Анатолий Ким - Казак Давлет

• Название: Казак Давлет
• Автор: Анатолий Ким
• Жанр: Современная проза

---

КАЗАК ДАВЛЕТ

Когда я был казаком Давлетом, я жил на юге России, убивал людей и сам много раз подвергался смертельной опасности. В Санкт-Петербурге мне пришлось быть детским писателем, и южные мои привычки на хладном Севере давали себя знать.

Однажды я схватил за горло щекастого партийного чиновника, и это белое горло было таким податливым, что я еле сдержался, чтобы до конца не удушить канцелярскую крысу.

Потом, когда меня выдворили из России, я оказался в Нью-Йорке, и там на Бродвее ко мне средь бела дня пристал африканец-нищий в белой дубленке, такой же верзила, как и я, и мне пришлось стукнуть его, вложив в удар всю свою силу. При этом я высказался вслух, что у меня никогда не бы-ло такой роскошной дубленки, как у этого уличного побирушки. В ответ на это дружок нищего, тоже цветной, которого я и не заметил, воткнул мне в брюхо длинный грязный нож. И тут моя жизнь детского писателя закончилась, а негритосы убежали, смеясь и оборачиваясь на ходу, и тот, которого я ударил, вытирал рукою окровавленный рот.

Конечно, я был пьян, иначе бы я африканца и не тронул и славная дет-вора разных стран заполучила бы от меня еще несколько милых книжек. Но начались мои новые скитания по земле, все по той же земле, на которой мне предстоит появляться снова и снова — потому что я убивал людей, когда был казаком Давлетом, и меня после смерти никуда больше не принимают, нигде в другом мире не ждут.

В Лиссабон на всемирную литературную конференцию приехало много писателей из разных стран, и российскую литературу представляли два полуеврея, армянин и какой-то кореец. Но я с ними хотел говорить на милом мне русском языке, звучным и вкусным петербургским выговором, и я приходил к ним в их помпезные номера гостиницы «Ритц», куда нас поселили, писателей со всего света, и поначалу не пил ни капли. На третий же день я опустошил весь мини-бар у себя в номере, затем пошел к корейцу, который оказался непьющим, выдул весь алкоголь из его мини-бара и закончил тем же самым в номере армянина. Я им показал славный аттракцион, сливая в один большой бокал виски, джин, водку и все это вместе выпивая за один прием.

После всего мне захотелось дать восемьдесят долларов корейцу, но он горделиво и нервно отказывался, так и не взял у меня денег, зато армянин, кажется, не отказался. Меня устроители конференции решили отправить назад в Нью-Йорк, отвезли в лиссабонский аэропорт, но на самолет я почему-то не попал и на другое утро очнулся вновь в своем номере в «Ритце».

Я решительно не помнил, каким образом меня привезли назад из аэропорта, как не помнил и о том, когда и при каких обстоятельствах попал когда-то с юга России в холодный Петербург. Я был в номере совершенно один, но об этом-то ясно помнил: что всегда, кем бы я ни был и где бы ни был, всегда был один и, просыпаясь по утрам, с горечью и великим отвращением предощущал новую, уже скорую, очередную свою погибель. Меня обязательно должны были отправить в следующее путешествие посредством насильственной смерти.

Итак, эта скотина негр в белой дубленке, нищенствующий наглец, ясно предвиделся мне в то утро, и я не поехал на заседание этого дня конференции, которая проходила в старинном дворце где-то на горе, откуда открывался широкий простор с видом на Лиссабон в красных черепичных крышах… Я пошел гулять по улицам португальской столицы.

Значит, он не поехал на заседание, а отправился гулять по крутым изогнутым улицам Лиссабона. Огромного роста, широко распахнутый в плечах, с массивной темной головою как бы чугунного литья, но с робким детским взглядом своих карих казацких глаз, он вызывал изумление у встречных, и многие, пройдя мимо, оглядывались вслед ему. У него был аккуратно по-американски выстриженный затылок.

Ах как грустно мне смотреть на унылую, неуверенную фигуру, оди-нокое тело иностранца, бредущего по незнакомым дебрям чужого города сквозь иноземную толпу с их непонятными взглядами и движениями! Какие-то мелкие темноглазые девушки, возглавляемые монахиней, испуганно шарахнулись в сторону и обошли меня, словно им было ведомо, что я ка-зак Давлет из русских степей, зарубивший саблей множество турок и крымских татар. И многие другие прохожие посматривали на него с опаской.

Эта встреча произошла на какой-то круглой площади, обстроенной старинными домами, украшенными заплесневелыми ампирными завитуш-ками. Посреди площади находился обсохший фонтан с голыми купидонами, которые также были покрыты пятнами плесени, как темной паршой. Какая-то женщина сидела на камнях фонтанного парапета, вольно раскинув по ним свою широкую юбку мутно-зеленого цвета.

Я подошел, сел рядом, вынул сигареты, закурил, а потом произнес по-русски, неспешно разглядывая незнакомку:

— Я детский писатель, хороший детский писатель. Дети любят мои книжки, меня не надо бояться.

Это была туристка, по всей видимости, американка. Рыжеватые волосы патлами, как бы немытые и нечесаные. Увядшая бурая кожа на шее, на руках, как будто бы от плохого питания и преждевременной старости. Блеклых цветов одежда, как бы выгоревшая, старая и дешевая. Но все было не так, я знал, а как раз наоборот: и волосы чистые, деланные в модную прическу, покрытые лаком, и курортный загар, и каждый день превосходное питание, и одежда добротная, с хорошим вкусом, тщательно подобранная. Прекрасные белые крупные зубы, яркая синева глаз, умных, настороженных и уверенных.

— Я не понимаю тебя, — ответила она по-английски. — Но я вижу, что ты иностранец и у тебя какие-то проблемы… Чем я могу помочь?

— Молодчина, — продолжал я по-русски. — Умница. Меня беспокоит то, что я скоро опять умру. Меня зарежет один нигер.

— Нигер? — вопросила она. — Какой нигер? Я тебя не понимаю.

Казак Давлет прикрыл свои тяжелые веки и безмолвно посидел минуту с закрытыми глазами. Я смотрел на него и американку, сидя за столиком уличного кафе, в котором подавали пиво и вареных моллюсков. Я и был тем самым африканцем в белой дубленке, которого казак Давлет двинет кулаком по зубам на Бродвее. Но сейчас было жарко, никакой дубленки на мне не было, и вокруг был не Нью-Йорк, а Лиссабон, и я сидел в кругу своих приятелей за столиком уличного кафе, пил пиво и ел мясо морских улиток.

— Я не знаю, который из них, — говорил казак Давлет, указывая на компанию цветных. — Дело в том, что каждый раз, когда человек кого-нибудь убивает, он убивает сам себя.

— Не надо показывать на них рукой, — вполголоса произнесла она, строго взглянув на него синими глазами. — Они этого не любят, у тебя могут быть неприятности.

— Ничего, — отмахнулся он потухшей сигаретой, затем выкинул окурок в сухой фонтан. — После того, что я узнал во сне сегодня утром, мне уже ничего не страшно.

Высоченный негр в открытой майке и апельсиновых шортах встал из-за столика и, сопровождаемый веселыми возгласами приятелей, двинулся в направлении фонтана, лениво приволакивая ноги в огромных пестрых кедах без шнуровки. Это был я, который подходил к казаку Давлету, чтобы разделаться с ним. Мне было весело с моими глыбами черных мускулов на плечах, с кулаками величиною с кувалду каждый, и я скалил мокрые белые зубы, на ходу оглядываясь в сторону подзадоривающих меня дружков.

Неизвестно, чем бы все кончилось на сей раз для казака Давлета, но тут как по заказу явился из переулка, выходящего на площадь, полицейский в заломленной фуражке, с пистолетом на бедре. Остановившись недалеко от фонтана, он сложил руки за спиною и стал демонстративно наблюдать за негритянским парнем. Тот остановился, оскалился в улыбке еще шире, чем раньше, затем далеко отставил свой обтянутый оранжевыми шортами зад и сделал немыслимое движение какого-то танца. Полицейский, однако, даже не улыбнулся, в упор глядя на него. Тогда парень повернулся и, все так же приволакивая огромные кеды без шнурков, вернулся назад к своей ком-пании.

Женщина живо соскочила с фонтанной стенки и, схватив за руку казака Давлета, повлекла его за собою. И он, на две головы выше нее, послушно следовал за нею, — я проводил их своим пристальным полицейским взглядом, пока они шли в сторону переулка. И мне подумалось не без самодовольства: не заявись я вовремя, этот черномазый мог бы натворить бед. Скверный парень. А я всегда при исполнении долга. У меня нюх на преступления: уж сколько раз бывало, что я появлялся как раз вовремя, чтобы пресечь опасные действия… Мне поверх голов снующей по краю площади толпы был виден аккуратно выстриженный американский затылок удалявшегося казака Давлета.

Они шли по запутанным улицам древней португальской столицы, и он не знал, куда они идут. Разговаривали самым странным образом: он говорил по-русски, она по-английски, она не понимала его и не тяготилась, видимо, этим обстоятельством, а он и не старался, чтобы женщина его понимала.

— Мне кажется, моя голубушка, что я раза четыре уже появлялся на этом свете, и каждый раз меня убивали. И всегда ножом: то в спину, то в живот и ни разу не попали прямо в сердце.