Михаил Авдеев - У самого Черного моря. Книга II

• Название: У самого Черного моря. Книга II
• Автор: Михаил Авдеев
• Издательство: ДОСААФ
• Жанр: О войне
• Год: 1970

Автор этой книги — Михаил Васильевич Авдеев — известный морской летчик. В авиацию пришел в 1932 году. Великую Отечественную войну встретил в Крыму заместителем командира эскадрильи, через год стал командиром полка: талантливые офицеры всегда быстро поднимались по должностным ступеням. В жестоких воздушных боях сбил 17 вражеских самолетов. Познал горечь отступления и радость побед. Дрался за Севастополь, Перекоп, участвовал в освобождении Кавказа, войну закончил в Болгарии. Летчики полка, которым командовал М. В. Авдеев, сбили 300 вражеских самолетов, совершили около 1500 вылетов на штурмовку. За боевые успехи полк преобразован в гвардейский, дважды награжден орденом Красного Знамени, получил наименование Севастопольского. После войны, окончив Академию Генерального штаба, генерал Авдеев занимал ряд ответственных должностей в авиационных соединениях. Военный летчик 1-го класса. Летал на сверхзвуковых истребителях. В настоящее время М. В. Авдеев находится в запасе, активно участвует в общественной жизни, часто выступает перед молодежью фабрик, заводов, учебных заведений. В 1968 году в Издательстве ДОСААФ СССР вышла документальная повесть М. В. Авдеева «У самого Черного моря», рассказывающая о героических подвигах защитников Севастополя. Во вступлении к книге говорилось: повесть — «начало большого повествования, задуманного автором». И вот перед вами — продолжение этого волнующего рассказа.

---

— Товарищ командир, — сказал инженер Макеев, — я слышал, что колеса в одном из полков мазали маслом. Может попробуем? Но вначале их надо очистить от грязи.

Куда-то поехал. Куда-то послал людей. На стоянке появились бетонные плиты, битум, кирпич. В тот же день самолеты подняли из грязи, поставили на сухие твердые постаменты. Колеса промыли, высушили, смазали отработанным маслом. И полк начал летать.

Прибыл генерал Ермаченков, командующий Военно-Воздушными Силами Черноморского флота, посмотрел, как трудятся люди, и вызвал с других аэродромов командиров и инженеров полков. Прилетели на самолетах По-2 и Ут-2, сели. Генерал провел их по нашей стоянке, сказал:

— Учитесь работать у инженера Макеева.

А меня, когда остались вдвоем, спросил:

— Что ты думаешь делать?

Вопрос весьма неконкретный, но я догадался.

— Представлю инженера к награде.

— Правильно, — сказал Ермаченков.

Четыре ордена получил Макеев за время войны. А сейчас, стоя на плоскости «яка», глядит на меня спокойный, немногословный. Спрашивает:

— Куда, командир?

— На Феодосию, Федор Васильевич, — отвечаю я инженеру. Прикрываем штурмовиков.

Макеев кивает: все, мол, понятно. Говорит:

— Летите. Желаю удачи.

Говорят, море везде одинаково. Во всяком случае, это не относится к Черному морю. Нежное в Голубой бухте у Херсонеса, оно переходит в бирюзу Коктебельской и свинцовый налет Мертвой бухт. Светло-синим смотрится сверху в солнечную погоду Феодосийский залив.

Если бы не острое ежеминутное ощущение, что в мире полыхает небывалая война, если бы слева, справа и позади не виднелись армады двух полков штурмовиков и двух полков истребителей, можно было бы без конца смотреть на эту бесконечную голубизну и синеющие в дымке горы. Сколько я не повидал на своем веку заливов, бухт и морей, световая гамма Черного неповторима.

Мы шли на Феодосию. Я и Алексеев — на «Лавочкиных». Другие — на «яках». Машины превосходные. И вроде бы мы уже привыкли драться над морем, но вряд ли абсолютно все из наших летчиков побороли спрятанное в самые глубины души чувство нервозности. Отчасти их можно было понять.

Одно дело — летчику вести бой над сушей. Если и подобьют, все-таки можно как-нибудь посадить израненную машину или на худой конец выброситься с парашютом и добратся до своих.

Если же собьют над морем, да еще в тылу противника, — здесь все сложнее. Во-первых, неизвестно, когда подойдут, чтобы выручить тебя из беды, катера. Но и противник — не дурак. Его катера могут опередить твои. Да и подбитый сухопутный самолет не посадишь на волны. Такая посадка — это почти наверняка мгновенная гибель: машина уйдет под воду раньше, чем пилот сумеет выбраться из кабины.

Чтобы летать и драться над морем в тылу врага, нужно было иметь двойное мужество. И нам, «старичкам», приходилось «облетывать» молодых не только на опытность и мастерство, но и на известную борьбу с «водобоязнью». Чтобы новичок чувствовал себя над морем так же уверенно, как и над землей. Умел найти выход в самой серьезной ситуации, не запаниковать, не потерять хладнокровия.

То ли нас засекли с берега, то ли нам не удалось обеспечить скрытность операции, но истребители противника встретили нас еще на подходе к цели, над заливом.

К тому времени боевой опыт выработал у нас и определенную тактику боя. Радиус виража «яка» меньше, чем у «мессера». Пользуясь этим, мы старались зайти противнику в хвост и при этом с самого начала боя ни в коем случае не выпустить из своих рук инициативы атаки.

Опыт показал, что если нам в начале боя удавалось сбить хотя бы одного фашиста, психологическое и тактическое преимущество уже, как правило, прочно оставалось на нашей стороне.

Как-то так случилось, что «мессеры» сразу отсекли Алексеева. Бросаюсь на выручку, но двое гитлеровцев встают на пути. Вижу огненные трассы, тянущиеся к моей кабине, К счастью, нити их проходят где-то слева внизу. Кажется, пронесло.

И вдруг — удар. Лицо заливает кровь. Бросаю самолет вниз. Осматриваюсь. Вижу — фонарь кабины тоже весь в крови. Первая мысль: «сбит!» Но что за чертовщина, боли не чувствую. Вывожу машину из пике — слушается. Поднимаю ее вверх — идет. Ворочаю руками — боли нет. Только саднит лоб.

Провожу пальцами по лбу: отдираю прилипшую кость. Непостижимо. Туго соображаю: «Если это моя кость, то почему я жив. Если не моя, то откуда кровь, и вообще, что, собственно, произошло?»

К счастью, раздумывать было некогда. Оглянувшись, я понял, что через минуту-другую размышлять вообще бы уже не пришлось: в хвост мне заходил «мессер».

Резко — ручку от себя. Проваливаюсь вниз. Разгоняю скорость. Снова набираю высоту. И вижу рядом Алексеева. Видимо, он уже успел отбиться. У него — встревоженное лицо:

— Что случилось? Жив? У тебя все в крови! — Голос Алексеева в наушниках действует отрезвляюще.

Действительно, что же случилось? Осматриваюсь: рядом опасности вроде бы нет. «Мессеры» уходят, преследуемые «яками». Внизу, на воде, плавают обломки. С болью в душе замечаю — от нашего штурмовика.

И только теперь рассмотрел: к бронестеклу прилипли белые, окровавленные перья. И, наконец, догадываюсь: это чайка ударила в лобовое стекло. Плексиглас пробила, а плиту не смогла. Кровь и крошево разлетевшегося тела чуть не вывели меня из строя.

Где-то я читал, что как-то самолет столкнулся с орлом. Но самому такое привелось испытать впервые. Действительно, чего только не случается на войне, и скольких нелепых случайностей нельзя наперед предвидеть!

— Жив! — отвечаю Алексееву. — В самолет ударила чайка.

— Хватит болтать, — не поверил товарищ. — Может быть, вернешься домой? Нужна помощь? Дотянешь?…

— Идем на цель…

А в Феодосийском порту уже клокотало пламя. Штурмовики начали свою работу.

Телефонограмма приходит под утро

Телефонограмма пришла под утро.

…В сложившихся обстоятельствах, когда необходима четкая транспортная связь с Керченским полуостровом, уничтожение торпедных катеров противника в северной части Черного моря — одна из важнейших первоочередных задач.

По данным разведки, катера противника базируются в основном в портах Феодосия и Киик-Атлама. Отсюда они выходят для действия на наших морских коммуникациях в районах Тамани и Туапсе.

Проведя дополнительную авиаразведку, уничтожить торпедные катера противника в портах Феодосия м Киик-Атлама.

— Соедините со штабом! Срочно!

— Есть!

— Телефонограмму получил. Каков состав сил на операцию?

— Предположительно: тридцать Ил-2, двадцать Як-9, двадцать ЛаГГ-3. Операция должна быть подготовлена особенно тщательно… Учтите все возможные осложнения…

— Слушаюсь…

Собственно, сама по себе такая операция для нас не была новинкой. Не раз и не два, прикрывая штурмовики, мы ходили громить плавсредства противника в Феодосию и Киик-Атламу. Но это были обычные рейды на поражение. Сейчас ставилась задача уничтожения торпедного флота немцев в северной части Черного моря.

Ничего не поделаешь — нужно собирать руководящий состав частей дивизии. Решено было пригласить также старших штурманов: они имели огромный опыт боевой работы. Заседали несколько часов. Заключая, комдив Манжосов сказал:

— Значит, действуем методом последовательных, комбинированных, массированных бомбоштурмовых ударов нескольких групп. Атакуем с разных направлений… Это — общая задача. Теперь — со всем летным составом надо провести групповые упражнения. Отработать все детали бомбоштурмовых ударов и организацию взаимодействия между штурмовиками и истребителями. Весь наш механизм должен работать, как часы… Операцию назначаю на одиннадцатое марта… У вас есть три дня в запасе. Действуйте!..

Март в тот год выдался капризный: все три дня над аэродромом низко висели тучи. Шел дождь. Отчасти это было и неплохо: нам никто не мешал. Барражируя почти на бреющем, летчики «репетировали спектакль». С волнением ждали утра одиннадцатого: не подвела бы погода!

В четыре часа ночи я вышел из землянки. С моря дул резкий ветер. Заметил на небе одну, вторую, третью звездочку. Это уже неплохо: значит, тучи рассеиваются. Лишь бы не было сплошного тумана — он частый гость по весне в крымских предгорьях.

Замечаю, что я не одинок: у соседних капониров разглядывают небо еще две фигуры. Подхожу. Вижу Белозерова и Куликова.

— Спали бы, товарищи! Вам первыми идти.

— Потому и не спится. Да уже и рассвет…

В 7.55 два Як-9 стремительно ушли в воздух. Белозеров и Куликов взяли курс на Феодосию и Киик-Атламу. Их цель — разведка.

Время тянется томительно и нудно. Только что-то около девяти прибежал посыльный:

— Есть радиограмма: катера обнаружены. Над Феодосией барражируют четыре «Ме-109». Облачность — 8–9 баллов. Большее число катеров в Киик-Атламе.