Ирина Маленко - Совьетика

• Название: Совьетика
• Автор: Ирина Маленко
• Жанр: Современная проза

«Выходящая на страницах Лефт.ру повесть Ирины Маленко «Совьетика» – замечательный пример того, как может в наше время быть продолжена великая реалистическая традиция русской литературы. Это честная, пронзительная книга. В ней есть всё то, по чему мы так стосковались за долгие годы безраздельного засилья в нашей словесности разнообразной постмодернистской дряни. Безжалостная самокритика, искренние боль и стыд гражданина, у которого при его преступном попустительстве лихие проходимцы отняли Родину, способность сопереживать чужому горю как своему – Интернационализм с большой буквы, органическое продолжение «всемирной отзывчивости» русского человека. Настоящий юмор – временами добрый, чаще саркастический, но никогда не надменно-отчужденный, унижающий человека, сверху-вниз, как водится ныне у дорвавшихся до незаслуженной славы гешефтмахеров от литературы. И главное – призыв к борьбе и надежда! Можно смириться с жестокой и несправедливой действительностью, попытаться приспособиться к «новой реальности», можно уйти от неё в «параллельную жизнь», застыть в позе богомола и ждать своего часа, чтобы пробиться в ряды немногих преуспевших и «взять от жизни всё». А можно отказаться существовать по их мерзким правилам, перестать «петь в окрашенном виде», встать на сторону слабых и угнетенных и вступить в долгую, непримиримую борьбу с главным злом нашей эпохи – с капитализмом и империализмом. И обрести цель в жизни, надежду на лучшее будущее для себя и своих детей. Постмодернизм прощается с нами. Да здравствует социалистический реализм!

---

Но напряженка с питанием в Голландии была еще не самым страшным!

Впервые в жизни я несколько месяцев подряд ничего нового не читала. Это была самая изощренная пытка, которую только можно было придумать! Я почти физически чувствовала, как тупею, потому что мозг не получает новых знаний, нового интеллектуального импульса – чувствовала и не имела возможности ничего с этим поделать! Сонни записал меня в городскую библиотеку, но и там надо было платить, Абоменент на год стоил 25 гульденов. Мы питались на 50 в неделю на двоих. За каждую книжку тоже надо было отдельно приплачивать. Особо не зачитаешься! Проходить мимо книжных магазинов вообще стало чем-то из сферы изобретенного инквизицией. Годовая подписка на один паршивый журнал, единственное, что можно было почерпнуть из которого – это молодежный голландский сленг и ругательства, стоила столько же, сколько наш провиант на двоих на полмесяца.Оставалось только смотреть с утра до вечера идиотские игры по телевизору – дешево и сердито. Голландский язык я начала учить по «Prijzenslag» Ханса Казана: ««Kom maar naar bedenen en sla je slag!» Меня поразили лица играющих: их буквально животные вопли радости при выигрыше какой-нибудь фиговины. В моем представлении, вести себя так было недостойно звания человека. Ведь это всего-навсего вещь!

То лето было жарким, долгим – и ужасно бессмысленным. Можно было спать хоть весь день, но не хотелось. Единственное развлечение – пойти в лес за грибами, но как отнесся к этому Сонни, я уже говорила. Да здесь даже и прогулки в лесу были не те – с тех пор, как я в глухом сосновом бору натолкнулась на табличку: «Частная дорога! Не ходить!» Господи, прямо какие-то средние века! Еще бы поставили часового – брать мзду за проход.

…Вскоре с нами поселился и папа Сонни, пожилой сеньор Артуро. Он приехал в Голландию не от хорошей жизни, как и большинство антильцев (как в нее вообще можно добровольно захотеть поехать от жизни хорошей!): несколько лет назад его хватил инсульт.

После этого сеньор Артуро не смог больше работать, а пенсия по инвалидности на Кюрасао, как и все социальные пособия, была такая мизерная, что на нее невозможно было прожить. Вот тебе и одно и то же государство с Нидерландами официально… И тогда сеньор Артуро решил временно переехать к сыну в Нидерланды и перевезти туда свою семью – пока у него не наступит нормальный пенсионный возраст (в Голландии- 65 лет как для мужчин, так и для женщин), и он не сможет тогда забрать свою уже голландскую пенсию обратно с собой на остров. Кроме Сонни, в семье были еще его мама Луиза – на 15 лет моложе сеньора Артуро, и их дочка Шантелл, младше Сонни на 7 лет. До нее у Сонни была еще одна сестра, но она в 5 лет умерла…

В молодости сеньор Артуро служил в армии и был бравым мужчиной, потом стал бухгалтером в пекарне, где успел и сам научиться печь отличный хлеб – в обыкновенных домашних условиях. По воскресеньям он баловал нас свежеиспеченными лепешками. Это была самая вкусная вещь в нашем меню.

Сеньор Артуро был немного полноватый индеец с грустным лицом. Как ни странно, он единственный в своей семье имел темный цвет кожи. Отец его был из Суринама («Парамарибо! Парамарибо! Парамарибо – город утренней зари!»), а мама – из Колумбии. В семье бытовало предание, что фамилия у них – норвежская. По натуре своей Артуро был философ, любил разговоры об истории, о политике, о разных странах – и очень много знал. Сеньор Артуро с таким же удовольствием, как и я, читал книги. Тогда, после СССР, он казался мне просто нормальным человеком, а теперь, после более 10 лет на Западе, я поражаюсь его интеллектуальной глубине! И это с учетом того, что у него даже не было высшего образования. Когда я сравниваю его со среднестатистическим западным человеком, сравнение получается явно не в пользу последнего.

А еще – он был верующим и каждое воскресенье обязательно ходил в местную католическую церковь. Но, в отличие от многих мне знакомых верующих как в Ирландии, так и в России (в Голландии это анахронизм), свое видение мира он никому не пытался навязать.

Сеньор Артуро был единственным, кто слушал мои рассказы о Советском Союзе без предубеждений и даже с симпатией. Он искренне пытался разобраться, что у нас происходит, и даже с ходу понял то, чего не мог понять никто из голландцев: почему мы не любим Горбачева. Голландцы обычно говорили: «Ах, ребята, да вы дайте ему только довести до конца то, что он задумал…»…

В моем детстве была такая песня – может, слышали? «Комсомольцы – беспокойные сердца, комсомольцы все доводят до конца…» Моя мама еще в то время говорила, что как только тогдашние комсомольцы войдут наконец в возраст для управления страной, они действительно все до конца доведут. Ее мрачный юмор оказался пророческим… Горбачев хоть и староват для комсомольца, но тоже вот такой, с беспокойным сердцем. В народе говорят про таких более метко – «какая вожжа ему под хвост попала?».

Сонни не интересовался политикой. Но я была готова простить ему даже это! В конце концов, «люди разные нужны, люди разные важны». Его стихией были точные науки. Я в тот момент уже так его полюбила, что это меня не беспокоило. Как же можно было не полюбить его, если он прошел через огонь, воду и медные трубы только для того, чтобы нам с ним быть вместе? Сонни был чистый душой, как ребенок. Правильный, хороший мальчик. Он не пил, не курил и не шатался по дискотекам. Он сидел за компьютером или что-нибудь паял.

Будущее рисовалось радужным. Мы оба будем работать. Я получу еще какое-нибудь местное образование (историки-марксисты вряд ли пользуются большим спросом на бирже труда!). Мы уедем к нему на родину. (Я же видела, как он любит свой остров!) и будем там вместе строить новую жизнь – не только для себя, но и для всех островитян. Остальное рисовалось смутно: какие-то белозубые улыбки и радостные лица из реклам (голова моя уже начинала ею засоряться, и как- то подспудно верилось, что такая жизнь, как показывают в рекламе, на самом деле существует где-то, и ею можно зажить, стоит только постараться. Зажить ею не подразумевало приобретение той или иной вещи – а просто обретение такой атмосферы, как в рекламных роликах: веселой, красивой и счастливой… Боже мой, какими же мы были глупыми!

Наше с Сонни материальное положение оставалось тяжелым, но я знала, что выхожу замуж за студента, и была готова затянуть поясок. Скорее бы у меня было это проклятое разрешение на работу – и я буду вкалывать днем и ночью! Ведь я не белоручка!

Сонни несколько раз порывался начать работать, продолжая учиться – на фабриках, как uitzendkracht – чтобы хоть как-то облегчить нашу жизнь. Но это неминуемо означало, что у него будут трудности с учебой, а кроме того, подрабатывать студенту – без того, чтобы у него не начали вычитать из стипендии – тогда можно было очень немного. Надо было все время балансировать, чтобы не наработать лишнего. Иначе получалось, что ты работал бесплатно. Плюс даже uitzendwerk в Энсхеде было очень трудно найти. С удивлением вспоминала я, как наши ребята-студенты дома в советское время подрабатывали сколько получится, и никто и не думал у них за это из стипендии вычитать. А на все лето кто хотел вообще уезжал в стройотряд и зарабатывал там весьма приличные деньги. И ни разу наше государство не позарилось после этого на их стипендию.

Сонни чуть не бросил учебу из-за меня, но я ему этого сделать не позволила. Уж лучше временно отказаться от чтения книг…

Мне тоже очень хотелось работать, что-то делать – я просто изнывала, не имея такой возможности. Если бы у меня были в Энсхеде какие-то знакомые, можно бы было попробовать работать по-черному , но таких знакомых не было. Была у меня в этом городе еще одна подруга по переписке, – Эстер, студентка художественного училища, которая один раз как-то забежала к нам с Сонни летом. Но она обидела меня своими комментариями. У меня почти не было с собой летних вещей – ведь я уезжала из дома поздней осенью, – и я донашивала в Энсхеде старые Соннины брюки и свитера. Эстер прокомментировала, что мне не мешало бы обновить гардероб, что меня глубоко обидело. На какой планете вообще живут эти голландцы? Мне даже книги не на что читать, а она…

Нет ничего более разрушающего для духа, подрывающего твою веру в собственные силы и делающего тебя абсолютно безразличной к происходящему вокруг, чем быть безработной и чувствовать себя балластом для общества. Кажется, что в тебе просто не остается ничего человеческого.

Я с трудом дождалась сентября, хотя обычно ненавижу осень. Когда начались занятия на курсах голландского языка- 3 раза в неделю по 3 часа – жизнь наконец-то стала приобретать хоть какой-то смысл…

В любую погоду, даже в проливной дождь, даже в почти ураганный ветер (и такое бывало!) ездила я в город на эти курсы на своем поржавевшем велосипеде – 8 км туда и 8 обратно. Учили нас прямо на голландском – учительница не говорила с нами ни на каких других языках с самого начала. Конни была пожилая уже и очень профессиональная женщина. Единственное, что мне было неприятно на ее уроках – это подборка материала. Например, она чуть ли не с гордостью продемонстрировала нам песню «Het werd zomer» , которая на мой вкус (и не одной только меня, а многих в нашей группе!) была обыкновенной заурядной пошлятиной. Конечно, голландская озабоченность физической стороной полового вопроса легендарна, и это составная часть голландского образа жизни, но это еще не значит, что подобные болезненные закидоны должны стать нормой для всего остального человечества. А голландцы, похоже, уверены, что именно так.