Александр Бушков - Кошка в светлой комнате (сборник)

• Название: Кошка в светлой комнате (сборник)
• Автор: Александр Бушков
• Жанр: Научная Фантастика

Всем известно изречение Конфуция о черной кошке в темной комнате. Однако много веков спустя инспектор Международной безопасности столкнулся с другой проблемой: очень трудно найти кошку в светлой комнате, особенно если она там есть. В узком кругу этот человек был известен как Бронзовый командор.

================================================

Содержание сборника:

Кошка в светлой комнате. Повесть

Господа альбатросы. Повесть

Пересечение пути. Рассказ

Наследство полубога. Рассказ

Как рыцарь средних лет собрался на дракона. Рассказ

Костер на сером берегу. Рассказ

Домой, где римская дорога. Рассказ

---

– Эх, если бы это мне раньше в голову пришло… – сказал этот зануда. – Опоздал…

Вошел Хэйвуд, веселый, свеженький, живая иллюстрация к образу Преуспевающего Газетчика – масса обаяния, тщательно отмеренное дружелюбие, спортивная фигура и никаких принципов.

– Куда ты опять опоздал? – спросил он с порога.

– В шутку совершить покушение на президента.

– Ну, это вполне в твоем духе – в шутку совершить покушение на президента…

Клинт Хилл еще не разбил кулаки о багажник «линкольна». Линдон оставался вице-президентом. Ничего еще не случилось, мир был благолепен и нелеп, как всегда. Ари Онассис еще не спал с Джекки, все мы были моложе на одно убийство, и моложе на одну иллюзию, и моложе на одно разочарование. Сайгон оставался Сайгоном, и Марине Освальд еще не платили бешеных денег за письма Ли.

– Я говорю об инсценировке покушения. Ради хлесткого репортажа.

– Ну, слава богу. Я было хотел информировать секретную службу. Агент Москвы Джон Мак-Тавиш, свой человек в Гаване.

– Поди ты, – сказал Джон. – Может быть, мы получим сенсацию бесплатно.

– Думаешь, кто-нибудь станет стрелять?

– От этих южан всего можно ожидать. Джейн, лапочка, к тебе это, понятно, не относится. Выскочит какой-нибудь болван в шестигаллонном стетсоне и с вытатуированной на пузе рожей генерала Ли, смертельно разобиженный ранением своего прадеда под Шайлоу…

– А охрана?

– Но зачем убийце протискиваться сквозь толпу? Снайпер с какой-нибудь крыши. Между прочим, Джону советовали поставить пуленепробиваемый колпак. Он героически отказался. Так вот, снайпер-одиночка – это проблематично. Для гарантии – трое или четверо, перекрестный огонь. Для полного удобства заблаговременно приготовлен козел отпущения.

– Великолепно, – сказал я. – Напиши книгу «Как я не убил президента».

– Да бросьте вы, – сказала Джейн. – Это цинично, в конце концов.

– Девочка, репортер и должен быть циником, – Хэйвуд откровенно пялился на ее ножки. – Мертвый президент – еще один труп, и только.

– К тому же статистика на нашей стороне, – сказал я. – Я никогда не был мистиком, но недавно шутки ради составил прелюбопытнейшую таблицу. Рекомендую ее собравшимся. За последние сто двадцать лет все президенты США, избиравшиеся на этот пост в год, делящийся на двадцать, рано или поздно погибали от руки убийцы или умирали на посту. Считайте.

1840-й – президент Гаррисон скончался от воспаления легких спустя месяц после инаугурации.

1860-й – президент Линкольн убит спустя месяц после избрания на второй срок.

1880-й – президент Гарфильд застрелен Гито четыре месяца спустя после инаугурации.

1900-й – президент Мак-Кинли убит Чолгошем спустя семь месяцев после избрания на второй срок.

1920-й – президент Гардинг умирает при странных обстоятельствах после двух с половиной лет пребывания на посту.

1940-й – президент Рузвельт умирает через три месяца после избрания на четвертый срок.

Итак? Джон, как известно присутствующим, вступил на пост в тысяча девятьсот шестидесятом, в год, делящийся на двадцать…

– Бред собачий, – сказала Джейн.

– Но, парни, – прищурился Хэйвуд, – если наш Джон оказался великолепным стратегом, почему бы не найтись и второму? Хотите пари? Кортеж еще в пути.

– Идет, – сказал я. – Пятьдесят монет против вчерашней «Ньюс».

– Принимаю.

– Ставлю столько же против позавчерашней «Ньюс», – сказал Хэйвуд. – Мы тебя разорим на две газеты, Джон. Живо включай телевизор. Кстати, помните историю с «Титаником»? Еще в девятнадцатом веке какой-то безвестный фантаст предсказал его гибель – за двадцать лет до катастрофы…

– Но Джон не успел написать роман, – сказал я. – А я не успел выпустить статью со своей статистикой. Так что в любом случае репутацию пророков нам не заработать.

Я включил телевизор. Впереди ехал белый «форд» начальника далласской полиции Кэрри, следом в окружении мотоциклистов скользил длинный черный «линкольн», на подножках стояли телохранители, и еще несколько машин ехали следом, блестели белые шлемы эскорта, где-то стрекотал камерой Запрудер – кортеж тридцать пятого президента Соединенных Штатов Америки, самого молодого президента за всю историю страны…

Последняя минута, про которую мы еще не знаем, что она – последняя. Комната на шестом этаже дома в центре Далласа, штат Техас. Я стою возле телевизора – не успел отойти. Джейн сидит, закинув ногу на ногу – красивые ноги, загорелые, и на них умильно косится Сирил Хэйвуд. Джон по-прежнему сидит на подоконнике. Тысяча девятьсот шестьдесят третий год. Двадцать второе ноября, тринадцать часов двадцать девять минут…

Потом мы услышали крик телекомментатора, и крик Джекки, и машины кортежа сбились в кучу, словно перепуганные овцы, и Клинт Хилл молотил кулаками по багажнику, и «линкольн» на бешеной скорости помчался в госпиталь Святого Варфоломея, в коридоре бегали и что-то кричали. Двигаясь, как заводная кукла, я поднялся, достал из бумажника пятьдесят долларов и протянул их Джону. Хэйвуд сделал то же самое. Джон машинально принял банкноты, зачем-то стал их считать, а Джейн вдруг бросилась к нам и, плача, что есть силы хлестнула по лицу сначала меня, потом Сирила…

…Я сидел на холодной железной скамейке внутри броневика. Казалось, никто не заметил моего исчезновения в галлюцинацию номер два – значит, я никуда не исчезал, это было очередное наваждение, сон в солнечный день, сначала какой-то дикий город, потом Даллас восьмидесятилетней давности…

Я чертыхнулся про себя и стал исподтишка разглядывать попутчиков.

Это были крепкие широкоплечие мужики в зелено-пятнистых комбинезонах, усталые, пропотевшие и хмурые. У них был вид косарей, возвратившихся со страды, где трудились до ломотной бесчувственности тела. Двое курили, затягиваясь полной грудью, один прихлебывал что-то из фляги, один баюкал забинтованную до локтя правую руку, тихонечко постанывая. Остальные просто сидели. На меня никто не смотрел. В корме были свалены автоматы и какие-то странные широкогорлые ружья. На поясах у потных и хмурых висели тяжелые кинжалы, а шею каждого защищал широкий кольчужный ошейник.

– И вообще, это все зря, – сказал, ни на кого не глядя, мой сосед. Все повернулись к нему. – Нужно делать облаву, а так мы сто лет проканителимся.

– Ты раньше проживи сто лет.

– Все к черту. Команда к черту, мы сами к черту, и все остальное. Вот только кого они жрать станут, когда жрать станет некого, я уж не знаю.

– Друг друга станут. Я слышал, в отделе…

– Пошел и он к черту, этот отдел.

– Но согласись, они что-то делают.

– Они теоретизируют. Анализируют, классифицируют, систематизируют. Проводят параллели и подыскивают аналогии, подшивают бумаги и заполняют анкеты. Ламст прав – напряжением ума решить эту проблему невозможно, ее можно решить только напряжением сил. – Он выплюнул окурок и яростно затоптал его шипастой подошвой. – Только автоматы. И я понимаю тех, кто ратует за писаные законы и мобилизацию. Только так…

Они заговорили все разом, спор захватил всех. Кроме меня, разумеется. Одни превозносили до небес какого-то Ламста, оправдывали и безоговорочно поддерживали все, что он уже сделал, и все, что еще сделает, кляли тех, кто связывает ему руки. Другие тоже хвалили Ламста, но гораздо сдержаннее, считали, что ломать сложившиеся отношения глупо и неразумно – сломать легко, но будет ли польза? Понемногу я начал понимать, что обе стороны, в сущности, стоят на одних и тех же позициях, но по-разному смотрят на будущее. Одни желают немедленно перестроить жизнь на основе жесткой дисциплины, всеобщей воинской повинности, а их противники доказывают, что это – утопия, невыполнимая мечта. При этом те и другие последними словами крыли трусливых обжор и зазнавшихся конформистов, которых неплохо было бы оставить один на один с вурдалаками и посмотреть, как они станут выкручиваться, гады этакие. Просто ради эксперимента бросить все и полюбоваться, как они наделают в штаны. В конце концов спор как-то незаметно перелился в дружное охаивание этих самых приспособленцев и трусов – их материли изобретательно и витиевато, с большой экспрессией.

Они отвели душу, и разговоры пошли о бытовых пустяках: что у Бориса дочка все же связалась с этим обормотом, хотя совершенно ясно, что он ее бросит, обрюхатит и бросит, но поди докажи этим соплячкам, если они, раз переспав с парнем, мнят себя умудренными жизнью женщинами, сколько их не секи, да и не всякую-то выпорешь, а если разобраться, мужики, не в порке, собственно, панацея. Что у Штенгера опять новая, симпатичная такая, и с ней, ясно, будет как с прежними, со всеми он поступал одинаково, горбатого могила исправит, черного кобеля не отмоешь добела, и не лучше ли набить ему как следует морду своими силами, не полагаясь на карающую руку судьбы? Что Батера окончательно уел ревматизм, а ведь какой стрелок был, один из тех, что начинали на голом месте, когда ничего толком не знали, выезжали на одном энтузиазме и оттого несли громадные потери… Что еще один смельчак, а может, просто болван, таскался к Ревущим Холмам, но ничего вразумительного рассказать не может – стал чокнутым, как и его предшественники…