Эммуска Орчи - Аз воздам

• Название: Аз воздам
• Автор: Эммуска Орчи
• Издательство: Северо-Запад
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1993
• ISBN: 5-8352-0274-1

Благородный храбрый джентльмен, не прибегающий к силе оружия и всегда побеждающий противника в интеллектуальном поединке, – таков Сапожок Принцессы – главный герой романов Эммуски Орчи «Сапожок Принцессы», «Аз воздам» и «Неуловимый Сапожок».

---

– Джульетта Марни! – повторил Фукье-Тенвиль. – Желаете ли вы что-нибудь возразить?

– Нет, не желаю.

– Не хотите ли вы иметь защитника? Это – ваше право, гражданка, дозволенное законом, – торжественно прибавил Тенвиль.

Джульетта уже готова была произнести «нет», но теперь настала минута, которой Деруледе ждал двое суток, с самого момента ареста любимой девушки.

– Гражданка Джульетта Марни поручила свою защиту мне, – громко произнес он. – Я здесь, чтобы отвергнуть возводимые на нее обвинения и именем французского народа просить о ее полном оправдании.

Громкие рукоплескания приветствовали выступление Деруледе. Утомленные депутаты встрепенулись и напрягли свое внимание. На самом верху, на одной из последних скамеек, восседал Ленуар, автор разыгравшейся драмы, и с нескрываемым удовольствием следил за происходившим.

При первых словах Деруледе яркая краска залила лицо Джульетты. Выждав, пока зрители немного успокоятся, Фукье-Тенвиль обратился к Деруледе:

– Что же вы можете сказать в защиту обвиняемой, гражданин Деруледе?

– Что подсудимая невиновна ни в одном из возводимых на нее обвинений, – твердо ответил тот.

– Чем вы докажете свое утверждение о ее невиновности? – с деланной учтивостью проговорил Тенвиль.

– Очень просто, гражданин Тенвиль: письма, на которые вы ссылаетесь, принадлежат не обвиняемой, а мне. Донося на меня, гражданка Марни служила интересам республики, так как эти письма имели отношение к вдове Луи Капета – в них излагались планы ее освобождения.

По мере того как Деруледе говорил, в толпе, особенно на верхних скамьях, начал подниматься глухой ропот, к концу речи превратившийся в могучий рев ужаса и негодования. В один миг наивная любовь толпы к Деруледе обратилась в неукротимую ненависть.

Все произошло, как предсказывал Ленуар, и даже гораздо быстрее, чем можно было ожидать; Деруледе дали веревку, и он уже висел на ней.

Джульетта была поражена. Краска снова сбежала с ее лица. Она страшно страдала: то, что она услышала, было мучительнее всего пережитого.

– Должны ли мы понимать вас так, гражданин депутат Деруледе, что предательские письма принадлежали лично вам и что вы старались уничтожить их и тот портфель, в котором они находились? – снова заговорил Тенвиль.

– Письма были мои, и уничтожил их я сам.

– Но подсудимая призналась гражданину Мерлену, что она сама хотела уничтожить любовные письма, уличавшие ее в связи не с вами, а с другим, – вкрадчиво произнес Тенвиль.

Не отвечая ему, Деруледе обратился к зрителям.

– Граждане! Друзья! Братья! – горячо начал он. – Ведь обвиняемая – молодая невинная девушка. У всех вас есть матери, дочери, сестры. Разве вы не знаете, на что способно женское изменчивое сердце, так легко поддающееся всякому настроению? Граждане, взгляните на подсудимую: она любит Республику, любит родной народ. Она боялась, что я, недостойный сын Франции, таил в душе измену против нашей великой матери. Вот что ею руководило. Она не раздумывала, она поступила, как подсказывало ей сердце, рассудок проснулся, когда дело было уже сделано. Тогда наступило раскаяние. Граждане! Разве это – преступление? Когда она увидела, что мне грозит опасность, чувство дружбы взяло верх; она любила мою мать, которой пришлось бы, может быть, потерять сына, любила мою молочную сестру, и ради них, не ради меня, послушалась голоса сердца и решилась спасти меня от последствий моего безумия. Разве это преступление, граждане? Чтобы утешить тех, кто помог ей в тяжком горе, она приняла на себя мою вину, жестоко страдает за свою благородную ложь и готова принять смерть и даже то, что в десять тысяч раз хуже смерти. Но вы, граждане Франции, вы прежде всего стоите за благородство, правдивость и рыцарство мысли и чувства. Вы не допустите, чтобы за благородное побуждение карали, как за тяжелое преступление. К вам, женщины Франции, обращаюсь я во имя вашего детства, юности и материнства! Примите эту девушку в свои объятия – она достойна этого более, чем кто-либо из героинь, которыми гордится Франция!

Деруледе слушали не прерывая. Несмотря на вспыхнувшую среди черни ненависть, все сердца снова обратились к старому другу, магический голос которого раздавался в большом, неуютном зале суда. Если бы в этот момент судьба Джульетты зависела только от толпы, она была бы единогласно оправдана.

Во время благородной речи Деруледе ни один мускул не дрогнул на лице Фукье-Тенвиля. Он сидел за своим пюпитром, опершись подбородком на руки, и смотрел куда-то вдаль с видом полного равнодушия, почти скуки. При последних словах речи он медленно поднялся с места и спросил:

– Так вы утверждаете, что гражданка Марни – чистая и непорочная девушка, несправедливо обвиненная в безнравственности?

– Утверждаю, – громко и отчетливо ответил Деруледе.

– А вы все-таки имели обыкновение посещать спальню этой чистой и непорочной девушки, проживавшей под вашей кровлей?

– Это неправда!

– Если это неправда, гражданин Деруледе, каким же образом попали ваши предосудительные письма в ее спальню, а разорванный портфель оказался между ее платьями в чемодане?

– Это – неправда!

– Министр юстиции, гражданин депутат Мерлен отвечает за то, что это – правда.

– Да, это – правда, – спокойно подтвердила Джульетта.

Этот простой факт не был известен Деруледе; Анна Ми забыла упомянуть о нем. Деруледе не успел приготовить для него возражения или объяснения, и в эту минуту раздался торжествующий голос Тенвиля:

– Граждане! Вот как злоупотребляют вашим доверием! Гражданин Деруледе…

Но его голос затерялся среди поднявшихся криков разъяренной черни. Если Тенвиль и Мерлен хотели подстрекнуть толпу, то это им вполне удалось. Все, что таилось животного, дикого в этой ужасной парижской черни, все это вылилось в одно безумное желание жестокой мести. Все повскакали со своих скамей и, прыгая друг через друга, давя упавших детей, устремились вперед – может быть, чтобы разорвать в клочья своего прежнего идола и его бледную возлюбленную. Женщины кричали, дети громко плакали, и национальным гвардейцам стоило большого труда сдержать этот дикий порыв ненависти Напрасно председатель звонил, призывая очистить зал суда, – народ и не думал выходить.

– На фонарь изменников! На фонарь! Смерть Деруледе! A la lanterne les aristos!

И над всей этой ревущей толпой возвышалась голова широкоплечего гиганта Ленуара. Сначала его резкий, с провинциальным акцентом голос как бы подстрекал толпу, но, когда ярость черни достигла апогея, Ленуар переменил тактику.

– Черт! Это глупо! Мы гораздо лучше расправимся с изменниками, если выйдем из зала. Что вы на это скажете, граждане? – прокричал он, но ему пришлось несколько раз повторить свое предложение, прежде чем его услышали. – На улице свободнее, – продолжал он, – там, по крайней мере, не вмешиваются эти обезьяны национальной гвардии. Тысяча чертей! – прибавил он, проталкиваясь к дверям сквозь толпу. – Пойду поищу подходящий фонарь.

Все, как стадо баранов, потянулись за ним, громко крича:

– К фонарю! К фонарю!

Не многие остались посмотреть, чем закончится этот интересный фарс.

ГЛАВА XV СМЕРТНЫЙ ПРИГОВОР

Когда в зале суда воцарилась полная тишина, Деруледе было предложено оставить почетное место члена Национального конвента и сесть позади скамьи подсудимых, между двумя национальными гвардейцами. С этого момента он превратился в преступника, обвиняемого в измене республике.

В зале царило гробовое молчание, только Тенвиль что-то поспешно шептал ближайшему чиновнику, и скрип гусиного пера, набрасывавшего его слова на бумагу, был единственным звуком, нарушавшим тягостную тишину. Оставшиеся в зале зрители и депутаты замерли в ожидании.

За несколько минут Фукье-Тенвиль, очевидно, успел дополнить и исправить два обвинительных акта. Теперь Джульетта Марни обвинялась в сообщничестве с Деруледе, посягавшим на устои Французской Республики, в укрывательстве преступной переписки с узницей – бывшей королевой. Основываясь на этих обвинениях, Джульетту спросили, может ли она что-нибудь сказать по этому поводу.

– Нет, – громко ответила она, – я молю Бога о спасении нашей королевы Марии Антуанетты и об уничтожении анархии и террора.

Эти слова, занесенные в «Протоколы революционного трибунала», были приняты как окончательное неоспоримое доказательство виновности гражданки Марни, и ей был зачитан смертный приговор. Ее увели, а ее место на скамье подсудимых занял Поль Деруледе.

Спокойно слушал он длинный акт, еще накануне составленный Тенвилем на всякий случай. Так как Деруледе сам обвинил себя в измене, то его даже не спросили, может ли он что-нибудь сказать в свое оправдание. За чтением акта последовал смертный приговор, после чего Поля Деруледе и Джульетту де Марни под стражей вывели на улицу.