, в зал устремились младшие сотрудники. У серванта стоял Тиммих, столовой ложкой набирая черную икру из хрустальной вазы. Бывший фальшивомонетчик, как видно, знал толк в закусках.

А в саду стояла тишина, аромат зацветающих лип; бездонное, в звездах, небо нависло над садом.

Мысли Натальи Даниловны витали так далеко отсюда… Вкрадчивый голос Рудольфа вернул ее к действительности.

— Вы поняли, какой умный и дальновидный человек дядя Амадей? — спросил Рудольф.

— Да!

Гуго-Амадей Куун и в самом деле произвел на нее впечатление умного человека. Днем Наталья Даниловна увидела его впервые. Это был толстяк с коротко остриженной головой, покрытой седой щетиной. Казалось, голова вбита в плечи. Холодноватая усмешка превосходства на лице, сановная свобода движений, небрежная манера, с которой он слушал собеседника… Ничто не обличало в Амадее Кууне провинциального трактирщика далеких времен.

Оттопыривая нижнюю губу, Куун негромко говорил Плечке:

— Глупости и глупости, господин хауптманн! Вы, доктор, педант! Вас портит излишняя ученость. Поменьше мыслей, побольше здорового арийского инстинкта! Вы корпите над бумагами, а русские вас обставляют. Я привез доказательства этого. Им становятся известными все ваши секреты! Вам кажется, что вы ловко замаскировались. Но из-под маски торчат ваши длинные уши. Помните нашу старую пословицу: «Ты хочешь казаться легкой птичкой, но я слышу, слон, как ты топаешь». Я вам напомню об одном французском педанте. Он очень похож на вас. В 1917 году французский офицер нашел германское наставление для стрельбы из пулеметов. За документом давно охотилась французская разведка. Но офицер попался ученый, вроде вас, доктор. Вместо того чтобы немедленно пустить наставление в дело, он сел писать трактат о нем, изучив его до корки. А мы тем временем косили да косили французов. Педант нам не мешал.