Айрис Мердок - Человек случайностей

• Название: Человек случайностей
• Автор: Айрис Мердок
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-030440-4

Айрис Мердок – классик английской литературы XX века. Автор философских сочинений, пьес, стихов и великолепных психологических романов.

«Человек случайностей» – полная драматизма история любви и сомнений. В чем состоит истинный долг человека? Нужно ли ради его выполнения изменять себе? И как на судьбу самых разных людей влияет его величество Случай?..

---

– Ты ревнуешь? Но это же глупо!

– Вовсе не ревную! Вот еще не хватало! Или прикажешь ревновать? – Ножницы, которыми она подрезала цветы, звякнули на столе.

День был пасмурный, за окном накрапывал холодный дождь.

– Нет, ну что ты, нет! Ну киска! Просто ты сознательно закрываешь глаза на то, что творится в этом мире.

– Ни на что я не закрываю глаза. Вижу даже больше, чем тебе кажется. Только я держу язык за зубами.

– Может, я плохо тебя понимаю… в Ирландии… ты не хотела говорить даже о Шарлотте и не хотела, чтобы я ее навестил.

– Ты опять о своем. Шарлотта чувствует себя прекрасно. Неудавшееся самоубийство – лучший способ завоевать всеобщую симпатию. Шарлотта превратилась в примадонну, но Дорина, исчезнув без предупреждения, похитила, увы, часть аплодисментов.

– Киска, не надо быть такой жестокой. Шарлотта и в самом деле хотела покончить с собой.

– Ой-ой-ой!

– Чудом Гарс оказался там и спас ее.

– Жалеешь, что не ты?

– Тебе надо бы ее навестить.

– А ты на самом деле вовсе о ней и не думаешь. То есть ты слишком много о ней как бы думаешь. А на самом деле только о себе. Жалеешь, что не ты спас Шарлотту, потому что тогда тебя считали бы героем. А так вся слава досталась Гарсу.

– Нет, – задумчиво ответил Людвиг, – я понимаю твою мысль, но ты ошибаешься.

– Называешь себя ученым, но не умеешь объяснить, что думаешь и чувствуешь…

– Это не так-то легко. И хорошо, если есть возможность объяснить…

– Объясни!

– Я не завершил свою мысль. Если есть возможность объяснить… жене… которая умеет выслушать. Я чувствую, что не могу, не получается высказать тебе свои самые глубокие мысли…

– По-твоему, все женщины – дуры?

– Нет, я так не говорил.

– Ах, вот как! Значит, другие умные, только не я. Ты, наверное, хотел жену умную, а не такую дурочку, как я.

– Лапка…

– Знаю, я не очень образованная. Знаю, что твой отец против меня.

– Но…

– Да. Я читала его письмо.

– Лапка…

– Конверт торчал из кармана твоего пиджака. Ты думаешь, мне легко было об этом не упоминать? Муж и жена не должны упрекать друг друга по пустякам. Иногда лучше промолчать.

– Лапка, любимая…

– Если ты говорил с отцом, то, наверное, скоро уедешь в Америку?

– Ну что ты!

– Мне никогда не было спокойно рядом с тобой. А ты говоришь, что я избегаю тревог. Я живу тревогами, дышу ими.

– Я понимаю, прости меня…

– Ничего ты не понимаешь. И не представляешь, как мне больно. Твои знакомые из Оксфорда презирают меня.

– Глупости, лапка! Но ты хочешь, чтобы мы жили, отгородившись от всех остальных.

– Я хочу, чтобы мы жили как нормальные люди. Я тебя люблю. У нас есть средства. Я хочу детей, хочу жить в красивом доме, хочу отправить детей в приличную школу, хорошо одеваться, отдыхать…

– И ни о чем другом не волноваться.

– Да, я не хочу жить в трущобе и жаловаться на жизнь. Я выхожу за тебя, надеясь на счастье. Ты против? Счастье мне всегда улыбалось. Тебе это не нравится? У тебя есть то, что ты хочешь, Оксфорд и так далее. Поэтому с какой стати я должна отказаться от собственных желаний и так ли уж мелки эти желания, чтобы меня винить в эгоизме?

– Я тебя не виню и не предлагаю поселиться в трущобе. Мы можем жить, как все люди, хотя для большинства такая жизнь, без забот и печалей, кажется сказкой. Тебе кажется, что остаться здесь, жениться на тебе, порвать с родителями, со страной, где родился, – это очень легкое решение?..

– Ну так не женись на мне!

– Если бы ты знала, как это тяжело, неприятно, страшно слушать, как родной отец упрекает…

– Ты хочешь быть рабом своего отца? Ты взрослый человек или нет? Разве он сам никогда не ошибается? Мой ошибается. Ну разве что твой умнее. А может, твой отец – Господь Бог?

– Нет, хотя что-то похожее есть. Ох, киска, если бы ты только знала, в какой клетке я оказался… Не хочу принимать участия в этой никчемной войне, но в то же время не хочу испортить себе жизнь ненужным протестом… и это судьба посылает мне работу в Оксфорде и тебя, и все становится очень легким, и я перестаю беспокоиться о мотивах собственных поступков…

– Какое значение имеют мотивы, если выбран верный путь? А ты? Как только все идет хорошо, ты сразу начинаешь чувствовать себя виноватым. Тебе еще не раз придется в жизни спотыкаться, со всяким так бывает. Вот когда это случится, тогда можешь переживать. А зачем грызть себя сейчас, когда тебе сопутствует удача? Разве тебе не нравится, что ты получил хорошую должность, что мы богаты?

– Я должен все это обдумать, понять до конца – что делаю и для чего. Это ты можешь обходиться без размышлений, а я нет.

– Ну разумеется, я безмозглая дурочка.

– Прошу тебя…

– Ты ведь уже все решил, зачем же снова все ворошить… наверное, тебе приятно бесконечно пережевывать то, что уже и так решено. Тебе нравится в сотый раз рассуждать о Шарлотте, о Дорине, какая у них ужасная судьба и так далее… и в то же время тебе приятно сознавать, что у тебя самого все хорошо.

– Киска…

– А может, ты еще не решил, раз нравоучения отца тебя так беспокоят. Я знаю, что это из-за меня, все эти споры, все из-за меня…

– Ну почему, о чем ни зайдет речь, ты считаешь, что все это касается тебя?

– Мне казалось, что мой брак очень даже меня касается. Ты попросту еще не решил окончательно – жениться или нет, поэтому не уверен и во всем остальном. Твой отец считает меня слишком молодой, слишком глупой и слишком несерьезной. Может, он и прав.

– Прошу тебя, не будем ссориться. Я не могу говорить с тобой на такие темы, ты сразу закипаешь, сразу все воспринимаешь как личное оскорбление… как и каждая женщина, наверное. Прости. Это я виноват. Не надо было затрагивать эти вопросы. В дальнейшем, как ты советуешь, буду держать язык за зубами.

– Я ничего не советую.

– Хватит. Закончим этот бесполезный спор. Я сейчас иду в Британский музей. Немного поработаю, и мне станет легче. Вернусь вечером. Прости меня, прошу, и будем считать этот вопрос закрытым.

– Людвиг, не сердись.

– Я не сержусь. Это… это куда серьезней. Но не имеет значения. Для нас с тобой, я имею в виду. Ну, я пошел.

И он вышел из комнаты. Собрал бумаги, в дверях остановился. В гостиной было тихо.

– До встречи, любимая! – крикнул он. – Вернусь часов в шесть!

Ответа не было. Он вышел, затворив за собой дверь.

Примерно через полчаса, идя под дождем по Грейт-Расселл-стрит, он увидел Дорину. Закутанная в дождевик, платочек на голове, руки глубоко в карманах, она медленно шла по противоположной стороне. Людвиг на секунду остановился и тут же пошел дальше. Дорина его не заметила. Значит, у нее все в порядке, подумал Людвиг. Ему хватало и собственных забот, на Дорину сил уже не оставалось; он утратил к ней всякий интерес, более того, ее вид почти рассердил Людвига. Его душа была слишком измучена, слишком угнетена заботами. В эту минуту он не смог бы никому уделить и секунды внимания. Он вошел в читальный зал, сел и замер в каком-то тумане, сознавая собственное несчастье. С промокших рукавов пальто капли падали на книжки.

* * *

Дорина вернулась в гостиницу на Уоберн-плейс, где жила уже несколько дней. Людвиг заметил ее, но не остановился, пошел дальше. Что это значит? Неожиданность встречи и загадочность его поведения вселили в нее такой страх, что сейчас, сидя на постели, она стучала зубами и едва не теряла сознания. Тепло в комнате поддерживал только маленький электрический обогреватель, в который все время надо было опускать шестипенсовики. Людвигу точно что-то такое сказали – велели избегать ее, делать вид, что ее не существует. Ее все осуждают, будто она преступница, не обращают на нее внимания, как на стенку. То, что Людвиг прошел мимо, – это какое-то новое, страшное предзнаменование. Она остановилась и оглянулась, но он не обернулся, хотя наверняка ее заметил, потому что все-таки замедлил шаг. И это – последнее доказательство того, что все кончено, ее отвергли, ей нет места на этом свете.

Сбежав из Виллы в тот день, когда пришел Гарс, Дорина долго бродила по улицам, погруженная в свое горе, в чувство бессмысленности. На какой-то площади села на скамью, надеясь, что кто-нибудь из знакомых подойдет и без слов отведет ее домой. Сначала она сомневалась, возвращаться ли в Вальморан. Потом осознала, что не сможет вернуться. Что же она сделала такого, после чего уже нельзя вернуться к Мэвис? Она не помнила и того, зачем в тот первый раз ушла из Вальморана. Уйдя, она совершила преступление, а потом другое, еще худшее – тем, что осталась у Мэтью. И сейчас Вальморан уже не сможет ее принять.

Приближался, наверное, полдень, и у нее голова кружилась от голода. Встать со скамейки было нелегко, она боялась, что потеряет сознание и ее доставят в Вальморан. Но кое-как встала и побрела в кафе, где перекусила бутербродом и выпила чашечку кофе. Возвращение в Вальморан по-прежнему казалось ей смерти подобным. Войти в этот дом – все равно что лечь в гроб. В сущности, и так жила там, как ходячий мертвец. Время, проведенное в Вальморане после расставания с Остином, сейчас казалось ей ужасным, пропитанным липким присутствием призраков. Я должна с собой справиться… должна. Мне необходимо бывать на свежем воздухе, делать что-то простое, самое обыкновенное, вести себя повсюду так, чтобы никто не оглядывался и не спрашивал себя: что за странная особа? Она решила пойти к Шарлотте. Взяла такси, доехала до ее дома и постучала в дверь, за которой в своей комнате лежала на кровати Шарлотта, погружаясь в смертельный сон. Через час эту дверь выломал Гарс.