Юрий Давыдов - Доктор Елисеев

• Название: Доктор Елисеев
• Автор: Юрий Давыдов
• Издательство: Терра
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1996
• ISBN: 5-300-00483-9

«… Елисеев жил среди туарегов, как Алеко среди цыган.

Он сидел с ними у вечерних костров, ел асинко – вкусную кашу, ел мясо, жаренное на углях и приправленное ароматными травами, пил кислое молоко. Он спал в шатрах туарегов и ездил с ними охотиться на страусов.

Диву давался Елисеев, когда туарег, даже не склоняясь с седла, по едва приметному, заметенному песком следу определял, сколько верблюдов прошло здесь, тяжела или легка их ноша, спешат погонщики или нет. Диву давался, наблюдая, как туарег рассчитывал направление в пустыне по виду дюн, по полету птицы, по движению облаков… Глаза у туарегов были поистине орлиные. Ибо как иначе назвать глаза, которые за версту отыскивают среди песков тушканчика? И обоняние у туарегов было тончайшее. Ибо как иначе назвать обоняние людей, за версту слышащих запах трав? Прибавьте неутомимость, равную неутомимости перелетных птиц, и твердость мускулов, равную страусовой, и честность, не позволяющую туарегу, хоть помирай он с голоду, тронуть чужую провизию и воду, и нерушимую верность данному слову – и вот вам кочевник Сахары. …»

---

Приняв паломников, возвращающихся в Африку, пароход вновь вышел в море. После смерти Марчеллини Елисеев тяготился «Принцессой», но в Джидде не оказалось другого судна, отправлявшегося в южные воды Красного моря, и он вынужден был остаться.

На пути в африканский порт Массауа «Принцесса» с превеликой осторожностью пересекла архипелаг Дахлак. То была груда больших, средних и малых вулканических островов с коралловыми рифами и барьерами.

Перегнувшись за борт, Елисеев всматривался в невысокие волны бессчетных проливов. Их полосовали, как нагайкой, акульи плавники. В подводных джунглях проносились акулы-черноперки и тигровые акулы, плыл величественно богатырь-многоколючник, таились могучие мурены, блаженствовали желтые скаты. Красное море, думалось путешественнику, не только берега и портовые городишки, не только марево над синим рассолом и не только багровые горизонты, но и многоликая, мерцающая жизнь глубин. Однако попробуй-ка узреть ее хоть краем глаза…

Массауа мало отличался от Эль-Кусейра и Суакина. Глянешь – и тотчас сведет скулы как недозрелым крыжовником. Но в ландшафтах Елисеев разбирался лучше, чем в людских душах. Он не доверял первому взгляду, знал, что повсюду можно сыскать нечто особенное, примечательное. Вот и в Массауа, где был он меньше суток, поразил его гигантский водопровод. Водопровод этот тянулся издалека, доставляя воду в цистерны, которые, чудилось, под силу было соорудить лишь сотне Геркулесов.

Как и предполагал капитан Боско, в Массауа находился пароход, отправляющийся дальше, на юг: «Фердинанд Лессепс» шел к Мадагаскару. Двухпалубный, белый, он айсбергом высился посреди других судов, всем своим видом выражая презрительное превосходство.

Когда доктор Елисеев пересел на французский пароход и посмотрел с его верхней палубы на «Принцессу Фатиму», ему вдруг стало жаль бедняжку, он почувствовал какое-то раздражение на этого щеголя «Лессепса» и с грустью подумал о Бенедетто Боско, который, наверное, кончит так же, как Уго Марчеллини.

Пароход «Лессепс» разнился от «Принцессы Фатимы» не только удобствами, чистотой, бравым видом капитана и его подчиненных, но и скоростью хода. Выбравшись из Массауа, он быстро и горделиво побежал на юг.

В Баб-эль-Мандебском проливе близко сходились берега Африки и Аравийского полуострова.

Пролив пестрел островками. Среди них был и остров Перим, покрытый вулканической лавой, черной, как агат, и красной, как рубин. Британский лев цепко держал Перим в своей когтистой лапе. Проходя остров в закатный час, Елисеев слышал, как гарнизонный сигнальщик протрубил протяжно, а на борту серого английского броненосца, может быть, одного из тех, что в прошлом году обстреливал восставшую Александрию, оркестр исполнил гимн «Боже, храни короля».

Миновав Баб-эль-Мандебский, «Лессепс» вынес Елисеева в Аденский залив. Тут уже слышалось богатырское дыхание Индийского океана, и путешественник почувствовал, что кровь в жилах побежала веселее.

«Лессепс» шел близ Африки. Желто-бурые берега внезапно вспыхнули густо-зелеными пятнами: это леса ринулись к океану. Поутру пароход входил на рейд Обока. Обок, якорная стоянка на краю Эфиопского нагорья, недавно был захвачен французами. Когда-то в Обок сбегались караванные тропы из Эфиопии, с берегов великих озер, из лесов Экваториальной Африки. Этот старинный торговый путь можно было проторить сызнова, и тогда потекут во французский Обок кофе Каффы и благовония Сомали, слоновая кость, индиго, сахарный тростник…

Пока, правда, Обок был маленьким местечком. Тотчас за Обоком вспухали холмы, за ними лезли к небу горы, а там, в горах, схватывались насмерть тропические заросли. Французы остерегались отлучаться из Обока: в горах и чащах их убивали «дикари». «Дикарям» почему-то не пришлись по вкусу французские пушки, французские сержанты, французские казармы, французские попы. «Дикари» никак не могли взять в толк, что пушки, казармы и сержанты – символы добрых намерений, что проповеди полупьяного монаха – само просвещение и что все это вместе – цивилизаторская, высокая и святая миссия белых пришельцев. Нет, никак не могли взять это в толк кочевники-данакили. Однако белые пришельцы были оптимистами: они полагали, что у них достанет и терпения, и головорезов, и ружей, чтобы образумить «дикарей».

Елисеев взобрался на башню, возведенную французами на берегу Обока. Он стал на верхней площадке, навел подзорную трубу туда, где за пустынями и горами, за лесами и реками крылась Южная Эфиопия, загадочная страна Каффа… Влажный ветер бил в лицо Елисеева, он чуял запах тайны, и размечтался, размечтался Александр Васильевич о путешествиях в Эфиопию.

После Обока Елисеев побывал в Адене, на другом берегу залива. Там, на краешке Аравийского полуострова, громоздилась британская крепость. Там тоже были сержанты, пушки, казармы. И они тоже были символами добрых намерений белых пришельцев.

От южных пределов Красного моря к северным его водам Елисеев отправился на египетском пароходе. Вновь мучила путешественника душная жара, и вновь паломники набивались в его амбулаторию.

Поднимаясь на север, к Синайскому полуострову, Елисеев завершал круговое плавание. Но он знал, что не сможет написать в своих очерках: «Я видел Красное море», если хоть краем глаза не взглянет на «жизнь бездны».

Надо было взять шлюпку и плыть вдоль побережья. Плыть медленно, всматриваясь в подводные джунгли. И только после этого можно направиться через Синайскую пустыню к Средиземному морю и сесть на судно, идущее в Одессу. Только после этого. Но легко сказать – «шлюпка», «медлительное плавание». Как-то оно все еще обернется?

Обернулось как по писаному.

Есть на свете городок Эт-Тур: песок, пальмы, домики, монастырь, рыбаки-арабы. Перед ними – залив, позади – горы.

Среди рыбаков и кормчих небольших торговых посудин отыскал Елисеев некоего Юнуса. Старик прошел морем верст четыреста, сбыл кое-какой товарец и собирался восвояси, в городок Акабу. Плавание порожняком не очень-то радовало Юнуса, но тут судьба свела его с русским странником. Русский предложил две лиры.

– Две лиры? – изумился старик. – О, господин, зачем шутить? Зачем обманываешь старого Юнуса, господин?

Господин, однако, не шутил и не обманывал. Вот пожалуйста: две лиры, двадцать рублей на русские деньги.

Баркас был, наверное, ровесником своему хозяину. Восемь матросов служили на баркасе. Как и Юнус, матросы были тощими и жилистыми. Кожа, выдубленная солнцем, так плотно облегала их скелеты, что даже самый тупой из бывших товарищей Елисеева по Медико-хирургической академии без труда указал бы любую кость, не раскрывая анатомический атлас.

Глядя на баркас и команду, Елисеев не испытывал особой уверенности в благополучии предстоящего плавания. Впрочем, успокаивал он сам себя, почему именно в этот раз должна приключиться беда? А когда хлопотами Юнуса и его «морских волков» на баркасе соорудили для почтенного путешественника что-то вроде нар, да бросили на них соломки, да сколотили из двух дощечек подобие столика, Елисеев вполне удовлетворился.

Десять дней длилось последнее плавание доктора Елисеева Красным морем. Разлегшись на широкой низкой корме, он глядел, восхищаясь и млея, на рифы и отмели.

Казалось, не волны, а солнечные лучи, трепеща и тая, колеблют стебли морских лилий, голубые нереиды и пышные трубчатники. Казалось, не телесное усилие, а солнечные лучи колышут плавники тунцов с фиолетовыми полосками на спинке и плавники красных крылаток, развевают длинные хвосты скатов-тритонов и шевелят бахрому разноцветных медуз.

Солнце, луна, звезды, воздух, свечение моря создавали феерию, порой сочную и резкую, порой мягкую и теплую, будто все, как говорят живописцы, было слегка протерто умброю.

3

Триполи наплывал медленно. Дважды Средиземное море выносило Елисеева на берег Африки. Оба раза в Александрию. Александрия была «печкой», откуда он начинал свои африканские пути-дороги. В феврале 1885 года Средиземное море в третий раз несло Елисеева в Африку.

После плавания на баркасе Юнуса Александр Васильевич вернулся в Россию. Прожив в Петербурге несколько месяцев и отчитавшись перед Географическим обществом, затем вновь посетив Малую Азию, он надумал совершить путешествие по Северной Африке.

Елисеев знал: двое ученых, тоже члены Русского географического общества, Чихачев и Эйхвальд, уже там побывали. Обстоятельство это ничуть не смутило неугомонного Елисеева. Ну, и что из того, размышлял Александр Васильевич, Эйхвальд с Чихачевым изучали природу, я же потружусь как антрополог.

И вот в феврале 1885 года он глядел с пароходной палубы на город Триполи.

Пароходик двигался «самым малым». Лоцман-мальтиец лениво перекатывал на губе сигарку, но глаза его, черные и блестящие, как кусочки антрацита, были зоркими: подходы к Триполи загромождали рифы.