Николай Евдокимов - Грешница

• Название: Грешница
• Автор: Николай Евдокимов
• Жанр: История

---

Еще жальче стал он в эти дни, потерянно слонялся по комнате, смотрел на птиц в клетках, бросал червяков рыбам или ходил по саду, чавкая ботинками, нюхал последние, увядающие цветы. В деревне он не собирался оставаться, все жалел, что уволился с работы в Томске. И хотя брат Василий обещал устроить его кладовщиком какой-то артели в городе, поговаривал, что поживет немного да и уедет с Ксенией в Сибирь: "Привык я там".

Днем Василий Тимофеевич уходил куда-то, и пока его не было, на крыльце, привалившись горбом к перильцам, сидел брат Федор. Михаил пытался с ним заговаривать, но горбун, хмурясь, только мычал что-то в ответ, и, ежась под его взглядом, Михаил торопливо уходил в комнату.

- Надоело мне тут, - шептал он Ксении, - будто в неволе сидим... Выздоравливай скорей, да и поедем к тебе...

Иногда брат Федор заглядывал в комнату, манил Михаила пальцем:

- Дровец поколи.

И Михаил послушно шел, колол.

Два раза за эти четыре дня приезжала Прасковья Григорьевна. Ксения из окна видела, как брат Федор отпирал ей калитку, как шла она через двор с обеспокоенным, готовым, казалось, принять любую страшную весть лицом.

Они сидели друг против друга в комнате, молчали. Прасковья Григорьевна - на стуле, Ксения - на диване. Мать поджимала ноги, боясь запачкать пол, пугливо озиралась на клетки и прятала зачем-то свои морщинистые, обветренные руки. Виновато, жалостливо смотрела она на Ксению, и Ксения чувствовала, что мать хочет что-то сказать ей, что за этим она и пришла. И если не сказала в прошлый раз, то скажет теперь. Но и на этот раз Прасковья Григорьевна ничего не сказала, посидела, повздыхала и поднялась.

- Поклонитесь бате, маманя, - попросила Ксения.

А Прасковья Григорьевна вдруг обняла ее и заплакала, вся трясясь, как в лихорадке:

- Доченька, ясонька моя... Лешка-то что учинил! На собрание к нам ворвался, богохульствовал, грозился...

Вошел брат Федор, хмуро глянул на нее, проговорил: "Рассказывай!" - и мать сразу утихла, неловко чмокнула Ксению в щеку, пошла к двери.

Бесконечными показались Ксении эти четыре дня. Она не решалась выходить из комнаты: боялась лишний раз встретиться с горбуном. Ей надоело здесь, ей хотелось домой.

По вечерам, когда возвращался Василий Тимофеевич, все сидели на веранде, пили чай. А потом брат Василий приносил библию - огромную толстую книгу с картинками. Михаил рассматривал картинки, охал от восхищения. Горбун сидел в углу, закрыв глаза, то ли дремал, то ли размышлял о чем-то. Сидел тихо, не шевелясь, будто и не было его. Брат Василий сухонькими пальчиками листал тонкие страницы, читал. Уставая, он передавал книгу Михаилу, и Михаил нараспев произносил божественные слова. А Ксении было тоскливо. Ее охватывало острое чувство своей беспомощности, никчемности, бессмысленности всего, что окружало ее.

Давно уже она не ждала чуда. Она знала, его не будет, как знала и то, что никогда не полюбит Михаила, никогда не сможет даже привыкнуть к нему. И еще она знала: от любви к Алексею ей никуда не уйти, не убежать, как не убежать от себя самой.

Ксения слышала и не слышала, что читают брат Василий и Михаил. Она вспоминала, как шла с Алексеем по лесу, как сорвал он одуванчик, вспоминала, как гуляла с ним по городу, как ходила в кино.

- "Если же не будешь слушать гласа господа... - читал Михаил, - то прийдут на тебя все проклятия сии и постигнут тебя. Проклят ты будешь в городе, и проклят ты будешь в поле. Прокляты будут житницы твои... прокляты... прокляты..."

Ксения готова была кричать от ужаса. Закрыв глаза, вцепившись руками в сиденье стула, боясь, что брат Василий заметит ее смятение, что горбун прочтет ее мысли, она молила у бога прощения. Молила, а сама будто слышала голос Ивана Филипповича: "В чем же оно, милосердие божье?" И это было самым страшным.

Василий Тимофеевич, наверно, догадался о ее состоянии. Он подошел, погладил ее по голове и сказал:

- Почитай и ты.

Она придвинулась ближе к столу, начала читать:

- "Если не будешь стараться исполнять все слова закона сего, написанные в книге сей... то господь поразит тебя и потомство твое необычайными язвами, язвами великими..."

Голос ее сорвался, во рту пересохло, она не видела ничего, только дрожала от охватившего ее озноба.

- Читай, голубка, - ласково сказал Василий Тимофеевич и перевернул несколько страниц.

Ксения глотнула воздух и снова стала читать. Бог уже не грозился. Ксении стало спокойнее, голос окреп, и она даже с интересом начала следить за подвигами царя Давида, которые он совершал по велению господа.

- "...И добычи из города вынес очень много. А народ, бывший в нем, он вывел и положил их под пилы, под железные молотилки". - Ксения прочла эти слова и остановилась.

- Ну, ну, читай, - сказал брат Василий.

Но читать она больше не могла: она словно опять сидела с Алексеем в кино, словно опять видела толпы женщин, детей за колючей проволокой, дым над газовыми печами, фашистских солдат, видела, как травят собаками все потерявшего в этой войне человека.

Михаил отобрал у нее библию, стал читать сам:

- "...И положил их... под железные топоры и бросил их в обжигательные печи. Так он поступил со всеми городами..."

- Не надо! - вскрикнула Ксения и заплакала.

Ночью, когда Михаил заснул, она снова взяла библию, снова перечла эти слова. Она листала страницу за страницей, надеясь обрести успокоение, но чувствовала только страх.

- "О, как любезны ласки твои, сестра моя, невеста! О, как много ласки твои лучше вина, и благовония мастей твоих лучше всех ароматов!" - читала Ксения и видела глаза Алексея, слышала его голос.

Краснея, дрожа от стыда и греховных мыслей, она читала и перечитывала откровенные эти слова. Не дьявол, не сатана искушал ее, а сама святая книга укрепляла ее в том, от чего должна была Ксения отречься - и отреклась - по велению господа. Это было непонятно, страшно. Это было немилосердно, жестоко...

На следующий день Василий Тимофеевич разрешил наконец Ксении и Михаилу вернуться в Репищи.

- Теперь можно, - сказал он, - все вроде образовалось...

Он проводил их до моста через реку, усадил в попутный грузовик и помахал на прощанье рукой, крикнув, что дня через два приедет навестить.

Шофер оказался знакомым. Ксения оцепенела, когда влезла в кабину, но он сидел с непроницаемым, строгим лицом, и она отодвинулась подальше, затихла. Так, молча, они и ехали всю дорогу. Михаил, сидевший в кузове, раза два зачем-то стучал по перекрытию кабины, но шофер не останавливался, угрюмо ехал дальше.

Чем ближе подъезжали к Репищам, тем тревожнее делалось Ксении: как она пойдет завтра на ферму, как посмотрит в глаза Зине, Петровне, Вальке? Ей стыдно было перед ними. Уже не превосходство ощущала она над ними в том, что спасла свою душу, а какую-то вину, словно обманула в чем-то их всех.

Она ехала и желала только одного, чтобы хоть сегодня не встретить никого.

И никто не встретился.

Изба, в которой Ксения родилась, в которой прожила всю свою невеселую жизнь, показалась ей чужой. И сама, как чужая, она сидела в комнате, потускневшими глазами смотрела в окно, словно мучительно вспоминала что-то и не могла вспомнить.

За окном уже лежали сумерки. Приближалась ночь. Но с каждым часом, с каждой секундой приближалось и утро, завтрашнее утро, когда Ксения должна будет пойти на ферму. Пусть медленнее идет время, пусть дольше продлится ночь!

Мать собирала ужин, отец и Михаил обсуждали в сенях, как надо израсходовать Михаиловы сбережения, сколько пожертвовать брату Василию, общине, сколько оставить себе. Ксения не могла слушать их торопливый, жадный шепот - вышла во двор.

Стелясь по земле, колотя по Ксениным ногам хвостом, вокруг нее кружился Дармоед. Она погладила его, и он, встав на задние лапы, благодарно лизнул ее в подбородок и убежал куда-то. Ксения обошла избу, заглянула в хлев. Корова почуяла ее, вытянула голову, и Ксения обняла ее за шею, долго гладила между рогами, чувствуя на лице своем теплое, парное дыхание. А потом она стояла возле ограды сада, смотрела на перепаханную дождями землю, на засохшие огуречные плети, голые деревья.

По дороге мимо избы кто-то прошел - Ксения сжалась вся, хотя вряд ли ее могли увидеть в темноте. Проехал грузовик, и снова вся напряглась Ксения, решив, что это Алексей.

Мать вышла из избы с коромыслом, с ведрами, спросила необычным, заискивающим голосом:

- Может, за водой сходишь, доченька?

Ксения взяла ведра.

Она почти бежала к колодцу, но ей никто не встретился. Она торопливо набрала воды, вскинула коромысло на плечо и уже пошла обратно, как вдруг услышала далеко за спиной треск мотоцикла и сразу почувствовала, что это едет Алексей. Ксения метнулась в сторону, но даже в вечерней темноте спрятаться было некуда, и она почти побежала, скользя по глиняной тропинке, расплескивая воду. Свет мотоцикла ударил ей в спину - она вздрогнула, остановилась на мгновение и пошла дальше, ступая по освещенной дорожке, как по дорогому ковру, по тому ковру, который обещал подарить ей Алексей. Алексей спрыгнул с мотоцикла, догнал ее. Она увидела его исхудавшее лицо, его полные грусти и любви глаза и до боли вцепилась пальцами в коромысло.