Александр Авраменко - Огненное лето 41-го

• Название: Огненное лето 41-го
• Автор: Александр Авраменко
• Жанр: О войне

Они из тех, кто принял свой первый бой на рассвете 22 июня. Они пройдут войну «от звонка до звонка». Они дойдут до Берлина. Но случится это только четыре года спустя. А пока — им нужно пережить огненное лето 41-го.

Два брата — летчик-штурмовик и танкист. Две судьбы, опаленные одной войной. Две жизни, брошенные на весы Великой Победы.

Им придется отступать от самой границы — до Москвы и Сталинграда. Гореть в подбитых танках и самолетах. Прорываться из окружений и выкарабкиваться с того света в госпиталях. Испытать горечь первых поражений и радость первых побед. Остановить немцев под Москвой. И погнать их обратно на запад.

Они были солдатами.

Они сражались за Родину.

Они — победили.

---

— Дай ребятам команду, привал десять минут. А мы с тобой чуток поговорим.

Делать нечего, распорядился я, да к нему возвращаюсь. А он меня метров на пятнадцать в сторону отвёл, портсигар достал, сигаретами угощает — знает, что я курящий. Задымили мы «Казбеком», тут особняк и выдал:

— Слушай, капитан, позволь руку тебе пожать, если не побрезгуешь.

Оторопел я, молча ему свою клешню свою протянул, а он её крепко, по-мужски, сдавил. И после негромко так, чтоб не услышал никто:

— Правильно ты сделал с этим дураком — сволочью он ещё той был. Не ты, так я бы к стенке его поставил. И впредь… впредь, капитан, не стесняйся, обращайся, если что. Да, и вот ещё что ты за то, предвоенное, не обижайся. Неправильно я на тебя косился. Извини. Замполит, сука, доносы клепал…

Выбросил окурок, честь мне отдал, и рванул назад, отставших подгонять.

Честно говоря, я только тогда дух и перевел. Докурил, в танк забрался — двинулись. Километра за четыре до города грохот даже сквозь шум мотора пробиваться стал, и дымы впереди сплошным столбом, неба не видно. Чувствую, мясорубка там страшенная. Велел радисту штаб вызывать, а сам в бинокль уставился, высматриваю, что видно.

Минут через пять кричит мой радист:

— Товарищ капитан! Поймал волну, слушайте!

Я подключился — мамочки мои! В наушниках чего только нет мат, стоны, визг какой-то, грохот… Ну, мы еще чуток ближе подошли — связной с приказом прибегает. Мол, всеми силами…

Ну, я и рванул всеми силами. Двадцать восемь машин — шутка разве? Это потом уже выяснилось, что в этом месте Гот тремя танковыми дивизиями наступал…

— Скала один, два, три! Уступом влево… ВПЕРЁД!!!

…Вот они, сволочи! Темно-мышиного цвета вражеские танки. Сплошной стеной, излюбленным немцами клином рвутся вперёд. На передней линии — средние четвёрки, образующие боковые грани свиньи, в середине — лёгкие машины двойки, чешские трофеи, тройки. И все ведут беглый огонь с ходу по наспех отрытым ячейкам пехотного полка. Поле перед махрой забито подбитыми машинами, и я с ужасом понимаю, что это в основном наши же Т-26 и БТ…

Надо срочно что-то решать, и я ору в микрофон:

— Окопы не пересекать! За линию обороны НЕ ВЫХОДИТЬ!!!

Показывая пример, останавливаю свою машину, не спеша ловлю в прицел головной немецкий танк:

— Бронебойным…

— Готов!

Глухо лязгает затвор танковой пушки, скрывая от взглядов желтоватую латунно донца гильзы. Я непрерывно подкручиваю маховички наводки, держа в прицеле срез угловатой вражеской башни. Ещё немного, ещё… пятьдесят метров, тридцать, двадцать…

— Огонь!

Гулко ахает выстрел. Есть! Мой противник словно спотыкается и замирает на месте, откидывается верхний люк, но из машины выскакивают не люди, а мощный язык пламени. Тут же открывают огонь другие танки моего батальона. Пулемётчики малых башен бьют из ДШК по удирающим немцам и лёгким танкам. Отбили! Ура! Слышу радостные крики пехоты, кто-то начинает барабанить по броне. Откидываю люк и высовываюсь вот это да! Неожиданная картина позади башни стоит политрук и молотит по броне рукояткой пистолета.

— Что случилось, товарищ бригадный комиссар?

— Почему стоите! Вперёд, контратаковать врага, уничтожить!

Рассмотрев чин, поясняю:

— Товарищ бригадный комиссар, нельзя! У меня двадцать восемь машин, у них — около двухсот! Они же нас за секунду сожгут!

— Трус! Расстреляю! Вперёд!

— Товарищ бригадный комиссар! Да поймите вы — пожгут нас без толку! А здесь мы немцев можем хоть сутки держать, пока подкрепление не подойдет. К вечеру ещё два батальона из нашего полка должны подойти — тогда и ударим!

У комиссара на губах выступает пена. Он еще что-то кричит и вдруг вскидывает пистолет, стреляя в меня. Мимо! Второй выстрел он сделать не успевает. Сзади слышен могучий гул, и из дыма появляется массивный силуэт Т-28 второй колонны. С брони соскакивает наш особист Шпильман, сталкивает комиссара на землю и выбивает из руки пистолет. Тот орёт дурным голосом, ничего не соображая от испуга:

— Сдаюсь! Сдаюсь! Нихт шиссен!

— Сука!!!

Один из пехотинцев молча выскакивает из окопа и с хеканьем всаживает в живот комиссару гранёный штык. Гулко бухает выстрел. Моисей улыбается и кивает мне:

— На этот раз я вовремя, капитан!

— Александр…

— Вовремя, Сашка?

— Ой, вовремя! На пять минут бы опоздал — и к тем ребятам, — я киваю на разбитые танки, — и мы бы прибавились…

— Принимай пополнение наши орлы ещё четыре машины успели починить, а к ночи, глядишь, ещё пять-шесть подойдёт…

Вместе с ним находим командира пехотного полка и договариваемся о взаимодействии. Пехтура быстро отрывает нам капониры, заваливает торчащие над землей башни ветками и всяким хламом. Пока есть возможность, отрывают и запасные позиции. Дело идёт быстро, поскольку воронок хватает, а почва песчаная. Часа через два все машины укрыты и надёжно замаскированы. Немцы пока больше не дёргаются, да и время уже почти восемнадцать часов. Может, и пронесёт…

Нет, сглазил за час до заката они предпринимают ещё одну атаку, которую мы тоже успешно отбиваем, добавив к нашим танкам ещё четырнадцать вражеских факелов. Ночное дежурство берёт на себя пехота, а несколько ребят вместе со Шпильманом уползают пошарить на поле боя…

Возвращаются они только часа через два, с гостинцами и трофеями прежде всего это немецкие пулемёты, которые с обоюдного согласия передаются пехоте, у которой на роту бойцов — по одному ДШК. Где остальные — неизвестно. Затем несколько парабеллумов, документы, и даже карта с нанесённой на утро обстановкой. Напоследок, подмигнув, Моисей достаёт бутылку настоящего французского коньяка.

— В головной четвёрке достал, где и карта была. По сто грамм? Положено!

Я не отвечаю, а подсвечивая фонариком замираю над листами германской карты немцы стоят под Жабовичами, стрелка ведет через Брест, и, судя по-всему, окружили Гродно…

Объясняю это Шпильману, тот тоже становится серьёзным. Подумав и посовещавшись с пехотинцами и офицерами батальона, решаем, что это липа. Ну не могут фашисты в первый же день так нас потеснить! Столько войск, столько танков, огромное количество самолётов — и вдруг почти на двести километров в первый же день! Не верю! Не верю, и всё тут! Ничего, сейчас наши ребята подойдут, сразу всё станет ясно…

Утро начинается с бомбёжки. На этот раз нам везёт бомбят не пикировщики, а обычные бомбардировщики. Десятки огромных двухмоторных машин работают с высокой горизонтали, и поэтому в расположении падает совсем немного бомб. Основная масса ложится на поле боя, и несчастным, уже подбитым и сгоревшим машинам достаётся вновь. Всё заволакивает дымом и пылью, но нам всё же легче под прикрытием брони, чем пехоте в окопах. Наконец, немцы улетают, зато начинает трещать рация выдвинутый дозор докладывает, что идут…

— Бронебойным!

— Слева, слева!!!

— Ах, гад…

— Прощайте, товарищи!

— На тебе, сука, нна!

— Коля, держись!

Они снова шли клином. Но на этот раз впереди мчались шустрые Pz-II, непрерывно поливая боевые порядки пехоты из двадцатимиллиметровых автоматических пушек.

— Не стрелять! Подпустить ближе! Огонь по моей команде!

Поздно… У кого-то не выдерживают нервы. Гремит первый выстрел, затем, не разобравшись, начинают и остальные. Напрасно я надрываю связки, крича в эфир о демаскированных позициях…

После первых же снарядов лёгкие танки оттягиваются назад, умело прикрываясь подбитыми машинами. Я приникаю к панораме… Эх, ничего не видно… Распахиваю люк, высовываюсь с биноклем наружу… Господи! Спаси и Сохрани!

На холм в трёх километрах от нас, немцы выкатывают даже отсюда кажущиеся громадными пушки. БУМ! Огненная трасса утыкается в соседний со мною танк. Неимоверной силы взрыв разваливает машину на части главная башня срывается с погона и уносится назад…

Новый выстрел — и ещё одно попадание. Подбитая машина мгновенно вспыхивает, из неё выскакивает охваченная огнем фигура и падает на землю, пытаясь сбить пламя с комбинезона. Бесполезно. Двое пехотинцев выпрыгивают из ячейки и, накрыв горящего шинелью, всё-таки тушат огонь. Ещё попадание, и ещё одно… Немцы стреляют выше всяких похвал каждый снаряд попадает в цель, причём безнаказанно из башенного орудия двадцать восьмого прямой выстрел — триста тридцать метров. Бить по холму, что по Луне результат один. Срочно надо что-то предпринять, иначе нас попросту перещёлкают, как куропаток! Чуть помедлив, отдаю команду:

— Первая рота, вперёд! Дави их, ребята!

Остатки подразделения с натугой вылезают из укрытий и спешат к пушкам, но в этот момент немецкие четвёрки и самоходки открывают беглый огонь. Вспыхивает одна машина, вторая, третья… Фашисты выбивают наши танки один за другим…