Олег Селянкин - Вперед,гвардия

• Название: Вперед,гвардия
• Автор: Олег Селянкин
• Издательство: Пермское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1960

Автор романа «Школа победителей» Олег Константинович Селянкин родился в 1917 году в гор. Тюмени. Среднее образование получил в гор. Чусовом.

Окончил высшее военно-морское училище имени М. В. Фрунзе. В Великой Отечественной войне участвовал с лета 1941 года. Был командиром роты морской пехоты на Ленинградском фронте, дивизионным и флагманским минером в Волжской флотилии и командиром дивизиона в Днепровской флотилии. Награжден двумя орденами Красной Звезды, орденами Красного Знамени, Отечественной войны 2-й степени и медалями.

---

«Ну, да это ее дело. Обойдемся», — решил Норкин, вздохнул и закурил новую папиросу.

3

Едва по казарме рассыпалась трель боцманских дудок, Как Норкин вскочил с койки, привычным движением натянул на себя брюки, тельняшку, зашнуровал ботинки и вышел в коридор. Там ещё никого не было, кроме дневального. Михаил взглянул на часы и скомандовал дневальному, караулившему каждое его движение:

— Боевая тревога!

И почти тотчас же надсадно задребезжали звонки на всех этажах, вновь запели дудки и разноголосо закричали дневальные:

— Боевая тревога!

— Боевая тревога!

На мгновение стало тихо, словно в замурованном склепе, а потом все здание задрожало, загудело от топота множества ног. Норкин сунулся было в один из кубриков и сразу отпрянул: прямо к его ногам с третьих нар, натягивая брюки, спрыгнул матрос. Норкин усмехнулся и ушел к себе. Он был доволен: матросы не забыли сигналов, не отвыкли исполнять их.

Катера, стоявшие на клетках, обледеневшие и затянутые брезентом, были похожи на каменные глыбы, присыпанные снегом. Почти невидимые в предрассветных сумерках, копошились матросы на своих боевых постах. Кто-то приглушенно чертыхался, пытаясь оторвать прихваченную льдом крышку люка. Норкин с Чигаревым, Гридиным и дивизионными специалистами медленно шли по проходу между катеров, прислушиваясь к отрывистым репликам матросов, упиваясь волнующими звуками: Лязгом железа, шорохом чехлов, спадающих с пушек и пулеметов.

— В норму уложились, — сказал Чигарев, показывая часы.

— А дальше что? — спросил Норкин и остановился так внезапно, что Гридин, шедший сзади, навалился грудью на его спину. — Дальше что, спрашиваю?.. Слушайте! — Норкин приподнял предостерегающе руку И замер.

В городе, на спуске к Подолу, гудел мотор какой-то машины, глухие удары доносились с соседнего судостроительного завода, а здесь воцарилась мертвая тишина. Катера словно вымерли. В другое время, перед боем, это всегда действовало на Михаила возбуждающе: та настороженная тишина была затишьем перед бурей. Ещё мгновение — и грянет орудийный гром, вспышки выстрелов разорвут ночную мглу, и металлический град забарабанит по земле, занятой противником.

Сегодня не та тишина. Нет в ней взволнованной приподнятости. Не сжатая в комок воля, а вынужденное безделье породило ее. Разбежались матросы по боевым постам, привычно сорвали чехлы с орудий и пулеметов и замерли: что делать дальше? Ну, сидим мы на холодных решетчатых сидениях. Ну, держимся за холодные рукоятг ки механизмов. А теперь ещё что? Сидеть? Воля ваша.

— Начать учения! — распорядился Норкин.

— Правый борт! Курсовой сорок! — проскрипел над головой Норкина простуженным голосом Маратовский. — Огонь!

Лязг затворов, и задорный доклад Копылова:

— Противник уничтожен!

— Пробоина у семнадцатого шпангоута! — слышится голос Никишина.

Минутная пауза, топот ног, и опять такой же беспеч ный, игривый ответ:

— Пробоина ликвидирована!

И так везде, на всех катерах: условный противник, условные повреждения, условное их устранение — и доклад. Только тон докладов разный. Если Копылов и некоторые другие играют, порой даже добавляя отсебятину вроде того, что видят танки или плавающую мину, то другие отвечают ворчливо, и за их уставными ответами видна плохо замаскированная мысль: «Да скоро ли ты отстанешь от нас? До чертиков все это надоело!»

— Игрушечки для детей младшего возраста, — не то спросил, не то подвел итог Норкин.

— В зубах навязло, — ответил Чигарев, потирая рукой замерзшее ухо.

— Значит, долой боевую подготовку?

— Зачем всю боевую подготовку? — вмешался в разговор Гридин. Он уже вылез из снега и теперь стоял между командиром дивизиона и начальником штаба. — Любому из нас надоест, когда изо дня в день будешь слушать одно и то же. Каждый знает, что в носу корабля форштевень, а мы настойчиво доказываем это!.. Кое-что и долой придется… Спасибо говорить надо, что они ещё играют, а не посылают нас подальше!

Возразить Гридину было нечего. В душе Норкин и сам был на стороне матросов. Ему тоже давно надоело ежегодно говорить на командирской учебе о том, что основная задача тральщиков—уничтожение минных полей. Заменить бы все это надо, но чем? Да и разрешит ли вышестоящий штаб? Ведь он прислал планы боевой подготовки.

Норкин прошелся между катерами и заметил ещё одну особенность: вместе с ним перемещался и центр учебного боя. Там, где он находился, команды раздавались чаще, доклады сыпались один за другим, но зато сзади все погружалось в сонную дремоту.

— Давай отбой, Владимир Петрович, — наконец сказал Норкин. — Вы, товарищи офицеры, можете идти к себе, а я ещё к Мараговскому загляну. Пойдешь, замполит, со мной?

Офицеры, козырнув, ушли, а Норкин с Гридиным, осторожно ступая по обледеневшим поперечинам трапа, поднялись на палубу катера. Он, поднятый на клетки, казался непривычно высокобортным.

Норкин огляделся. Здесь все знакомо до мелочей: и уже зачехленные пулеметы, и прямоугольник рубки, и каждый подернутый инеем кнехт, и каждый лист палубного настила. Все напоминало о недавних боях на Волге, о товарищах, и Норкин, обняв Маратовского за плечи, сказал просто, по-товарищески:

— Дай в кубряк свет, Даня, и пойдем туда.

— Есть, — ответил Маратовский, и голос его дрогнул, зазвучал для Гридина непривычно ласково.

Втроем они спустились в кубрик. Яркий свет переноски заливает серебром борта, покрытые инеем. Иней везде: на бортах, на стеклах иллюминатора, на матросских рундуках, на зеркале, прибитом к носовой переборке, космами свисает с потолка. Пар от дыхания клубится, расползается в стороны, чтобы через мгновение превратиться в блестящие кристаллы. Сели на рундуки.

— Как живешь, Даня? — спрашивает Норкин.

— По-прежнему, — отвечает Маратовский, и Гридину кажется, будто мягче звучит его голос, будто дрогнули морщинки на его обветренном лице.

— Ну, как говорится, и слава богу, — оживленно подхватывает Норкин. — А я уж было подумал, что ты забыл о семье.

Гридин вздрагивает от неожиданности. Как нетактично поступает комдив, растравляя больное место!.. Мараговский наклоняет голову и исподлобья выжидающе смотрит на Норкина, а тот продолжает как ни в чем не бывало:

— Говорят, даже следов жены не ищешь. — И вдруг резко, стукнув кулаком по столу — Фашистов бить собираешься или нет? Если нет — живо спишу на базу к Чернышеву!.. Не боевой корабль, а похоронное бюро! Ни одной улыбки!

Лицо Маратовского потемнело, вздрогнули ноздря. Гридин ждал вспышки, но Маратовский молча выслушал гневную речь Норкина. Только острый кадык судорожно двигался над воротником полушубка. И тут Гридин понял, что Норкин взял правильный тон: только так — дружески и гневно — давно следовало поговорить с глав-старшиной. Нет, не в слезливом соболезновании нуждался Маратовский. Ему не хватало вот этой грубоватой ласки.

А Норкин все говорил. Он напомнил и пьянку на Волге, и прыжок Копылова с поезда, и сегодняшние учения.

— Разве так нужно проводить учения? — гневно спрашивал Норкин. — Ты командир, и сделай так, чтобы во время учений матрос юлой вертелся, башкой думал, а не выкрикивал, как попугай, давно заученные слова!.. Понял, Данька?

— Так точно, понял…

— То-то, — Норкин помолчал и вдруг спросил опять просто, как товарища — Обиделся?

— Никак нет.

И снова Гридин почувствовал, что между этими двумя людьми большая внутренняя связь. Маратовский не улыбался, не лез целоваться, отвечал официально, сухо, но чувствовалось, что беседа приятна ему.

— Старший лейтенат Гридин вместе с тобой сегодня пойдёт в город. Ищите, — закончил Норкин, вышел из кубрика и спустился с катера на землю.

Маратовский по-хозяйски обошел катер, проверил шнуровку чехлов, задрайку люков и лишь после этого пошел в столовую.

Работы у всех оказалось неожиданно много, и дни первого месяца, как пули, пролетели быстро и незаметно. Боевая подготовка шла почти по старому плану, но теперь никто не играл. Около катеров появился ящик, одна из стенок которого была покрыта самыми различными отверстиями с ровными или рваными краями. Из этих отверстий во время учений, как из настоящих пробоин, хлестала вода. Ее упругая струя, вырываясь из-под щитов, обжигала руки, лица матросов, серебристой хрупкой кольчугой покрывала их шинели, полушубки, но люди работали, боролись с ней, и в конце концов она, обессилевшая, сдавалась, никла, исчезала. Лишь ледяные слезинки, прилипшие к металлу, напоминали о ней.

Пока одни боролись с водой, другие работали в клубах дыма на пустыре, что раскинулся сразу за казармой, где во время почти каждой тревоги горела ветошь, смоченная бензином или пропитанная соляром. Хочешь или не хочешь, а тушить ее надо, и матросы яростно набрасывались на нее с песком, войлоком и плетеными матами.