Владимир Савченко - Визит сдвинутой фазианки (Сборник)

• Название: Визит сдвинутой фазианки (Сборник)
• Автор: Владимир Савченко
• Издательство: Молодь
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1991
• ISBN: ISBN 5-7720-0628-2

Владимир Иванович Савченко родился в 1933 г. Окончил Московский энергетический институт. Фантастику начал писать еще в студенческие годы. Первые опубликованные рассказы — «Навстречу звездам» и «Пробуждение доктора Берна».

«Визит сдвинутой фазианки» — сборник произведений писателя, созданных в разные годы. Однако все эти повести и рассказы, на первый взгляд — очень разные, неизменно полны романтики приключений и азарта научного поиска!

---

…Нет, конечно, передо мной сейчас Кепкин-здешний, по уши погрязший в делах и отношениях этой н. в. линии. А где тот, мой коллега, куда его занесло?

Когда я позавчера переходил из Нуля, его не было уже дней пять. Вернулся ли?

Я спрашиваю:

Ну а вывод какой?

Вывод? Шатается Пал Федорыч-то. Дирлектор он ведь, так сказать… Гера смотрит на меня со значением.

Чепуха. Подумаешь, директор сказал… Выкрутится Уралов и на этот раз, ему все как с гуся вода.

Знаешь, Кепкин оскорбленно встает, когда ты прликидываешься идиотом, у тебя получается очень похоже. Прлосто один к одному!

Смирнова фыркает за моей спиной.

Я тоже поднимаюсь:

И из-за подслушанной сплетни ты отвлекаешь меня от дела?! Постой… что это у тебя под глазом? Граждане, у него под глазом синяк.

Опять?! с хорошо сделанным сочувствием произносит Толстобров.

Где? Где?! Гера смотрится в зеркальную шкалу гальванометра. Это чернила… Он слюнит палец, пытается стереть, но поскольку пальцы в тех же чернилах, синяк становится еще заметнее.

Тем временем его окружают все.

Похоже на отпечаток утюга, определяю я. Тыльная сторона. Хотя бы в полотенце заворачивала.

Кино-о! стонет Алла.

Герман Игоревич, скалится Убыйбатько, вы бы сбегали в медэкспертизу, взяли справку о побоях и в суд!

Кепкин теперь предельно лаконичен. Он берется за ручку двери, обводит всех взглядом исподлобья:

Пар-ла-зи-ты! и выходит.

Минуту в лаборатории длится веселье, потом все утихомириваются. Только Андруша еще долго хмыкает и крутит головой над схемой.

Все-таки Кепкин перебил настроение, отвратил от идеи. Слишком многое напомнил. «Да, но что создала его лаборатория?» Вот именно: одни попытки и провалы. Под водительством Павла Федоровича Уралова.

Неужели он и здесь выкрутится на ученом совете? Вероятней всего, да.

Ведь вышел он цел и невредим из всех вариантов провала «мигалки», даже катастрофических, в которых сотрудник погиб. В таких случаях снять начальника следует хотя бы из соображений приличия, а вот нет, обошлось. Доктор Выносов за него горой, пестует в ученые.

Но сейчас Паша шатается, Герка прав. И если поднапереть всем, то?.. Ведь он еще «и. о.», диссертации не сделал.

…Ну. вот отвратив от эксперимента, втянул меня другим концом в водоворот лабораторных страстей этот черт картавый. Так я завязну надолго.

Закончу-ка я лучше опыт на сварочном станке, закруглюсь

хоть с этим для душевной свободы.

Прилаживаю снова на нижнем электроде наполовину изуродованную матричную полоску. Осторожно подвожу верхний штырь к искорке германия с никелевой, с мушиный след, нашлепкой.

Дожимаю педаль и… хруп!

Мысленно произношу ряд слов, заменяемых в нашей печати многоточиями.

Нет, я что-то не так делаю. Надо иначе. Как?..

ГЛАВА V. ПАВЕЛ ФЕДОРОВИЧ ДЕЛАЕТ ПАССЫ

Карась любит, чтобы его жарили в сметане. Это знают все кроме карася. Его даже и не спрашивали не только насчет сметаны, но и любит ли он поджариться вообще.

Такова сила общего мнения.

К. Прутков инженер. Мысль № 95.

1

На подоконнике зазвенел телефон. Встаю, подхожу, беру трубку:

Да?

Лаборатория ЭПУ? Попрошу Самойленко.

Я слушаю, Альтер Абрамович. Здравствуйте.

Алеша, здравствуйте. Алеша, ви мне нужен. Надо якомога бистро списать «мигалку». Она же ж у вас на балансе! Зачем вам иметь на балансе неприятности? Надо списывать, пока есть что списывать.

Ясно, Альтер Абрамович, вас понял. Иду.

Делаю мысленный реверанс станку и идее: ничего не попишешь, надо идти. Хотел попробовать, честно хотел, но… то Кепкин, то вот Альтер не дают развернуться.

Техник Убыйбатько, подъем! Пошли в отдел обеспечения, «мигалку» будем списывать.

Ну-у, я только распаялся! недовольно вздыхает Андруша. Встает, снимает со спинки стула пиджак в мелкую клетку, счищает с него незримые пылинки, надевает. Придирчиво осматривает себя: туфли остроносо блестят, на брюках стрелочки все в ажуре, от и до. Андруша у нас жених.

Мы идем.

…Тот разговор во времянке, статья из «Ла вок де текнико» и «мигалка» три источника и три составные части Нуль-варианта. Из разговора родилась теория, статьи дали первый намек на ее практичность, открыли путь к методу. А из «мигалки» возник наш советский эмоциотрон.

(Собственно, название «эмоциотрон» нам было ни к чему куда вернее бы «вариатрон» или «вариаскоп». Но на начальство, в частности, на доктора Выносова, неотразимо действуют доводы типа «Так делают в Америке», особенно если не уточнять, что в Южной. А что там делают, эмоциотроны? Значит, и быть по сему.)

Сейчас можно смотреть на все происшедшее философски: нет худа без добра. Ведь именно — потому, что не получился нормальный вычислительный агрегат, мы и смогли, добавив по Сашкиной идее необходимые блоки, преобразовать его в персептрон-гомеостат, чувствительный к смежным измерениям. Благодаря этому получились наши интересные исследования, мир расширился.

Только нет у меня в душе философичности, эпического спокойствия.

…На кой ляд Паша поставил «мигалку» на баланс? Ах да, это же было готовое изделие: Электронно-вычислительный Автомат ЭВА-1. Все мы свято верили, что сделали вещь.

Тогда лаборатория наша (как и все в этом новом институте) только начиналась. Начиналась она с молодых специалистов Радия Тюрина, Германа Кепкина, Лиды Стадник, которая сейчас в декрете, Стрижевича и меня; Толстобров появился через год. Молодые, полные сил и розовых надежд специалисты ни студенты, ни инженеры. Экзамены сдавать не надо, стипендия… то бишь зарплата неплохая, занимаешься только самым интересным, своей специальностью… хорошо! Первый год мы часто резвились с розыгрышами и подначками, по-студенчески спорили на любые темы. При Уралове, конечно, стихали, двигали науку.

Уралов… О, Пал Федорыч тогда в наших глазах находился на той самой сверкающей вершине, к которой, как известно, нет столбовых дорог, а надо карабкаться по крутым скалистым тропкам. «Мы, республиканская школа электроников», произносил он. «Меня в Союзе по полупроводникам знают», произносил он, потрясая оттиском единственной своей (и еще трех соавторов) статьи. И мы, как птенчики, разевали желтые рты.

Нас покоряло в Паше все: способность глубокомысленно сомневаться в общеизвестных истинах (тогда мы не догадывались, что он просто с ними не накоротке), весомая речь и особенно его «стиль-блеск» лихо, не отрывая пера от бумаги, начертать схему или конструкцию, швырнуть сотруднику: «Делайте!» и неважно, что схема не работала, конструкции не собиралась, потом приходилось переиначивать по-своему, главное, Паша не отрывал перо от бумаги. Это впечатляло. В этом смысле у него все было на высоте, как у талантливого: вдохновенный профиль с мужественным, чуть волнистым носом, зачесанные назад светлые кудри, блеск выкаченных голубых глаз и даже рассеянность, с которой он путал данные и выдавал чужие идеи за свои.

Впрочем, должен сказать, что к концу первого года работы над «Эвой», я ясно видел, что Павел Федорович в полупроводниках разбирается слабовато; впоследствии выяснилось, что Кепкин и Стриж были также невысокого мнения о Пашиных познаниях в электронике, а Толстобров и Тюрин о его научном багаже в проектировании и технологии. Но каждый рассуждал так: «Что ж, никто не обнимет необъятное. В моем деле он не тумкает, но, наверное, в остальных разбирается. Ведь советует, указует».

Автомат создавали в комнате рядом с нашей (в Нуль-варианте он, модернизированный, и сейчас там); затем распространились и сюда, в «М-00». Тюрин и Стрижевич выпекали в вакуумной печи у глухой стены твердые схемы на кремниевой основе: промышленность таких еще не выпускала. Возле окна мы с Лидой Стадник собирали из них узлы, блоки ощетиненные проводами параллелепипеды, заливали их пахучей эпоксидкой, укладывали в термостат на полимеризацию. У соседнего окна Толстобров с лаборантом в два паяльника мастерили схемы логики. В дальнем полутемном углу Кепкин, уткнув лицо в раструб импульсного осциллографа ИО-4, проверял рабочие характеристики полуготовых блоков. Посреди комнаты техник Убыйбатько клепал из гулких листов дюралюминия панели и корпус «Эвы».

А Павел Федорович величественно прохаживался по диагонали, останавливался то возле одной группы, то возле другой:

Гера, теперь проверьте на частоте сто килогерц.

Алексей… э-э… Евгеньевич, Лида! Плотней заливайте модули, не жалейте эпоксидки.

Радий… э-э… Кадмиевич. ну как тут у вас? Темпы, темпы и темпы, не забывайте!

Э-э… Андруша! А ну, не перекореживайте лист! Покладите его по-другому.

Кепкин высвобождал голову из раструба, глядел на Пашу, утирая запотевшее лицо, восхищенно бормотал: «Стрлатег!..»