Ирина Маленко - Совьетика

• Название: Совьетика
• Автор: Ирина Маленко
• Жанр: Современная проза

«Выходящая на страницах Лефт.ру повесть Ирины Маленко «Совьетика» – замечательный пример того, как может в наше время быть продолжена великая реалистическая традиция русской литературы. Это честная, пронзительная книга. В ней есть всё то, по чему мы так стосковались за долгие годы безраздельного засилья в нашей словесности разнообразной постмодернистской дряни. Безжалостная самокритика, искренние боль и стыд гражданина, у которого при его преступном попустительстве лихие проходимцы отняли Родину, способность сопереживать чужому горю как своему – Интернационализм с большой буквы, органическое продолжение «всемирной отзывчивости» русского человека. Настоящий юмор – временами добрый, чаще саркастический, но никогда не надменно-отчужденный, унижающий человека, сверху-вниз, как водится ныне у дорвавшихся до незаслуженной славы гешефтмахеров от литературы. И главное – призыв к борьбе и надежда! Можно смириться с жестокой и несправедливой действительностью, попытаться приспособиться к «новой реальности», можно уйти от неё в «параллельную жизнь», застыть в позе богомола и ждать своего часа, чтобы пробиться в ряды немногих преуспевших и «взять от жизни всё». А можно отказаться существовать по их мерзким правилам, перестать «петь в окрашенном виде», встать на сторону слабых и угнетенных и вступить в долгую, непримиримую борьбу с главным злом нашей эпохи – с капитализмом и империализмом. И обрести цель в жизни, надежду на лучшее будущее для себя и своих детей. Постмодернизм прощается с нами. Да здравствует социалистический реализм!

---

Я спала буквально пару часов, просыпаясь каждые десять- пятнадцать минут в холодном поту и снова проваливаясь в очередной кошмар. Не могу передать словами все, что я передумала в ту ночь.

Утром на улице светило солнышко, было тепло, по улицам шли веселые люди- словно ничего и не случилось. Я не смогла съесть завтрак. Позвонила единственным знакомым в Роттердаме, которые могли бы помочь мне с задуманным мной взломом замка в собственном доме – русской профессорской чете, с которыми мы познакомились за несколько месяцев до этого. Мы пару раз были с Сонни и Лизой у них в гостях и даже один раз ходили. к ним… мыться! В январе был такой холод, что вода замерзла у нас в трубах (чтобы понять это, надо знать, что в Голландии трубы прокладывают не внутри стен дома, а снаружи, вдоль них!). Помнится, Сонни очень удивился, когда Татьяна Сергеевна, жена профессора Вячеслава Федоровича нам это предложила: в Европе такое немыслимо! А потом ему даже понравилось. После теплого душа Сонни отогрелся, выпил вместе с профессором пару рюмочек и с удовольствием начал налегать на русские закуски. Тогда же Татьяна Сергеевна и сфотографировала нас с Сонни вместе. Как потом оказалось, это была наша последняя с ним совместная фотография…

…Да, это были не голландцы, и Татьяна Сергеевна с полуслова все поняла, примчалась встречать меня на вокзал и обняла меня прямо на перроне как мама. Я повисла у нее на шее и в первый раз зарыдала, не обращая внимания на пялившихся на меня автохтонов….

Татьяна Сергеевна одолжила мне деньги на новый замок и слесаря. Слесарь пришел, сломал вставленный Сонни замок и вставил новый. Я дала ключ от него нашей насмерть перепуганной и ничего не понимающей маленькой соседке сверху, которая сказала, что Сонни с Лизой она не видела со вчерашнего дня. Сонни ничего не говорил ей, просто сказал, что меняет замок – и тоже вот так же дал ей новый ключ…

Перед дверью я остановилась словно мне предстояло ныряние в чан с кислотой.

– Я пойду с тобой, – сказала Татьяна Сергеевна, – Мало ли что там, на всякий случай…

И я была ей очень за это благодарна. Одна бы я, наверно, умерла от разрыва сердца. В обеих комнатах все было буквально перевернуто вверх дном. Все вещи были вывалены изо всех шкафов, – как Мамай прошел. Перевернута мебель. Татьяна Сергеевна сразу же предложила мне все это сфотографировать – на всякий случай. Чтобы показать потом, кому надо, в каком Сонни был состоянии. Так мы и сделали. Сама бы я, если честно, до этого не додумалась бы – настолько я была потрясена. Но главные потрясения еще ждали меня впереди. Например, когда я обнаружила, роясь в вещах, что исчез мой российский паспорт. Моя тетрадка со стихами, которые я писала в ней с детства. И старый переносной компьютер, на котором я писала свою дипломную работу. За месяц до защиты!

Что было потом, что она говорила мне, как-то выпало из памяти. Даже не помню, сколько она просидела со мной. Помню, что она ушла, а я так все и не могла набраться сил и привести комнаты в порядок. Я не могла сидеть спокойно, мне хотелось с кем-нибудь говорить, но говорить было не с кем, и я начала названивать всем своим знакомым, рассказывая, что случилось – причем каждый раз как только я клала трубку, мне снова становилось так страшно, словно я, не умея плавать, почувствовала, что земли под ногами нет. И я снова хваталась за трубку и звонила кому-нубудь еще… Дозвонилась и до родных. Они, как и я были в шоке – и уверяли меня, что Сонни еще одумается. Его родным после вчерашнего разговора я звонить больше не стала – это было выше моих сил. Я боялась сорваться, поехать в Тилбург и натворить чего-нибудь такого, что эту историю совсем бы уж стало не расхлебать.

Потом позвонила мне Татьяна Сергеевна и стала приглашать меня пожить у них. Мне действительно страшно было оставаться в этом пустом захламленном доме, где в любую минуту под дверями мог появиться мой разгневанный супруг (я была совершенно уверена, что если он и появится, Лизы с ним не будет. Я боялась, что он уже увез ее на Кюрасао!). И я только открыла рот, собираясь уже было согласиться, как трубку у Татьяны Сергеевны отобрал Вячеслав Федорович и бодренько, голосом заправского голландца сказал, что мне ни в коем случае нельзя покидать мой дом, иначе Сонни опять вернется, опять поменяет замок, и я окажусь бездомной, а бездомным детей не отдают. Все это было настолько невероятно, что просто не укладывалось у меня в голове. Значит, если тебя выгнали на улицу, то ты же еще и виновата? И теперь надо сидеть как в осажденной крепости, боясь выйти даже за хлебом?

Я слышала, как где-то за спиной у Вячеслава Федоровича плакала в голос Татьяна Сергеевна – плакала и кричала на него матерными словами, которые я никогда в жизни не ожидала услышать от кандидата наук и жены профессора:

– Чурбан бесчувственный!- это было единственным цензурным из всего, что она кричала сквозь плач.

А Вячеслав Федорович, оставаясь вежливым и корректным, просил у меня извинения, прикрывал трубку рукой, и я приглушенно слышала:

– Татьяна, Татьяна, прекрати истерику! Не вмешивайся ты в чужую жизнь! Ты ей сегодня поможешь, а они завтра помирятся…

Ага. Вот, значит, как. Ну, спасибо, дорогой соотечественник…

– Одним словом, держитесь, Женя!- бодро сказал он, возвращаясь к трубке. И я подумала, что сейчас он добавит «мысленно вместе».

– Спасибо, – сказала я, делая вид, что не слышала всего, что происходило на том конце трубки. – Постараюсь.

А когда я повесила ее, я разревелась с новой силой. Еще никогда в жизни я не была настолько одна.

Вторая ночь прошла тоже плохо. Вещи так и лежали везде, и в них и в разбросанных Сонни моих бумагах всю ночь шуршали мыши. Дело в том, что дома вокруг нашего уже начали сносить, и все мыши из них рванули к нам. В нашем доме было полным-полно маленьких дырок, и избавиться от мышей не было никакой возможности. Не заводить же за пару месяцев до сноса кошку. К утру я почти начала сходить с ума от этого шуршания, от бессонницы и оттого, что уже два дня ничего не ела. Но кусок в горло мне по-прежнему не шел. Я поняла, что ни за что не смогу оставаться в этом доме, – даже если Сонни и вселится обратно и заявит, что я ушла отсюда добровольно. Еще одна такая ночка – и я наложу на себя руки, как тот знакомый полицейского много лет назад. А интересно, кто он был, почему он это сделал?….

Как только я поняла, в какую сторону повернули мои мысли, я тут же позвонила своей университетской подруге Петре – той самой, высокой краснощекой, прямой в обращении Петре, которая так любила императрицу Елизавету Петровну и дарить мне свои старые наряды…

…В те страшные месяцы я по-настоящему узнала и человеческую подлость, и человеческое благородство. Узнала, кто мне был настоящим другом, кто- «и не друг, и не враг, а так», а кто оказался, как ни странно, и врагом. Петра на 200% вошла в первую категорию.

Петра поняла все с полуслова.

– Сиди, никуда не уходи, мы с Филаретом сейчас приедем.

Филарет – это ее сын, который всего на 4 года младше меня. Петра назвала его в честь нашего церковного деятеля: имя уж больно красивое, по ее словам.

А куда еще мне было уходить?… Я решила собрать хотя бы минимум вещей с собой, кое-какие личные бумаги – и заодно перерыла все в поисках паспорта. Но паспорта так и не было. Скорее всего, Сонни запер его в сейф: этот сейф достался мне от университета вместе со старой списанной конторской мебелью, которую разрешила мне взять декан, когда мы с Лизой въезжали в отдельную от Сонни квартиру. Когда я ее так опрометчиво сдала обратно, всю эту мебель Сонни перевез в Роттердам. Сейф ему очень понравился, и я отдала его ему. Вместе с ключом…

Да, паспорта я не нашла, но зато обнаружила в хаосе из вещей написанную Сонниной рукой записку. Обращался он в ней не ко мне: видно, просто решил изложить на бумаге все, что его так мучило, и что я за все это время так и не смогла из него вытянуть. «Я так любил ее, а она… Она даже не хотела никуда со мной ходить, когда мы были в России – потому, что ей было стыдно, что я черный… Я любил ее, любил, а потом вдруг любовь обернулась каким-то очень гадким и ядовитым чувством»…

Трудно передать словами, что я почувствовала, прочитав эти строки… Эх, Сонни, Сонни… Почему, ну почему ты не сказал мне, как ты себя чувствуешь? Столько недоразумений можно было бы избежать, если бы мы только могли говорить друг с другом и прислушиваться друг к другу… Я пыталась. Но каждый раз натыкалась на стену молчания.

К тому времени, когда приехали Петра с Филаретом, я кое-как прибралась в комнатах и собрала с собой две небольшие сумки.

– Давай заедем все-таки на всякий случай в ваш местный полицейский участок!- предложила мне Петра. – Может, есть что новое…

И хотя мне было тошно ото всего этого и хотелось просто проснуться, и чтобы все происходящее мне приснилось, я согласилась. Может быть, действительно, если с ними будет говорить голландка, а не я, они смогут хоть чем-то помочь…