"На суше и на море" - На суше и на море. Выпуск 28 (1988 г.)

• Название: На суше и на море. Выпуск 28 (1988 г.)
• Автор: "На суше и на море"
• Жанр: Научная Фантастика

---

На эту потогонную работу потребовалось больше недели: ведь буквы должны были быть достаточной величины, чтобы их удалось прочесть с высоты.

Потом Гуров взобрался на один из горных пиков, нависших над долиной, чтобы полюбоваться делом рук своих. Но тут его постигло разочарование. Внизу он увидел не четкие, выпуклые каменные строки, а некие извилистые гряды.

Он ослаб и не смог удержать слез, когда побрел от этого причудливого нагромождения камней прочь. Солнце палило, манила прохлада леса. Леса земли, где березы белые-белые… Где дубы, и липы, и клены…

И тут он увидел прямо перед собой, среди лимоннолистных зарослей, тонкий клен с понуро опущенными ветвями. Клен? Такие ли клены на Земле? Да, кажется, похожи: с листьями-звездами. Он коричневого цвета увяданья - здесь все тянулось к желтизне, - но это, несомненно, клен! Гуров хотел сорвать большой лист и едва не выругался от досады - планетка-гарпия опять соорудила мираж, не забыв и о тени. Здесь иллюзорны даже тени…

Возможно (он уже не доверял своей памяти), клен со Среднерусской возвышенности не нашел бы в этом космическом брате-мираже сходства с собой, но Гуров, измученный ностальгией, видел это сходство.

Однако он не оставлял попыток ставить предостерегающие знаки. Гуров начал искать посадочные площадки в горах. Он нашел идеально ровное плато с огромной, косо торчащей плитой поодаль, будто самой природой созданной для надписи. Теперь Гуров уже не пытался изобразить такие огромные буквы. Однако на последнем восклицательном знаке его лазер вышел из строя.

Это потрясло Гурова едва ли не больше, чем смерть друзей. И он вспомнил еще одно старое слово - «чудо». Теперь оставалось надеяться только на чудо.

И все-таки день чуда настал. Гуров решил сначала, что у него галлюцинация: мерно снижался корабль, и садился он именно на то плато, возле которого стояла единственная плита с предостерегающей надписью.

Гуров увидел корабль издалека. Он ободрал себе горло дыханием, пока добежал наконец до плато и упал на камни, словно благодаря… кого? И за что? Ведь входной люк корабля был обращен в противоположную сторону. Люди, выйдя, не увидят надписи. Они погибнут. И тогда погибнет Гуров, потому что такого удара уже не перенесет.

Он стоял на четвереньках, упершись кулаками в землю и тяжело дыша. Судя по смутно различимым опознавательным знакам, прилетел транспорт геологической экспедиции. Да, этих могло занести куда угодно, даже вперед косморазведчиков. Они сейчас (Гуров относился к летунам-дилетантам со свойственным профессионалам снобизмом) - они сейчас воскликнут со своей дурацкой экспансивностью: «Ах, бурые скалы! Ах, зеленое небо!» - или что-нибудь в этом роде. И все. Как, ну как заставить их прежде всего повернуть голову и взглянуть налево, на плиту с надписью?

Они выходят! Ну что им стоит повернуться - и увидеть его, прижавшего палец к губам, на фоне плиты! Нет, нет… И ему не добежать. Гуров разглядел обтянутые комбинезонами фигуры неизвестных людей, их головы: одну светлую, коротко остриженную, другую - с длинными, ниже плеч, темно-русыми волосами. Мужчина и женщина! Сколько надежд, которые сейчас будут погребены под камнями! Вот их первый глоток воздуха на чужой планете, первое слово…

Нет! И Гуров, расправив плечи, глубоко вздохнул и, зажмурясь, крикнул.

И в миг, казалось бесконечно длящийся, пока Гуров еще чувствовал себя человеком, он испытал осуществленное блаженство слова. Воздух освобожденно вливался в его горло, кожа нежилась под лучами солнца, ветер коснулся влажного лба, принеся откуда-то, из неизмеримого далека, запах речной воды. Шелест травы и прикосновение к простертым ладоням чего-то гладкого, прохладного, шелковистого, словно кора дерева…

Они заговорили только в ракете, когда надежно задраенные люки уже не могли выпустить их голосов наружу.

– Он спас нас. Если бы не он… - проговорил Антонов, сжимая плечи девушки. Заметив, что пальцы дрожат, спрятал руки за спину, стиснул кулаки, пытаясь успокоиться. - Мне кажется, он хотел любым способом обратить наше внимание на эту надпись. И подтвердить, что это не розыгрыш.

– Кто он? Я… Что он крикнул? Что-то странное…

Антонов молчал. Он тоже не понял последних слов неизвестного. Но видимо, они много значили для спасшего их человека, иначе почему из бесчисленного множества слов предостережения, надежды, мольбы, отчаяния, радости, любви он выбрал именно эти: «Береза, белая лисица!»?

Еще раз коснувшись плеча Элизы, Антонов пошел в рубку.

– Я не хочу здесь оставаться, - тихо сказала она.

– Да. Но прежде надо выйти на связь. Дать знать. Вдруг тут еще есть люди.

Ответили им не скоро. Пришлось говорить не только с базой, но и с командиром патрульного корабля косморазведки: они искали недавно сгинувший в этом районе корабль своего подразделения. Антонова попросили подождать: через десять часов патрульные будут здесь.

День тянулся. Они почти не говорили между собой: потрясение не проходило.

«А ведь он знал, что с ним произойдет, - думала Элиза. - Что он чувствовал? Боль? Страх? Отчего же так долго еще витала в дрожащем воздухе его улыбка?»

Она приблизила лицо к иллюминатору.

Вон там стоял он. Да. Рядом с этой плитой. Как раз где теперь стоит дерево. Отбрасывающее косую мятущуюся тень. Белоствольное, словно бы устремленное в бега. Странно. Оно похоже на земную березу.

– Оно похоже на белую лисицу, - сказал Антонов.

Евгений Филенко ЛОВИСЬ РЫБКА БОЛЬШАЯ И МАЛЕНЬКАЯ

ФАНТАСТИЧЕСКИЙ РАССКАЗ

Начальница археологического отряда с нечеловеческим именем Стихия и с нормальной фамилией Вяткина извлекла из полупорожнего мешка консерву «Завтрак туриста», и ее перекосило.

– Сдохнуть можно, - пробормотала она с содроганием. Консерва полетела обратно в мешок, а начальница воззвала не по-женски зычным голосом:

– Тимофеев!

Практикант-археолог Тимофеев с неудовольствием оторвался от процесса разгребания культурного слоя и приподнял голову.

– Витюля, - перешла на более нежные интонации Стихия. - Сходил бы за рыбкой на Шиш-озеро… А не то снова придется концентраты жрать.

– Хотелось бы еще разок пройтись по срезу, - рассудительно сказал Тимофеев.

– А, фигня все это, - отмахнулась начальница. - Ни черта здесь нет.

– Как нет?! - взвились откуда-то из-за кустарника. - А план поисков, утвержденный на ученом совете?… А документальные свидетельства?… Гляденовская культура… харинские могильники?

– Подите вы… - вяло отругнулась Стихия. - Витя, вперед!

Тимофеев со вздохом вылез из раскопа. В своей палатке он взял самодельное удилище, не опробованное еще в деле, а также ведро и четвертушку окаменевшего от времени хлеба для наживки. Он слабо представлял, на что могло бы польститься водное население Шиш-озера и существует ли таковое вообще. Настроение у Тимофеева было скверное: с непривычки болела спина, хотелось домой и до смерти надоели ненормальные взаимоотношения с руководством в лице мужеподобной Стихии, предпочитавшей использовать несчастного практиканта в качестве мальчика на побегушках. И разумеется, - что самое главное - Тимофеев жестоко тосковал по девушке Свете, волею судьбы и деканата заброшенной в вековые архивы Дядьевского монастыря, памятника древней культуры.

Тимофеев проломился сквозь кусты на обрывистый берег Шиш-озера, с трудом отколупал кусочек хлеба, насадил его на крючок и метнул в свинцовые воды. Конечно же незамедлительно рядом объявился местный дед Мамонт со своим удилишком, и его присутствие оптимизма горе-практиканту не прибавило. Вот уже несколько дней упомянутый дед терроризировал Тимофеева своими рассуждениями на самые разнообразные темы, перемежая их народной мудростью и зловредными пассажами по поводу научно-технического прогресса.

Некоторое время дед Мамонт, кряхтя и сморкаясь, торчал над душой у Тимофеева. Затем он размотал снасти и встал метрах в трех, неподвижно вперившись в мутное зеркало озера. Не прошло и минуты, как на его наживку польстился упитанный щуренок. Тимофеев мысленно взвыл: он знал, что теперь-то ему не избежать очередного прилива дедова красноречия.

– Учись, студент, пока я жив, - не запозднился дед Мамонт и вытащил на бережок еще одну щуку, зеленую и толстую, как полено.

Деду было крепко за восемьдесят, но он вполне соответствовал своему имени, полученному при дореволюционном религиозном обряде, как габаритами, так и мастью. Судя по всему, он мог прожить еще долго и многому научить Тимофеева.

– Это тебе не алгебра, - изрек дед, наживляя на кованый якорек сомлевшую лягушку.

– Мы алгебру не проходим, - неубедительно огрызнулся Тимофеев, которому больше крыть было нечем.

– Не проходят оне, - добродушно ворчал дед. - А как такую стервозу поймать, оне проходят?