Александр Бушков - Кошка в светлой комнате (сборник)

• Название: Кошка в светлой комнате (сборник)
• Автор: Александр Бушков
• Жанр: Научная Фантастика

Всем известно изречение Конфуция о черной кошке в темной комнате. Однако много веков спустя инспектор Международной безопасности столкнулся с другой проблемой: очень трудно найти кошку в светлой комнате, особенно если она там есть. В узком кругу этот человек был известен как Бронзовый командор.

================================================

Содержание сборника:

Кошка в светлой комнате. Повесть

Господа альбатросы. Повесть

Пересечение пути. Рассказ

Наследство полубога. Рассказ

Как рыцарь средних лет собрался на дракона. Рассказ

Костер на сером берегу. Рассказ

Домой, где римская дорога. Рассказ

---

– Ну, и как это понимать? – спросила Джулиана, давешняя фантастическая брюнетка из «Нихил-бара».

– Гони! – заорал я. – Да шевелись ты!

Она тронула машину.

– Ты не можешь меня куда-нибудь спрятать?

– В самом деле?

– Да. Скрыться, спрятаться, укрыться, затаиться – я на все согласен.

– Что случилось?

– Мелкие неприятности. Всего-то посидеть часок в тихом месте.

– Часок?

– Желательно. Прояви извечную женскую доброту.

– Ты что, записался в Команду?

– Нет, это я так… Слушай, так спрячешь?

– Хорошо. Я тебя отвезу к себе. В свою квартиру, но не в свою постель. Уловил разницу?

– Будто бы. Но я человек воспитанный и временами неприкрыто галантный.

– Все вы галантные, и каждый мечтает залезть под юбку.

– Господи, да мне не до юбок, – заверил я. – У меня четкая программа – стул и стаканчик чего-нибудь крепкого.

Она вдруг сказала что-то на незнакомом языке, громко и внятно. Судя по тону, это был вопрос.

– Не понимаю.

– Ну, тогда ничего. Мне показалось, – усмехнулась она. – Да нет, это было бы даже смешно…

Я не стал спрашивать, почему смешно. Я устал от вопросов.

Мы подъехали к длинному зеленому дому с голубыми балконами, поднялись на третий этаж. Квартира была как квартира, в продуманном, чуточку кокетливом уюте чувствовалась женская рука. И тут же диссонансом – следы свежей попойки, куча полупустых и пустых бутылок на столе, испятнанная скатерть, на подоконнике разбитые бокалы, а поперек зеркала размашисто написано розовой губной помадой очень неприличное слово.

– Это Штенгер, – сердито сказала Джулиана. – Это еще ничего, в прошлый раз он кошке презерватив на голову натянул, сволочь толстая…

– Весело живете, – сказал я. Блаженно постанывая про себя, устроился в широком глубоком мягком кресле. – Чего же ты тогда с ним водишься?

– А какая разница? – Она сгребла бутылки в охапку. Вернувшись, подала мне высокий стакан с чем-то зеленоватым. – Все вы свиньи, только одни попроще, другие посложнее. Свиньи с духовным миром, свиньи без такового.

– Господи, перехлест.

– Ох, да пошел ты… Пей, раз просил.

– Твое здоровье! – Я осушил стакан. Теплое, мягкое, огромное, липкое, дурманящее закрутило и обволокло…

…Было тихо и темно, я лежал на чем-то мягком, скрестив руки на груди. Абсолютно несвойственная мне поза, отметил я машинально и пошевелился.

Руками я мог двигать, но кисти что-то плотно стянуло, ноги в лодыжках тоже, я дернулся, рванулся уже не на шутку, борясь с подступающим страхом. Во сне я был там, в провонявшей бензином железной коробке, меня волокли к карьеру, оставались секунды, а язык не повиновался…

– Джулиана! – крикнул я.

– Что? – спросила она над ухом.

– Почему так темно?

– Потому что ночь. Ночью, знаешь ли, темно.

– Чем ты меня угостила?

– Снотворное, – ответила она лениво и спокойно.

– А руки? Что со мной?

– Ничего особенного. Просто я тебя связала.

– Брось шутить. Развязывай давай.

– Ничего подобного.

– Развяжи, кому говорю! – рявкнул я.

– Ну конечно, – сказала она брезгливо. – Все вы такие, как только почувствуете, что смерть держит за шиворот…

– Слушай, я не посмотрю, что ты милая женщина, так двину…

Она рассмеялась, и в этом смехе было что-то нечеловеческое, лежащее по ту сторону наших знаний о мире, его устоях и обычаях, что-то страшное и неживое. В кромешной тьме я едва различал контуры предметов, Джулиана наклонилась надо мной, и ее глаза светились звериным зеленым светом. Вот тогда мне стало страшно, до испарины. В моем мире я не боялся ничего и никого, но это…

– Не барахтайся, – сказала Джулиана. Я чувствовал на лице ее дыхание, силился разорвать веревки и не мог. – Это быстро. Это очень быстро, Алехин, и только сначала больно, потом кажется, будто засыпаешь…

– Нет, – сказал я. – Нет. Вурдалаков нет. Их не бывает, слышишь?

– Ну, если я призрак, то ты преспокойно можешь сбросить веревки и встать, а то и вовсе проснуться…

Ее руки легли мне на плечи, потом сдавили виски, губы коснулись моих, вжались, и я охнул – она прокусила мне нижнюю губу, было больно, но уже не страшно, одна тупая беспомощная обида за то, что так нелепо приходится отдавать концы, а они там никогда не узнают истину, будут громоздить теории и жонглировать ученой аргументацией…

Я стал отбиваться, не мог я покорно ждать, как баран на бойне.

– Ну это же глупо, – сказала Джулиана. – Послушай, я вовсе не хочу тебя мучить. Давай быстрее с этим кончим, нам обоим будет легче.

В ее голосе сквозила скука, надоевшая обыденность и еще что-то унылое, насквозь беспросветное. Моя обостренная жажда жизни, мое профессиональное умение докапываться до сути явлений, слов и поступков, моя интуиция, наконец, – все это дало возможность уловить в происходящем трещину, лазейку, слабину. В любом случае я ничем не рисковал, кроме жизни.

– Подожди, – сказал я. – Значит, ты…

– Значит, я.

– Но почему?

– Потому что я – это я.

– Демагогия, – сказал я. – Ты же человек.

– Я вурдалак.

– Никаких вурдалаков нет. Ты человек и должна знать, почему поступаешь именно так, а не иначе. Должна разбираться в своих побуждениях и поступках. Так почему?

– Потому.

– Почему, я тебя спрашиваю? Должен быть ответ, слышишь? Ты должна знать ответ! Отвечай, ну! Ты что, станешь счастливее? Тебе это доставит удовольствие? Омолодит? Прибавит любви к жизни? Здоровья? Ненависти? Отвечай, ты!

Она молчала и не двигалась, а я говорил и говорил, с отточенным профессионализмом выводил логические построения, пустил в ход все, что знал из психологии, все известные мне соображения о смысле жизни, оплетал словами, топил в словах и сводил к одному: ответь, для чего ты живешь, слышишь, Джулиана, найди смысл твоих поступков, объясни, что тобой движет, почему ты поступаешь так, а не иначе? Кем это выдумано? Стоит ли этому следовать? Я говорил и знал, что борюсь за свою жизнь, за успех операции, за все, что мы любили в человеке, за то, что дает человеку право зваться человеком…

Она молчала и не двигалась. Я спустил с постели связанные ноги, с трудом удержав равновесие, запрыгал к окну, серому квадрату на фоне зыбкой темноты. Что есть силы саданул в стекло локтем и отскочил. Посыпались хрустящие осколки. Не переставая говорить, я нащупал торчащий из рамы острый треугольник и стал перепиливать веревку. Промахиваясь, резал кожу на запястьях. Освободился наконец. Распутать ноги было уже гораздо легче. Пошарил ладонью по стене, нащупал выключатель, нажал. Вспыхнула люстра – клубок хрустальных висюлек.

Джулиана сидела на широкой постели, зажав лицо ладонями. Я пошел в кухню, прикончил из горлышка полупустую бутылку со знакомой этикеткой, а последними каплями смазал порезы. Сразу защипало. Я вернулся в комнату, извлек аптечку и принялся методично обрабатывать царапины. Порезы от осколков стекла – по-моему, самое паршивое… Губа распухла, и я не стал к ней прикасаться.

– Ты меня убьешь? – тусклым голосом спросила Джулиана.

– Поцелую в щечку.

– Поскорее только, не надо тянуть.

– Еще не хватало руки пачкать.

– Убей сам, я не хочу в карьер…

– За ногу тебя да об кедр! – заорал я. – Ты что же думаешь, я сюда заявился для того, чтобы помогать Команде? Я еще разберусь, отчего вы тут грызете друг другу глотки в буквальном смысле слова! Раздевайся, живо. Ну?

Она уронила платье рядом с кроватью, я раздевался зло, торопливо, обрывая пуговицы. Отшвырнул куртку, бросил кобуру на столик. Рискованный эксперимент, можно и головы не сносить, но без риска ничего не узнаешь, когда это «охотники за динозаврами» отступали?

Я погасил свет, плюхнулся с ней рядом и потянул на себя простыни. Несколько минут лежал, глядя в темноту. В сороковом в Ратабану мне удалось за шесть с половиной часов перевербовать Колена-Попрыгунчика, но это было в Управлении, в моем кабинете, а сейчас и не в перевербовке дело, все сложнее, все иначе…

Джулиана настороженно замерла, наконец спросила:

– Ну?

– Не запрягла, – сказал я. – Лицом к стене и дрыхни. Тебе ясно? Ты меня правильно поняла?

– Хочешь сказать, что действительно будешь спать?

– Уверен, что удастся.

– Не страшно?

– Нет, – сказал я. Ох как мне было страшно! – Нет. Я вам докажу, что вы люди, сами не понимаете, так я вам докажу…

– Но ты понимаешь, что я могу не удержаться…

– Возможно, – сказал я. – Если ты все же не удержишься, это будет значить, что мы тысячу лет верили в миражи. В то, что человек – это Человек, что разум – это добро, и вдруг окажется, что все зря… Ладно, давай спать.

Настоящего здорового сна не получилось. Всплывали путаные обрывки кошмаров, нелепые споры с противником без лица и тела, я забывался, вскидывался, разбуженный рвущим ощущением падения в пропасть и смутной тревогой, таращился в темноту, слушал ровное дыхание Джулианы и вновь падал на подушки. Ближе к рассвету проснулся от тяжести и едва не заорал. Оказалось, Джулиана тесно прижалась ко мне, дышала в ухо, теплая, расслабившаяся, и эта сонная теплота, запах ее кожи, отдаляющая близость действовали на меня, как золотая полоска зари на приговоренного к смерти, – еще и потому бесило все это, что я начал было в чем-то разбираться, но важное, самое важное никак не давалось…