Галина Шергова - Светка – астральное тело

• Название: Светка – астральное тело
• Автор: Галина Шергова
• Издательство: Астрель, АСТ, Харвест
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-17-048611-3, 978-5-271-20470-8, 978-985-16-5749-6

Любовь, чудом пробившаяся сквозь серую обыденность… Юмор, помогающий выжить в самых трудных, самых печальных ситуациях… Надежда на чудо, которое случится однажды… Таковы основные темы прозы талантливой современной писательницы Галины Шерговой. Прозы очень женской – и очень умной, легкой без легковесности и изящной вычурности. Прозы, в которой сочетаются подкупающий лиризм и тонкая ирония, обостренное чувство современности – и поистине классическое внимание к мельчайшим движениям человеческой души.

---

Светка пошла к комоду поставить канделябры на место и услышала, как звонко ее шаги отдались в тишине. Тишина простиралась по комнате Ковригина и дальше – за перегородку, где она придушила голоса и тамтамы Юлиевых каблуков. Звуки разных существований мешались в двух комнатах, сокрушая препоны сухой штукатурки. Тишина сейчас правила безраздельно.

«Они все слышали», – подумала Светка.

– Призраки, привидения, духи, – сказал Ковригин, – «дальнейшее – молчание»… Или в другом переводе: «Дальше – тишина».

Наверное, он тоже услышал тишину, Светка не поняла, что Ковригин говорил о другом. Она часто не понимала слов своих пациентов, но произносимое обретало в ее сознании собственные очертания, и тогда с ней – с л у ч а л о с ь.

…Светка шла по длинному полутемному коридору, неся в вытянутых руках зажженные канделябры. В каждой руке по светильнику – пять свечей на одном и пять на другом горели ровным, неколеблющимся пламенем. Однако помещения они не освещали, а делала это одинокая лысая лампочка под потолком, желтоватый пузырек, весь в веснушках мушиных следов.

Светка сразу узнала, где она: в раннем своем детстве, когда она с матерью и сестренкой жили еще в «коридорной системе».

Конечно, Семеныч сидел на табуретке у своей двери, потому что в комнате ему сейчас места не было: Пахомовы жили вшестером в одиннадцатиметровой комнате и спали в очередь, разложив тюфяки на куцем пространстве пола, свободного от никелированной кровати и стола. Сейчас сыновья и старшая невестка пришли с ночной.

– Шкандыбаешь тут без назначения, руби-тя колоду, – приветствовал Светку Семеныч. (До революции старший Пахомов служил дворником-истопником, и дрова навсегда остались определяющим вектором в Семенычевом лексиконе.)

Светка миновала старые валенки, привязанные к стене. Один валенок затыкал горло другого, а подшитые, стертые подошвы смотрели в разные стороны, точно каждый валенок хотел держать свой путь – может, оттого валенки и никогда со стены не двинулись, висели зимой и летом, и все уже позабыли, чьи они. И ванночка была тут же на стене. Про ванночку тоже никто не знал, кем она когда-то приобретена, всех рождавшихся в «коридорке» купали в ней.

К Митрохиным дверь была открыта, и Светка сразу же увидела повернутый тыльной стороной старый довоенный гардероб из мореной фанеры.

Тут же грудастая Фенька Митрохина плеснула на гардеробную стенку керосин, зачерпнув его из ведра консервной банкой, и захохотала:

– Ну, гады, без прописки обжились? Сейчас на вас милицию с пожаркой наведу!

– Коли их, твою душу! – весело откликнулся Семеныч.

В «коридорке» всегда морили клопов, отчего керосиновый дух не выветривался.

А Светка шла, неся в вытянутых руках зажженные канделябры.

Она уже слышала гомон из кухни, общей на всю «коридорку», потому что в кухню двери не было. Наверное, кто-то в незапамятные времена снял ее с петель. Иначе задохнешься. Двенадцать столов впритык, и на каждом керосинка, примус, у кого и керогаз. Газа в этот дом не провели, а дровяной плитой никто не пользовался, в войну все, что можно, пожгли, топливом уже не разживешься.

Сомнений не было – сейчас у столика справа Светка увидит мать, а рядом Люську-Цыганку в цветастом халате, и старуху Пахомову, у которой всегда заедает керогаз, и пенсионера Полонского. Теперь Полонский готовил свое варево на общей кухне. А в войну колдовал на электроплитке, запершись в комнате. Лимитированное электричество не выдерживало пользования электроприборами, оттого свет гас каждый раз, как Полонский начинал свою адскую стряпню. И всякий раз он выскакивал в коридор, ехидно хихикая: «Кто-то плиточку включил! Кто бы это? А?»

– Ой, Полонский, шел бы ты в свой апартамент! – крикнула сейчас Люська-Цыганка. – Нет уж лимита-то, включай плитку. А то от твоего амбрэ в обморок грохнусь.

Люськин голос был слышен Светке отчетливо, однако когда она достигла кухни, то не увидела через дверной проем ни матери, ни Люськи, ни Пахомовой, ни Полонского. Никого из прежних.

Возле плиты над оцинкованной ванночкой стояла Марго и из больших китайских термосов наполняла ванночку водой. С пленительной грацией Марго наклоняла свое молодое тело, и волосы ее, тоже молодые и блестящие, падали на грудь.

– Все купаться, все купаться! – позвала Марго молодым голосом. И сразу кухня наполнилась голыми ребятишками – теми, кто родился одновременно со Светкой, и теми, кто был младше на пять и даже десять лет, хотя сейчас все были в одном возрасте, – и все плюхнулись в воду, и все поместились в ванночке, и все галдели и брызгали друг на друга водой, как в просторной речке.

А Марго окатывала им головки из термоса, покачивая молодым телом и молодыми волосами.

В кухню вошла Виолетка, тоже голенькая. Она шла, шла сама, но ножки передвигались неуверенно и, видимо, с болью.

– Дети, – сказала Марго, – вот и Виолеточка.

Все перевернулись к той и замерли, глядя, как трудно она переступает с ножки на ножку.

По коридору промчался голос Феньки Митрохиной:

– А ну – вылазьте! Не видите – больной ребенок. Порасселись! Юрка, Вовка, живо! Давно по шее не огребали? Счас схлопочете. Вылазьте, кому сказано!

И старик Семеныч зыркнул на кухонную дверь:

– Митяй, сучок тя в корень, вылазь с ванны!

Ребятня, разбрызгивая воду, тут же выскочила из ванночки, уступая место Виолетке, чтобы та могла сесть туда одна, выпрямив спину, как жокей перед стартом. Но усевшись, она поманила ребят рукой, те снова залезли в воду и снова поместились – все. А Марго кропила их из термоса, почтительно, как поп – купель.

Откуда ни возьмись в кухню громким строевым шагом вошла Таисья Михайловна Швачкина. Таисья качала на ходу юбкой крепдешинового платья «клеш-солнце», поверх которого был надет синий пиджак с боксерски могучими ватными плечами. На бостоновом лацкане позвякивали значки: ГТО, «Осоавиахим» и «Ворошиловский стрелок». Еще не дойдя до ванночки, Таисья кинулась на Марго:

– Авантюристка! На чужое польстилась, не пройдут эти номера, не думай, со мной эти штучки не проходят! Авантюристка чертова! Стрелять вас, проходимок, надо!

Светка испугалась этой угрозы – все-таки у Таисьи был значок «Ворошиловского стрелка». А Марго, точно пытаясь заслониться от возможного выстрела, закрыла грудь ладонями, и Светка увидела, какие у нее красивые, не искалеченные полиартритом руки.

Видимо, привлеченный криками в кухне, возник Федор Иванович Швачкин, Таисьин муж. Тоже, как Марго, как Таисья, молодой, без палки, волнистые темные волосы, зачесанные назад.

– Федор Иванович, ради Бога! – Марго протянула к нему руки. Но Федор Иванович смотрел мимо, точно и не узнавал женщин.

– Господи, откуда тут вонь такая, – поморщился Швачкин и, заметив в углу кухни притаившегося над стряпней Полонского, приказал: – Немедленно уберите это варево и впредь извольте готовить только в отведенном вам лично помещении.

Обжигаясь, забыв от страха взять тряпку, Полонский начал хватать руками горячую кастрюлю, но немедленно в адрес Швачкина полетели голоса.

Люськи-Цыганки:

– Ах, скажите на милость, какая аристократия – запах пищи ему не подходит!

Феньки Митрохиной:

– А ты ему качественные продукты из своего литерного распределителя принеси! Чем отоварился человек, с того и варит. И мотай давай, не указывай.

Старика Семеныча:

– Без бабы он мужчина, растудыть его поленницу, че он без бабы могет? Ты-то сам небось двух держишь!

– Ах, вот что! – заорала Таисья. – Всем уже ваш разврат известен! Но я не допущу, к руководству пойду, наркомат на ноги поставлю! – она снова пошла, звеня значками, грудью на Марго.

На этот раз Таисьин крик призвал откуда-то Шереметьева, лихого, подтянутого, в гимнастерке без погон, на которой ярко прочерчивались орденские планки и нашивки за ранения – две желтые, одна красная.

– Таисья Михайловна, помилуйте, голубушка, что за непристойный крик! – сказал Шереметьев и встал, заслоняя собой Марго.

– И вы тут как тут, – дернулась Таисья, – тоже с этой авантюристкой путаетесь? Может, с Федором Ивановичем в долю вошли?

– Прекратите, стыдно, – твердым голосом произнес Шереметьев, но, переведя взгляд, заметил Швачкина, глядящего куда-то вдаль, поверх их голов, и сразу осекся, сник.

И Светка вдруг увидела, что с гимнастерки у него пропали и планки и нашивки.

Крик, гвалт возобновились с новой силой. На этой кухне всегда, сколько себя помнила Светка, стоял базар. Но сейчас она понимала, что та, давняя ругань была иной. Беззлобной, даже какой-то веселой, быстро выплескивалась, хотя под горячую руку и могли тут люди черт-те что наговорить друг другу. А схлынет – и снова дружный дух коммуны властвует в «коридорке».

У этих, никогда в «коридорке» не живших, было по-другому.

– Зачем вы, деточка, высвечиваете этот парад пороков? – спросил сверху Ковригин. Оказывается, он тоже стоял тут, у Светки за спиной, прямой, высокий, как десять лет назад, когда еще стал Светкиным первым пациентом в поликлинике.