Лоренс Даррел - QUINX, или Рассказ Потрошителя

• Название: QUINX, или Рассказ Потрошителя
• Автор: Лоренс Даррел
• Издательство: Б.С.Г.-ПРЕСС
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-93381-226-9

«Quinx, или Рассказ Потрошителя» (1985) — пятая, заключительная книга цикла «Авиньонский квинтет» признанного классика английской литературы XX столетия Лоренса Даррела, чье творчество нашло многочисленных почитателей и в России. Используя отдельные приемы и мотивы знаменитого «Александрийского квартета», автор завершает рассказ о судьбах своих героев. Вопреки всем разочарованиям и трагедиям, подчас окутанным мистическими тайнами, они стараются обрести душевное равновесие и утраченный смысл жизни. Ответы на многие вопросы скрыты в пророчествах цыганки, порой довольно причудливых.

Так же как и прославленный «Александрийский квартет» это, по определению автора, «исследование любви в современном мире».

Путешествуя со своими героями в пространстве и времени, Даррел создал поэтичные, увлекательные произведения.

Сложные, переплетающиеся сюжеты завораживают читателя, заставляя его с волнением следить за развитием действия.

---

Она долго сидела на скамье, прислушиваясь к тихому биению своего сердца и почти не дыша. Отсюда еще не выветрилась невыразимая усталость военных лет, но и настоящее с его проблемами казалось безнадежно унылым. Наверное, они поторопились приехать — слишком рано искать в прошлом élan и оптимизм — неужели они совершили роковую ошибку? Возможно, действительно не стоит возвращаться туда, где ты когда-то был счастлив.

Волна безысходности накрыла Констанс, и она уже была готова смалодушничать и произнести жалкую молитву, хоть и была язычницей. Улыбнувшись своему порыву, она все же перекрестилась, прежде чем встать под взглядами смотревших на нее со стен святых. На всякий случай. Это страна цыган, и благочестие может сработать как grigri…[67] Потом она вновь села в одолженную машинку и отправилась в обратный путь, собираясь сначала забрать Сатклиффа, которого оставила вместе с Блэндфордом в городе — им нужно было кое-что купить.

Но когда Констанс добралась до маленькой таверны на берегу реки, в которой была назначена встреча, оба уже были пьяными — не «мертвецки» пьяными, но перебрали хорошо. Блэнфорд бывал порой весьма неприятным, когда терял способность мыслить трезво, а Сатклифф попросту принимал таинственный вид. Они пили ядовитое пойло, которое крестьяне называют riquiqui, эта огненная вода состояла из сплошных токсинов.

— О боже! — с отвращением произнесла Констанс. — Вы оба напились!

Они стали это энергично опровергать, правда, не совсем связно, и возражения прозвучали неубедительно.

— Аи contraire,[68] — сказал Блэнфорд, — так заканчивается моя жизнь, без всякого удовольствия, по-вертеровски. В первый раз пью такое. Плебейский напиток, но очень утешительный. Vive les enfants du godmichet![69]

Сатклифф тут же подхватил:

— Полностью поддерживаю тост. Вам известно, что уже несколько веков город славен хранением крайней плоти Иисуса Христа в качестве священной реликвии? Всего их двенадцать штук, но все они подлинные…

Они отложили в сторону карты, за которыми собирались убивать время в ожидании Констанс.

— Культура, сформированная смегмой,[70] — серьезно, будто размышляя вслух, проговорил Блэнфорд.

И его друг отозвался:

— Когда я слышу это слово, то бросаюсь за спасением к лаку для волос. Количество ничтожеств увеличивается с ростом численности населения. Кто будет умирать вместо нас? Когда-то мне довелось познакомиться со священником, который не мог видеть свежевыкопанную могилу, — у него едва не начинался нервный срыв. Врач решил его утешить: «Для прирожденного печальника нет ничего печальнее, чем отсутствие причин для печали». Бедолага священник бросился в реку.

Блэнфорд повертел в руках покупки.

— Но когда я вас утопил в своем романе, то нарочно напустил тумана. Вашу лошадь вместе с вами выбросило на берег в Арле. Однако полицейские выяснили, что отпечатки зубов вашего обмытого рекой трупа не совпадают с записями в карте у вашего лондонского дантиста. Вот вам и тайна!

Однако справедливости ради следует сказать, что Блэнфорд напился, потому что искал ложного утешения в алкоголе: он чувствовал себя брошенным и одиноким из-за отступничества (если это слово подходит) Констанс, из-за ее увлечения Сильвией. Что же до планов будущей жизни? trois…[71] то это было весьма проблематично.

Второй визит в Ту-Герц был мучительным, — признался он Сатклиффу. Большой росистый сад со сладкими, крепкими, как зад монахини, яблоками. По иронии судьбы, я приехал с первой кукушкой — и мне показалось, весна пришла в Авиньон только затем, чтобы объявить меня кем-то вроде обманутого мужа.[72]

С трудом, но Констанс все же удалось усадить приятелей в машину. Сатклифф ворчал, что от его подмышек несет riquiqui. Тем не менее, оба еще не утратили способности хоть что-то соображать и вели себя послушно.

Глава вторая Палец о палец ударяя

В эти первые дни несколько натужного веселья Констанс поняла, что Блэнфорда страшно пугала перспектива переезда и всего, с ним связанного. Он начал довольно сильно пить, и, естественно, его раб и двойник делал то же самое — отчего оба были отличной компанией для Тоби и настоящим испытанием для лорда Галена, у которого чувство юмора оказалось не беспредельным.

Однако, как ни парадоксально, алкоголь благотворно влиял на талант Блэнфорда, и рабочий блокнот вновь начал заполняться тем, что Сатклифф называл «наперстками» или случайными мыслями, а Блэнфорд — «ниточками». Он писал: «Жемчужины могут существовать и без нитки, но роман — это артефакт и ему требуется нитка, на которую нанизываются не столько жемчужины, сколько читатели! Неправда, что все великие темы уже исчерпаны. У каждой эпохи свои ракурсы этих тем. Мы больше всего озабочены, например, тем, что думали женщины, которые присутствовали при распятии Иисуса Христа? Считается, что жена Будды была и первой его посвященной, подобно дочери Пифагора в его школе, похожей на секту. Такие были времена! Или, чтобы сменить предмет обсуждения: что сталось с одним из спартанцев, который пережил Фермопилы? Его бросили на месте битвы, посчитав мертвым, а когда враги уже ушли, он очнулся. Ему была невыносима мысль, что его возненавидят, так как он остался в живых, что его заподозрят в бегстве. И от отчаянья он убил себя. А как вам Дон Жуан, запуганный женщинами? Или еще тема: Робинзон Крузо, увиденный глазами Пятницы? Жизнь Иисуса по Фрейду и наоборот?»

— А любовь? — вмешался Сатклифф. — Что вы скажете о любви?

Пребывавший в новом для себя настроении печали и вынесший безоговорочный вердикт о виновности, Блэнфорд ответил:

— Это величайшее из человеческих заблуждений. Любовь не стоит поцелуев, на которых запечатлена! Зачем метать бисер перед свиньями?

— Я размышляю над любовной историей идеальной пары. Ее зовут Розальба, и она разовьет в себе способность к прозрениям, если эта способность в ней заложена. Он — я еще не придумал ему имя, но это настоящий подарок смерти в виде нацеленного на любовь, шумного-и-визгливого мужчины. Тем не менее, их брак само совершенство. Каждое утро он рассказывает ей что-то такое, чего она не знает. Каждый вечер он кладет ей в руку нечто большое и теплое, отчего она становится мечтательно задумчивой. Они почти мертвые от своего согласия. Она наполнила его сердце великолепной слепотой.

— Это не современно, — возразил Блэнфорд. — Новый благоразумный облик литературы совсем другой. Каждый народ представляет собой часть людского сообщества и сам состоит из более мелких сообществ, больших и малых — в зависимости от обстоятельств. Все события по сути одинаковы, разве что на них смотрят с разных точек зрения. Приходится работать с палимпсестом,[73] аккуратно совмещая предыдущие характеристики явлений с нынешними. (Боже мой! Какая же это скука, но высокосортная и достойная наград! Тем не менее, avec cela j'ai fait топ miel![74]

— Жители Фив в четвертом веке славились мужскими сексуальными сообществами — не считая важных военных нововведений. Священный легион состоял из ста пятидесяти гомосексуальных пар под командованием Пелопида. Это было элитное войско пехоты и единственное постоянное. Возможно, ваш выживший в битве при Фермопилах легионер совершил самоубийство по другой причине; возможно, он потерял возлюбленного?

— Не исключено. Мне вспомнились строчки из Шекспира: «Любимый, не играй так ягодицей //А то ведь мне кошмар приснится».

— Пелопид.

— Встав утром, я первым делом перебираю свое обмундирование и осматриваю украшения, всегда начиная с Большой ленты Внешней Монголии, где мне пришлось быть консулом в течение недели. Художник украсил ее самым жутким образом. Нужно ли поэту производить утешительное урчанье? Мня-мня, пожалуйста.

— Морская раковина — это мистический телефон. Лишь в ней можно услышать мистическое toc sonore[75] и полностью осознать то, что в искусстве правят методические скудные шаблоны, а ведь величие не может быть ограниченным, но не может быть и чрезмерным. Наконец, важно еще и то, что с каждым вдохом, с каждым биением сердца, с каждой мыслью вселенная снова и снова вкладывает силы в реальность. Мой друг, эти смелые мысли были внушены мне во время сна.

— В грядущую эпоху, эпоху пластмассовых кариатид, нам будет позволено менять женщин в момент вскрика и таким образом воздавать честь тайной богине в килте из дохлых крыс! Ах, лучше бы вам разорвать письмо сразу, не читая, Констанс; вдохновенное состояние, к которому вы относитесь с недоверием, достигается без особых усилий. Я просочился в мою жизнь, как пузырек воздуха в старую аорту. В один прекрасный день он лопнул и умер ради нее. Взорвался, как аневризма.