Владимир Аристов - Ключ-город

• Название: Ключ-город
• Автор: Владимир Аристов
• Издательство: НПП «Параллель»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-86067-023-0

Практически неизвестные современному читателю романы Владимира Аристова «Скоморохи» и «Ключ-город» описывают события, происходившие в XV — начале XVI веков. Уже в прошлом Куликово поле, но еще обескровливают русские земли татарские набеги и княжеская междуусобица. Мучительно тяжело и долго складывается русское государство.

Смутное время. Предательство бояр, любовь к Родине и героизм простолюдинов. Двадцать месяцев не могло взять польско-литовское войско построенную зодчим Федором Коневым смоленскую крепость…

_{Художник А. Крылов}

---

Из монастырской трапезной вышел грузный немец в кожаном кафтане и зеленой шляпе с пером. К нему кнехты толчками и направили Михайлу. Немец открыл широкую пасть, сказал что-то солдатам сердитым голосом. Кнехты потянули с Лисицы армяк, ощупали со всех сторон его одежду. Подошел еще один, остроносый поляк в желтом кунтуше. Брезгливо оттопыривая губу сказал большеротому по-немецки:

— Господин ротмейстер! Готов поклясться, что ваши солдаты вряд ли смогут найти в карманах этого грязного мужика хоть бы один грош. Они напрасно вели его в лагерь, так как могли приколоть его там, где захватили.

Лицо остроносого показалось Михайле знакомым, но где видел он пана, вспомнить не мог.

Ротмейстер оскалил лошадиные зубы, поправил палаш на кожаной перевязи.

— О, да, господин Людоговский, кнехты только тогда бывают счастливы в добыче, когда входят в неприятельский город. В полевой же войне они должны довольствоваться тем, что оставит им кавалерия, и не гнушаться даже вшивыми мужиками, если хотят каждый день иметь лишний стакан вина или кружку пива. Вы правы, этого русского следовало моим кнехтам приколоть там, где они поймали, но генерал Потоцкий приказал всех пойманных мужиков посылать к господину Шембеку на земляные работы, и я должен выполнить это распоряжение.

В конце двора послышался неистовый визг. Двое кнехтов, вцепившись в размалеванную женку, тащили ее каждый в свою сторону, выкрикивая проклятия. На женщине лопнуло платье, солдаты еще более разъярились. Кнехты были из разных рот. Вмешались товарищи с каждой стороны, потянулись к палашам. Галдеж поднялся несусветный. Женщины бросились прятаться за бочки. В воздухе сверкнули клинки, стороны кинулись друг на друга. Караулившие Лисицу солдаты не выдержали, позабыв про пленного, побежали выручать своих. За ними, размахивая палашом, переваливаясь по-утиному, поспешил сам ротмейстер умиротворять буянов. Пан в кунтуше, ухмыляясь в усы, смотрел на драку. Михайло не стал долго ждать, угрем прошмыгнул мимо дерущихся солдат. Когда был в воротах, видел, как одному кнехту начисто отхватили ухо, у другого упали на землю отрубленные пальцы. Михайло радостно ухмыльнулся. «Ловко секутся. Куда куски, куда милостыня». Выбравшись за ворота, он вздохнул облегченно.

До ночи Лисица прятался в кустах. Выбрался, когда в королевских таборах и на башнях в городе загорелись огни. Пробираться в город решил теперь со стороны Чуриловского оврага. Благополучно миновал ряды возов и бревенчатые избы, поставленные поляками во время осады. Никто его не остановил. Попадавшиеся жолнеры не обращали на него внимания, в королевском стане было немало мужиков, согнанных на шанцевые работы.

Когда проходил у Троицкого монастыря, услышал русскую речь. Михайло разглядел впереди две фигуры. Фигуры остановились перед избой, желтевшей освещенными оконцами. Дверь избы скрипнула, потянуло сивушным духом. Михайло догадался, что в избе, должно быть, корчма и говорившие туда зашли. Он подобрался к оконцу, приложился глазом. За длинным столом увидел нескольких шляхтичей, дувших водку. Двое, что вошли, усаживались на лавку. Узнал остроносого пана, который говорил сегодня в монастыре с немчином в кожаном кафтане. Теперь вспомнил, что видел поляка в Москве, близ тюрьмы, когда приносил мастеру еду. Другого сразу не рассмотрел, сидел тот спиной. Когда обернулся, Михайло ахнул: «Ну и ну! Ондрей Дедевшин, что был послан начальным в Белый».

Близко послышалось бряцание сабель и громкие голоса. Михайло отскочил от оконца, дальше смотреть не стал.

Выбрался Михайло из таборов не скоро. Близ шанцев на каждом шагу попадались караульные. Пришлось пробираться в темноте ползком. Так и дополз на брюхе до рва. Перебрался через ров, ткнулся прямо головой о стену. На стене заметили, зашевелились караульные. Лисица перекрестился: «Только бы свои не стреляли». Тихо окликнул, сказал, что к воеводе с вестями.

— Веревку киньте, да огня не зажигайте, а то как раз ляхи стрелят.

Поднялся по веревке на стену. Его повели в башню к фонарю. Пока полз, перемазался до макушки. Даже знакомые мужики не могли сразу узнать. До утра Михайло сидел в башне со стенными мужиками, рассказывал, что видел и слышал в Москве. «Воевода Прокофий Ляпунов смолянам от всей земли челом бил, вы-де не дали королю на Москву идти. Стойте и впредь крепко».

Кто-то из слушавших мужиков вздохнул:

— Помрем на стене, а королю не поддадимся.

Дождавшись утра и наскоро попарившись в баньке, побрел Михайло прямо к воеводе на двор. Шеин велел идти в хоромину. Жадно выслушал все, что рассказал Лисица. Переспрашивал. Когда все расспросил, сказал:

— За вести, Михайло, спасибо. Службу великую сослужил!

— А еще, боярин, вести не все. Видел я в королевских таборах дворянина Ондрея Дедевшина. Вино в корчме с паном пил.

Воевода нахмурил брови:

— То, Михайло, весть не новая. Ондрей Дедевшин из Белой королю передался.

Михайло посмотрел на воеводу. Увидел поперек лба новые морщины. Михайло помнил: не видел их, когда боярин посылал его в Москву. И седины, что сплошь укрыла бороду, не было.

21

Кольчугу дал Лисице знакомый бронник Федор Закоша. Закоше доспехи принес боярский сын Дюкарев — поставить перержавевшие кольца. В ночном деле с немцами боярскому сыну мушкетной пулей разворотило голову. Закоша, отдавая кольчугу, сказал:

— Пошто доспехам пропадать! Носи себе, Михайло, на здоровье.

Медный шишак Михайло еще раньше снял под стеною с убитого немца, когда король в первый раз приступал к городу. Попадья, увидев Махайлу в подклети примерявшим доспехи, всплеснула руками:

— Ой, Михалко, светик, в железе, словно сын боярский!

Доспехи пришлись ко времени. На пустом торгу и тихих, словно вымерших, перекрестках пошатывавшиеся от голода бирючи кричали клич: «Король готовится приступать к городу большим приступом, ратным людям и стенным мужикам быть во всякое время готовыми к бою!»

Насыпать вал на Соборной горе не успели. Ранним утром, на другой день после троицы, с шанцев заревели большие пушки. Пятипудовые каменные ядра понеслись к городу. Смрадным дымом заволокло все вокруг.

Шеин ждал приступа каждую ночь. Так и дремал на лавке, не снимая панциря. Заслышав сквозь сон пушки, кинулся на стену. Шесть из привезенных десяти бомбард поляки поставили против стен у Авраамиевских ворот. Стреляли и близ Пятницких и Копытецких ворот, и с Молоховской стороны, и из-за Днепра, чтобы ошеломить русских неслыханной еще пальбой, не дать догадаться, с какой стороны ждать приступа.

Шеин стоял у Авраамиевской башни; щуря глаза, старался рассмотреть сквозь дым, что творится в королевских таборах. Стрельцы и мужики-самопальники, просунув меж зубцов пищали, ждали. Людей на стене мало. На пряслах от башни до башни — где десять, где пять. Воевода увидел юродку Ульку Козью Головку. Она тихо шла по стене, бормоча что-то, махала деревянным крестом. Подумал: «Попы на стены взойти страшатся, блаженная на бой с литвою благословляет». Крикнул, чтобы Козью Головку увели. «Уйди, Уля, не место тут тебе». Каменное ядро с грохотом ударило в подбитый уже зубец. Тучи битого кирпича брызнули в стороны. Юродивая охнула, поджимая ноги, осела. Подскочили стенные мужики, увидели на холщевой рубахе Ульки темные пятна и хлещущую из проломленного виска кровь. Покачивая головами, подняли убитую, понесли в башню.

Весь день стояли ратные и стенные мужики в дыму, ослепленные вспышками пламени осадных пушек, оглушенные ревом и каменным грохотом ударявших в стены ядер. То там, то здесь видели в дыму широкий, в медных пластинах, панцирь и серебряную стрелу на шишаке воеводы. Шагал неторопливо, чуть сутуля спину, мимо редких пушкарей и затинщиков, больше походивших на тени, чем на людей.

— Чуете, смоляне, стойте крепко, как у Богородицы положили!

— Чуем, боярин-воевода, постоим.

Большая половина пушек в городе молчала, некому было стрелять.

К вечеру поляки выбили брешь у Авраамиевских ворот и обрушили верх круглой башни. Когда на шанцах смолкли пушки и рассеялся дым, пространство меж шанцами и стенами почернело от двигавшихся на приступ рот жолнеров и венгерской пехоты. Солдаты тащили связки фашинника и большие мешки с землей заваливать рвы. За жолнерами шли гайдуки с лестницами. Когда дошли до рва, из пролома и со стен ударили в упор из самопалов подоспевшие с соседних прясел стрельцы и мужики-самопальники. Жолнеры первыми показали тыл, за ними, бросая связки хвороста и мешки, помчалась венгерская пехота. Опустошенный мором и голодом город все еще был страшен. Ночью королевские войска пробовали приступать дважды, и опять без успеха.

Утром в шатре Якуба Потоцкого собрался военный совет. На скамьях, ближе к главноначальствующему над войском, сидели маршал Дорогостайский, кавалер Новодворский, Ян Вайер и фелинский староста Стефан Потоцкий. По обе стороны скамьи толпились полковники и иноземные капитаны. Все были одеты по-военному, как были в ночном деле, — в панцирях и шлемах. Некоторые не успели еще стереть с лица пороховую копоть. У Потоцкого холеное лицо после бессонной ночи осунулось. Соломенные усы поникли. Главноначальствующий поднялся, взмахнул булавою, чтобы утихли, обвел панов и рыцарство каменным взглядом.