Лариса Евгеньева - Эра Милосердия

• Название: Эра Милосердия
• Автор: Лариса Евгеньева
• Жанр: Прочая детская литература

---

- Хватит за мной таскаться, поняла?

- Извини... я...

- Ну чего тебе? - спросил он уже мягче.

- Пошли со мной, а?

Он раздраженно дернул плечом.

- Твоя тетя, конечно, достойная старая дама, но ты понимаешь, у меня не такое сейчас настроение, чтобы выслушивать ее шпильки. И вообще... можешь ты понять, что человеку надо побыть одному?

- Могу... Но я не к тете. Мы пойдем... Короче говоря, ты сам должен увидеть. Ты должен со мной пойти. Я все понимаю, но ты должен. Именно сейчас. Я очень тебя прошу, а?

- К психиатру, что ли? - ухмыльнулся он. - Меня мама уже водила когда я запустил в папашку вазоном. И тот сказал, что я вполне нормальный, не веришь?

- С ума сошел? Это просто... ну, один человек. Я тебе по дороге расскажу. Идем. Да брось ты этот пирожок, я тебя обедом накормлю!

Вряд ли можно было найти людей более не похожих друг на друга, чем Валерий Павлович и тетя Соня. И все же Валерий Павлович зачастил к ним почти ежевечерне. (К ним - это значит, в первую очередь к тете Соне.) Обычно после звонка в дверь следовал его неизменный робко-деликатный вопрос: "Позволите на огонек?.." - точно он признавал за тетей Соней полное право захлопнуть дверь у него перед самым носом. И, мгновенно расцветая, тетя Соня распахивала перед Валерием Павловичем дверь, а сама бросалась на кухню и принималась лихорадочно собирать на стол. Теперь в духовке всегда находилось что-нибудь "обалдительно", по Эриному выражению, пахнущее.

После ужина тетя Соня гасила свет, включала искусственный камин, и, сидя у мерцающих лампочек, имитирующих тлеющие угли, они вели нескончаемый, продолжающийся от встречи к встрече, разговор. Сначала Эра пристраивалась рядом, свернувшись калачиком в кресле, но в какой-то момент вдруг поняла, что она здесь лишняя. У них появился какой-то особый язык, как у людей, проживших вместе длинную жизнь, когда о многом говорится вскользь, мимолетно, однако собеседники, прекрасно понимая друг друга, не нуждаются в подробностях; они перебрасывались им одним понятными намеками, а часто просто молчали, глядя на мигающие огоньки, и молчание это не было тягостным или пустым. Это получилось как-то само собой, упаси бог - ей вовсе не давали понять, что она мешает, наоборот, оба они искренне просили ее посумерничать с ними у камина, и иногда Эра так и делала, но чаще всего уходила в свою комнату, отговариваясь уроками: задавали им сейчас более чем достаточно.

Сегодня она тоже ушла к себе, сказав, что у нее куча уроков. И это была чистая правда. Волосы дыбом вставали, стоило лишь подумать, сколько нужно приготовить к завтрашнему дню: восемь задач по алгебре, два параграфа по физике, сложный текст по английскому... Однако Эра бесцельно сидела за столом вот уже полчаса, не прикасаясь к книгам, - все никак не могла отойти от впечатлений сегодняшнего дня.

Она все-таки увела Мурашова с собой. Демонстративно вздыхая, он плелся рядом, засунув руки в карманы. Со стороны - вихляющийся и развинченный балбес и лоботряс, великовозрастный баловень папы с мамой. Но теперь Эра знала, что отнюдь не всегда истина плавает на поверхности.

- Ну? Когда расколешься? - лениво поинтересовался Мурашов.

- Мы идем на нашу старую квартиру. - Эра не собиралась все ему выкладывать, пусть увидит сам, но кое-что, разумеется, сказать необходимо. - Раньше мы жили в коммуналке... ну, не такая уж чересчур и коммуналка - всего один сосед. В общем, я часто туда хожу. Каждую неделю. Я хочу, чтобы ты с ним познакомился тоже.

- Ясно, - хмыкнул Мурашов, - что ничего не ясно. Он что - передовик труда? Я так понял: он должен меня воспитывать?

- А зачем воспитывать? - искренне удивилась она.

- Ну, не знаю... - Он озадаченно помолчал.

Разговаривать, впрочем, и времени не было: они подошли к прежнему Эриному дому. По широчайшей лестнице бывшего купеческого особняка поднялись на второй этаж. Эра достала из кармана ключ, и они вошли в небольшую прихожую. Почти сразу дверь, ведущая в комнату, открылась, и на пороге встал высокий, до смешного похожий на папу Карло, каким его рисуют в детских книжках про приключения Буратино, человек.

- Привет, Эрочка, - сказал он, протягивая Эре руку. - Ты не одна? Кто это?

- Это мой одноклассник Игорь Мурашов, - сказала Эра, пожимая его руку. - А это Андрей Семенович.

В старом, помутневшем трюмо Эра увидела отражение Мурашова: побледнев, он растерянно смотрел на Андрея Семеновича. И Эра понимала, почему: пристально-неподвижный взгляд Андрея Семеновича, направленный выше их голов, в какую-то невероятную даль, странно контрастировал с его веселым и оживленным лицом.

- Слепые обычно любят ощупывать новому человеку лицо, - улыбнувшись, проговорил Андрей Семенович, - но, мне кажется, зрячий получает от этого слишком малое удовольствие, так что разрешите просто пожать вам руку. Может, я ошибаюсь, но по руке можно понять о человеке многое, хотя, разумеется, далеко не все. Прошу!

- Интересно, что вы поняли по моей руке? - кашлянув, неловко спросил Мурашов.

Вместо ответа Андрей Семенович крепко подхватил Мурашова - и вовремя: заходя в комнату, тот споткнулся о высокий порог, еле удержавшись на ногах.

- Проклятый купчина! Здесь, представляете, была его кладовка. Подозреваю, что он соорудил такой высоченный порог, чтобы о него спотыкались, удирая, воришки. А вон в той комнате, где жило Эрочкино семейство, там была его кухня. Видите, какие изумительные на стенах изразцы? - Андрей Семенович пошире раскрыл дверь. - Дверь между комнатами я пробил после их отъезда... Конечно, испортил стену, да... Жаль, но ничего не попишешь.

- Вы же все равно не видите, - вырвалось у Мурашова, и он от неловкости залился краской.

Но Андрей Семенович не заметил (или сделал вид, что не заметил) его бестактности.

- Да вы садитесь, - сказал он. - Хоть в кресло, хоть на диван.

Мурашов сел, оглядывая тесную, не намного больше вагонного купе, комнатушку. Единственное, чего здесь хватало с избытком, так это высоты потолка, и тому, кто находился здесь, начинало казаться, будто он попал на самое дно поставленного стоймя пенала.

Эра ушла на кухню - отгороженный от купеческой кухни закуток с третью окна.

- Эрочка, - окликнул Андрей Семенович, - холодильник набит до отказа! Дерзай на свое усмотрение! Так вот, - продолжил он, - я, разумеется, не вижу в понимании зрячего, однако иногда... - Он запнулся, подыскивая формулировку. - Иногда мне кажется, что чем-то похожим на зрение я все же обладаю. Прикосновения, запахи... - Он помолчал. - Главное, конечно, звуки. Для вас они - что-то привычное, малозначащее, а для меня каждый звук - это предмет, или движение, или характер, или расстояние, или чувство... Мир как бы состоит из звучащей материи. У каждого предмета свой голос. Для вас трамваи грохочут однообразно, а для меня нет двух одинаковых. Ты никогда не прислушивался, как стучит дождь утром или вечером?

- Разве есть разница?

- Конечно. А как он стучит по асфальту или подоконнику?

Мурашов отрицательно покачал головой и принялся перебирать разбросанные на журнальном столике яркие конверты с пластинками - на многих из них были иностранные надписи.

- Хочешь послушать?

Мурашов вздрогнул от неожиданности и растерянно протянул Андрею Семеновичу конверт с пластинкой. Тот поставил пластинку на проигрыватель, и комната вдруг огласилась птичьей трелью.

Уменьшив огонь под кастрюлей с супом, Эра прошла в комнату с изразцами, села за письменный стол, положив перед собой стопку бумаги, взяла ручку и включила стоявший тут же маленький диктофон. Он заработал, и оттуда донесся размеренный и глуховатый голос Андрея Семеновича. Правду говоря, Эра ничего или почти ничего не понимала из того, что она переписывала с кассеты, поэтому делала она это привычно-механически, улавливая через открытую дверь россыпь птичьих голосов и обрывки разговора.

- У меня много пластинок с записями разных звуков. Кое-что привозили из-за границы друзья. Пение птиц, звуки леса, шум моря, колокольные звоны... Раньше я боялся тишины. Мне нужна была иллюзия внешнего мира. Теперь... Что ж, со временем приходит умение обращать взгляд внутрь себя. Искать мир в себе. Человеческий мозг, знаешь ли, самая невероятная и самая поразительная вещь во Вселенной! - Андрей Семенович насторожился и приложил к губам палец. - Тс... Сейчас запоет пеночка...

- Ничего, - вежливо сказал Мурашов, выслушав птичье теньканье.

- Интересно, как она выглядит?

- Да я, в общем, не разбираюсь в птицах.

- А это сойка.

- По-моему, так себе голосок.

- Любопытнейшая птица! Видел ее когда-нибудь?

- Сойку? Нет... Воробьев видел, серые такие, маленькие и прыгают, ворон - те черные... Ну, еще клювы у них большие. Кур! Живых - на картинке, в магазине - потрошеных. - Мурашов фыркнул.

Через полчаса Эра выключила суп, сварила пачку пельменей, и они пообедали. Мурашов вполне освоился и уже не казался таким зажатым. Впрочем, так происходило с каждым, кто первый раз встречался с Андреем Семеновичем; очень быстро забывалось о том, что он "не такой", а следовательно, с ним нужно как-то по-особенному себя вести.