Светлана Бондаренко - Неизвестные Стругацкие От «Страны багровых туч» до «Трудно быть богом»: черновики, рукописи, варианты.

• Название: Неизвестные Стругацкие От «Страны багровых туч» до «Трудно быть богом»: черновики, рукописи, варианты.
• Автор: Светлана Бондаренко
• Издательство: АСТ
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2005
• ISBN: 966-696-779-0

В эту книгу, подготовленную многолетним исследователем творчества братьев Стругацких Светланой Бондаренко, вошло множество неизвестных текстов этих мэтров фантастики — черновики и ранние варианты известных произведений, сценарии и рассказы. Все тексты публикуются впервые. Книга дополнена рисунками А. и Б. Стругацких на полях рукописей и снабжена подробными комментариями

---

В тот момент, когда он делал стойку на одной руке, внизу под окном зафыркал автомобиль. Знакомый пронзительный голос крикнул:

— Исида-сан! Исида!

„Като?“ Исида легко перевернулся, мягко, как кошка, упал па пятки и поднял штору. — Да! — хрипло рявкнул он.

Рассказ издавался в журнале „Советский воин“ (1962), сборниках „Только один старт“ (1971), „Фантастика-72“. В последнем варианте он и переиздавался в собраниях сочинений, хотя в нем отсутствовало предуведомление от Авторов:

Пайщики акционерного общества „Алмазная Пасифида“ до сих пор ждут известий о том, что в порты Японии придут грузовые субмарины странного подводного народа. Возможно, им (пайщикам) будет интересно узнать некоторые подробности, касающиеся предыстории этой многообещающей компании, любезно предоставленные авторам настоящего рассказа одним из свидетелей ее возникновения…

В собрании сочинений „Сталкера“ начало текста восстановлено.

„ШЕСТЬ СПИЧЕК“ ВАРИАНТЫ…

О ранних вариантах Б. Н. Стругацкий подробно писал как в „Комментариях“, касающихся собственно рассказа „Шесть спичек“, так и сопровождая первопубликации ранних версий этой идеи в 11-м томе собрания сочинений „Сталкера“: „Затерянный в толпе“ и „Кто нам скажет, Эвидаттэ?“.

Вариант, более близкий к окончательной версии, но содержащий еще некоторые элементы предыдущих, сохранился в архиве, к сожалению, не полностью.

ВОСЬМОЙ ЗА ПОСЛЕДНИЕ ПОЛГОДА

Комлин Александр Николаевич, сотрудник Института Высшей Нервной деятельности, 29 лет.

Несчастный случай при эксперименте, связанном с облучением частицами высоких энергий. Доставлен 16 сентября в бессознательном состоянии.

При общем вполне удовлетворительном состоянии организма — психическая травма первой степени, потеря памяти, сильное нарушение координации движений. Симптомов лучевой болезни нет. Будучи приведен в себя, кричал, метался, рвал одежду. Связность речи потеряна. Реакция Петера — Чернявского — 57.12. Применена радиотерапия по методу Чернявского.

…Ослепительно белые вершины Комо. Горячий клубок Сиу погрузился в вечерние заросли, и дыхание теплого ветра гонит по меркнущему небу розовые легкие облака… Джунгли темнеют. Джунгли чуть колышутся, нависая над тяжелой черной водой Ста, где в желтой тине у самых берегов лениво шевелят прозрачными плавниками большие белые рыбы в ожидании Вечерних Песен. Когда с горячих болот придет слоистый туман и ляжет как плоское облако над неподвижной водой, вершины Комо померкнут, и наступит час Вечерних Песен. Небо станет черно-синим, и одна за другой поднимутся из далеких лесов четыре Ночных Огня, белых, как священные рыбы Ста.

Это моя родина. Здесь мой дом у самого берега, хороший высокий дом, где так прохладно в период Зноя и так тепло в период Туманов. Здесь мой народ — племя славных копьеносцев, прозванных Победителями Дао — страшных лесных драконов, спускавшихся с Комо в период туманов. Где все это? Что со мной? Уже разгорался огонь вечернего костра, и звучала в ушах Песня Белой Рыбы, и зоркий Хитта закричал, что видит кончик первого Ночного Огня, высунувшийся из-за темной стены джунглей… Уже плескалась вода у берега под плавниками священных рыб, поднявшихся из ила, и пустила первую трель добрая птица Кги, подавая знак, что беззубые Дао заснули и она слышит их сонный храп… Уже поднялась, опираясь на копье, старая Акка,[79] не отрывая глаз от оживающего пламени костра, и стихли голоса и смех невидимой толпы соплеменников. — Что произошло? Все исчезло сразу, мгновенно, как исчезает копье, брошенное в воду, не оставляя после себя даже всплеска. И как река возвращает копье, так память возвращает образы — родные и далекие, похожие на сладкий сон, но это не сон. Наверное, сон — это язык, не слушающийся меня, чужой голос, исходящий из груди — из чужой груди, слабой, тщедушной и белой, и — если открыты глаза — белолицые карлики, закутанные в странные одежды, бесшумно скользящие вокруг меня… Но не надо открывать глаз. Уши доносят скрипы и шорохи, кто-то бродит рядом и переговаривается хриплым каркающим шепотом… Не надо открывать глаз — они увидят низкий потолок, и непонятные предметы вокруг, и маленькое холодное Сиу на толстой короткой ножке, изливающее слабый свет, и — самое страшное — чужое тело на белом ложе, покрытое толстой греющей материей тело, к которому прикреплена теперь моя голова… Кто вы? Язык не слушается, хрип течет из горла, густой, как горячий болотный ил. Кто вы, карлики, отнявшие мое тело у моей головы? Пустите меня! Развяжите веревки, прижимающие тело! Я хочу петь Вечернюю Песню, а для этого надо сесть! Я хочу петь Песню Кли, но ведь я… не помню ее. Я не помню своего имени… Пустите!.. Ослепительно белые вершины Комо, когда Ночные огни погружаются в Горячие Болота…

17 сентября. Общее состояние удовлетворительно. Около часа ночи — сильная вспышка болезни: бред, беснование. Введен в состояние искусственного сна. Весь день пролежал с закрытыми глазами. Радиотерапию перенес спокойно. Реакция П.—Ч.: утром — 59.0, вечером — 76.3. Улучшение заметно.

В палате висел прозрачный уютный сумрак. Маленькая лампа-ночник слабо освещала аккуратно застланную койку у дальней стены, окно, затянутое тяжелой портьерой, и вторую койку — на ней лежал человек, до подбородка укрытый мохнатым больничным одеялом. Его лицо резкой тенью выделялось на яркой белизне подушки. Рядом сидел другой в накинутом на плечи халате.

— По-моему, это был очень удачный опыт, — сказал сидевший нерешительно. Тот, что лежал, шевельнулся, согнул ногу под одеялом, не отвечая.

— Тебе было очень больно? — спросил сидевший.

— Нет… Впрочем, я не помню. — Голос больного был глух.

Говорил он заметно запинаясь, словно подбирал слова. Одеяло соскользнуло на пол, сидевший торопливо нагнулся и поправил его.

— Больше всех напугался, наверное, Дим Димыч, — снова заговорил посетитель. — Он весь трясся, когда приехала скорая помощь… Ты ведь сильно кричал, знаешь…

— Я… совсем… помню… плохо… — с расстановкой проговорил лежащий. — Плохо помню… я… — Он оборвал, не договорив.

— Знаешь, как это было, Витя? Сначала всё, как обычно: я включил психотрон, киноаппараты. Ты сидишь железно — не шевелишься, глаза открыты, молчишь. Тишина, психотрон верещит — все в полном порядке… И вдруг — на седьмой минуте — вопль! И какой! У меня волосы встали дыбом. А ты кричишь, кричишь, кричишь… Я давно всё выключил, бегаю вокруг, раскупориваю камеру, а ты — кричишь! И тут врывается Дим Димыч и с ним — этот новенький из охраны, оба ощетинились, Димыч рвет кобуру, никак пушку вытащить не может и — на меня! Ну, и смех и грех, ей-богу!

Посетитель неуверенно засмеялся, потом наклонился вперед, пытаясь разглядеть лицо лежащего.

— Слушай, Витя, ты, может, думаешь, тебе вредно разговаривать? Наоборот — мне все врачи говорят, расшевелите вы его!

Он-де с нами говорить не хочет. Ты говори, говори, Витька, это тебе полезно.

Лежащий снова шевельнулся под одеялом:

— Понимаешь… Ты не думай… Я не… не нездоровый… То есть… Словом… Я хорошо себя чувствую, но… Не говорить… не гово… говориньетн-ну…

— Что? — Сидящий придвинул свое лицо вплотную к лицу рольного. — Что, что? Повтори, повтори, Витя…

Глаза больного выкатились, остекленели, из сведенного су дорогой рта выскакивали какие-то странные хриплые слова.

Ануо гуанни узна ро дао…

— А, опять, — прошептал посетитель, отшатываясь. Он поспешно, чуть дрожащими руками, вытащил из бокового кармана пиджака плоский блестящий диктограф, включил его.

— Н'наа вуэна нао гоаон'наа…

Голос слабел, задыхался. Подбородок больного опустился, веки упали на расширенные зрачки. Голос смолк. Сидевший подождал еще немного, выключил диктограф и положил его на тумбочку рядом с лампой.

— Витя.

— Мм, — сказал больной. — Видал? И все время, все время я и там, и здесь… Ты понимаешь?

Теперь он говорил тихо, но почти не запинался и не хрипел.

— Ты записывай, записывай все это. И скажи этим кретинам, чтобы разрешили поставить здесь магнитофон — ведь мой, с позволения сказать, бред — это единственное, что доходит оттуда… Ты меня понимаешь, Кристо?

— Это не единственное, Витя… — Кристо помолчал и вдруг выпалил, словно окунулся в ледяную воду: — Есть еще рисунки!

— Что-о! — Больной приподнялся.

— Рисунки, товарищ Комлин! Черт с ними с докторами, они…

— Они считают меня обыкновенным сумасшедшим.

— Да. Они запретили мне это показывать: возвратный процесс, патологический стимул и все такое…

— Где рисунки, покажи! — Комлин быстро поднялся и сдвинул абажур: яркий свет брызнул на его худощавое лицо, бронзовое от загара.

— Ого! — сказал Кристо, роясь в кармане. — А ты не так плох!