Чак Паланик - Дневник

• Название: Дневник
• Автор: Чак Паланик
• Жанр: Контркультура
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-032650-5, 5-9713-0663-4, 5-9578-2733-9

Обычный мир превращается в кошмар…

В колонии художников на маленьком островке из домов исчезают комнаты, а на стенах и мебели появляются загадочные послания…

Время и пространство изменяются, изгибаются – в такт полету фантазии медленно теряющей разум талантливой художницы, ведущей дневник происходящего…

Бред?

Безумие?

Но безумие – лучший путь к истинной, скрытой от глаз реальности!

---

Просто чтобы ты знал, как плохо ты выглядишь: когда человек дольше двух недель находится в коме, медики называют это стойким растительным состоянием. Твое лицо распухает и наливается кровью. Твои зубы расшатываются и выпадают. Если тебя не переворачивать каждые несколько часов, у тебя будут пролежни.

Сегодня твоя жена пишет это в дневник на твой сотый день жизни в качестве овоща.

А насчет грудей Мисти, похожих на парочку дохлых карпов, то уж кто бы говорил.

Хирург вживил в твой желудок зонд для искусственного кормления. В твою руку вшита тонкая трубочка для измерения кровяного давления. Она измеряет содержание кислорода и углекислого газа в артериях. Еще одна трубочка вшита в шею для измерения давления в венах, идущих к твоему сердцу. Ты мочишься через катетер. Трубка между твоими легкими и реберной клеткой откачивает любые жидкости, какие могут скопиться. Маленькие круглые электроды, приклеенные к груди, контролируют биение сердца. Наушники на голове шлют звуковые волны, стимулирующие ствол мозга. Трубка, запиханная в нос, закачивает в тебя воздух из прибора искусственного дыхания. Еще одна введена тебе в вену, через нее капля за каплей сочатся растворы лекарств. Чтобы твои глаза не высохли, их заклеили кусками клейкой пленки.

Просто чтобы ты знал, как ты заплатишь за все это: Мисти завещала дом Сестрам Заботы и Милосердия. Огромный старинный дом на Березовой улице, все шестнадцать акров – в ту секунду, когда ты умрешь, Католическая церковь получит на него ордер. Целый век лет твоей драгоценной семейной истории отправится прямиком в церковный карман.

В ту секунду, когда ты перестанешь дышать, твоя семья останется без приюта.

Но не парься – строго между тобой, мной, зондом и катетером: ты не умрешь. Ты не сможешь умереть, даже если захочешь. В тебе будут поддерживать жизнь, пока ты не станешь сморщенным скелетом, сквозь который машины будут бесцельно прокачивать воздух и витамины.

Дорогой, милый мой дурачок Питер. Ты понимаешь это?

Кроме того, когда люди говорят «выдернуть вилку»,[9] это, в сущности, просто фигура речи. Все эти примочки, судя по виду, подключены прямо к компьютеру. Плюс к тому существуют резервные генераторы, безотказная сигнализация, аккумуляторы, десятизначные секретные коды, пароли. Нужен специальный ключ, чтобы отключить аппарат искусственного дыхания. Нужны постановление суда, письменный отказ родственников от возможного иска против больницы, присутствие пяти свидетелей, согласие трех докторов.

Так что не рыпайся. Никто ниоткуда не выдернет ни единой вилки, покуда Мисти не придумает способ, как выгрести из того дерьма, в которое ты ее бросил.

Просто на тот случай, если ты не помнишь: каждый раз, когда она приходит к тебе, на ней красуется одна из старых дешевых брошек, что ты ей подарил. Мисти отстегивает ее со своего жакета и разгибает булавку. Та, разумеется, стерилизована, протерта спиртом. Боже упаси, чтобы у тебя остались шрамы или ты заразился стафилококком. Она протыкает булавкой противной старой брошки – очень, очень медленно – плоть твоей кисти, ступни или предплечья. Пока булавка не упирается в кость или, пройдя насквозь, не выскакивает наружу. Если проливается хоть капля крови, Мисти стирает ее.

Как сентиментально.

Порой она втыкает в тебя булавку, вонзая ее снова и снова. И шепчет:

– Ты чувствуешь это?

Нельзя сказать, чтобы раньше в тебя никогда не втыкали булавкой.

Она шепчет:

– Ты все еще жив, Питер. Как тебе это?

Ты, попивающий свой лимонад, читающий это под деревом через дюжину лет, через сотню лет, ты должен знать, что коронный момент любого ее визита – это когда она тыкает тебя булавкой.

Мисти отдала тебе лучшие годы жизни. Мисти тебе ничего больше не может дать, только полный, смачный развод. Тупой, дешевый урод, которым ты был, ты собирался оставить ее с пустым бензобаком, ты так всегда поступал. Плюс ты замуровал письмена своей ненависти в домах людей. Ты обещал любить ее, почитать и лелеять. Ты сказал, что сделаешь Мисти Мэри Кляйнман знаменитой художницей, но оставил ее нищей, ненавидимой всеми и одинокой.

Ты чувствуешь это?

Ты, дорогой, милый мой, лживый дурачок. Твоя Табби шлет папочке объятия и поцелуи. Через две недели ей стукнет тринадцать. Тинейджер.

Погода сегодня отчасти неистова, с периодическими припадками бешенства.

На тот случай, если ты не помнишь: Мисти принесла тебе сапожки из овчины, чтоб ноги не мерзли. На тебе тугие ортопедические чулки, они гонят кровь назад, к твоему сердцу. Мисти собирает и хранит твои зубы, когда они выпадают.

Для протокола: она все еще любит тебя. Она бы не истязала тебя, если б не любила.

Ты, гад такой. Ты чувствуешь это?

2 июля

О’кей, о’кей. Черт.

Для протокола: во многом все это безобразие – на совести Мисти. Бедной маленькой Мисти Мэри Кляйнман. Маленького неприкаянного продукта развода, проторчавшего все время дома, не видя никого из родителей.

Все в колледже, все ее подружки на факультете изящных искусств, они говорили ей:

– Не делай этого.

Нет, говорили ей подружки. Только не Питер Уилмот. Только не «ходячий сундук».

«Восточная школа искусства», «Академия изящных искусств медоуза», «Уилсоновский институт искусства» – по слухам, Питера Уилмота выгнали отовсюду.

Тебя выгоняли.

Питер поступал в каждый художественный колледж в одиннадцати штатах и не ходил на занятия. Он ни разу не заглядывал в мастерскую. Уилмоты наверняка были богаты, потому что он проучился в колледже почти пять лет, а его этюдник был по-прежнему пуст. Питер просто все время флиртовал с девушками. Питер Уилмот, у него были длинные черные волосы, и он носил такие растянутые вязанные «жгутом» свитера цвета голубой глины. Шов на одном плече вечно расползался, и свисал ниже ширинки.

Толстые, худые, молодые, старухи – Питер надевал свой задрипанный синий свитер и слонялся весь день по колледжу, заигрывая со студентками. Мерзостный Питер Уилмот. Мистины подружки, однажды они показали на него пальцем, его свитер разъехался на локтях и внизу.

Твой свитер.

Петли порвались, и на спине зияли дырки с обвисшими краями, открывая взору Питерову черную футболку.

Твою черную футболку.

Единственное различие между Питером и бездомным амбулаторным пациентом психушки, имеющим ограниченный доступ к мылу, заключалось в украшениях. Хотя, как сказать. Это были странные замызганные старые брошки и ожерелья. Покрытые корой из фальшивых жемчужин и стразов, эти украшения – большие исцарапанные старые куски цветного стекла, болтались спереди на Питеровом свитере. Большие бабушкины броши. Каждый день – другая. Порой это была здоровенная вертушка на палочке, сплошь из фальшивых изумрудов. Потом ее сменяла снежинка из алмазов и рубинов – осколков стекла – на проволоке, позеленевшей от Питерова пота.

От твоего пота.

Помоечная бижутерия.

Для протокола: впервые Мисти встретила Питера на выставке работ первокурсников, где она с парой подружек рассматривала картину – похожий на утес каменный дом. С одного боку к дому была пристроена огромная стеклянная зала, оранжерея, полная пальм. Внутри, за окнами, виднелся рояль. И мужчина, читающий книгу. Частный маленький парадиз. Подружки твердили, как мило все это выглядит, цвета и все прочее, и вдруг кто-то сказал:

– Не оборачивайся, «ходячий сундук» идет в нашу сторону.

Мисти сказала:

– Кто-кто?

И кто-то ответил:

– Питер Уилмот.

И кто-то другой сказал:

– Не смотри ему в глаза.

Все ее подружки сказали: «Мисти, не вздумай даже потакать ему». Когда бы Питер ни вошел в комнату, всякая женщина вспоминала, что она куда-то спешит. Не то чтобы от него воняло, но женщины все равно прикрывали лицо ладонями. Он не пялился на буфера, но большинство женщин все равно скрещивали на груди руки. Наблюдая за любой женщиной, говорящей с Питером Уилмотом, можно было заметить, как ее лобная мышца собирает лоб в морщины – доказательство того, что ей страшно. Верхние веки Питера оставались полуопущенными, как у человека, который скорее рассержен, чем ищет, в кого бы влюбиться.

И тут подружки Мисти, тем вечером в галерее, они разбежались.

И Мисти оказалась одна рядом с Питером, с его сальными волосами, со свитером и старой помоечной бижутерией – покачиваясь взад-вперед на каблуках, руки в бедра, и глядя на картину, он сказал:

– Ну и?..

Не глядя на нее, он сказал:

– Будешь мокрой курицей и убежишь, как твои малолетки-подружки?

Он сказал это, выпятив грудь. Его верхние веки были полуопущены, его нижняя челюсть ходила ходуном. Его зубы скрежетали. Он повернулся и привалился спиной к стене с такой силой, что картина рядом с ним накренилась. Он откинул голову – расправленные плечи вжаты в стену, руки засунуты в передние карманы джинсов. Питер закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Он медленно выпустил воздух сквозь зубы, открыл глаза, уставившись на нее, и сказал: