Эдит Уортон - Век наивности

• Название: Век наивности
• Автор: Эдит Уортон
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1981

В романе «Век наивности», написанном в 1920 г. Эдит Уортон рисует сатирическую картину нью-йоркского высшего общества 70-х годов прошлого века.

Вступительная статья А. Зверева. Примечания М. Беккер и А. Долинина.

---

— Нет.

— Я собирался ехать в Вашингтон повидать вас. Все уже было готово… и мы чуть не разминулись.

— О! — вскричала она, словно испугавшись опасности, которой они чудом избежали.

— Знаете, я совсем забыл ваше лицо.

— Совсем забыли?

— Я хочу сказать… как бы это лучше объяснить… Я… со мной это всегда так. Как будто вы каждый раз являетесь передо мной впервые.

— Да, да, я понимаю!

— Значит… значит, так бывает и с вами? Отворотясь к окну, она кивнула.

— Эллен, Эллен, Эллен!

Она ничего не ответила, и он молча смотрел, как ее профиль расплывается на фоне снежной мглы за окном. Что она делала все эти четыре месяца? Как мало они, в сущности, друг о друге знают! Драгоценные минуты ускользали, но он забыл все, что собирался ей сказать, и мог лишь беспомощно раздумывать о тайне их разобщенности и близости, которую, казалось, символизировало то, что и сейчас они сидят здесь рядом, но в темноте не видят даже лиц друг друга.

— Какая прелестная карета! Она принадлежит Мэй? — спросила госпожа Оленская, неожиданно отвернувшись от окна.

— Значит, это Мэй послала вас меня встречать! Как мило с ее стороны!

Помолчав, он с досадой выпалил:

— На следующий день после нашей встречи в Бостоне ко мне приходил секретарь вашего мужа.

В своем коротком письме к ней он ни словом не обмолвился о визите мосье Ривьера и намеревался похоронить этот эпизод в своей груди. Однако напоминание о том, что они сидят в карете его жены, тотчас заставило его отомстить. Пусть ей будет так же неприятно услышать о мосье Ривьере, как ему о Мэй! Однако, как и в других случаях, когда он надеялся нарушить ее обычную сдержанность, она ничем не обнаружила удивления, и он тут же заключил, что мосье Ривьер состоит с ней в переписке.

— Мосье Ривьер к вам приходил?

— Да, разве вы не знали?

— Нет, — просто отвечала она.

— И вас это не удивляет? Она помедлила.

— Что тут удивительного? В Бостоне он мне говорил, что знает вас, что вы — если я не ошибаюсь — встречались в Англии.

— Эллен, я хочу спросить у вас одну вещь.

— Пожалуйста.

— Я хотел спросить это сразу же после встречи с мосье Ривьерой, но мне не хотелось об этом писать. Это Ривьер помог вам уехать, когда вы оставили мужа?

Сердце его билось так сильно, что он задыхался. Неужели она и к этому вопросу отнесется так же сдержанно?

— Да, я очень многим ему обязана, — ответила она недрогнувшим голосом.

Тон ее был таким естественным, чуть ли не равнодушным, что смятение Арчера улеглось. Еще раз — одной лишь своею простотой — она сумела заставить его почувствовать, насколько он скован нелепыми условностями, и притом в ту самую минуту, когда он думал, что окончательно с ними разделался.

— Вы самая честная женщина на свете! — воскликнул он.

— О, это далеко не так, но, быть может, одна из самых спокойных, — отозвалась она. По голосу ее было слышно, что она улыбается.

— Называйте это как хотите. Вы непредвзято смотрите на вещи.

— О, это потому, что мне пришлось смотреть в лицо Медузе Горгоне.[174]

— Но это вас не ослепило! Вы увидели, что она такое же старое пугало, как и все остальные.

— Она не ослепляет, а только осушает слезы.

Ответ ее, исходивший, казалось, из недоступных Арчеру глубин жизненного опыта, заглушил мольбу, готовую сорваться с его уст. Паром, медленно продвигавшийся вперед, остановился, и нос его с такой силой врезался в сваи причала, что коляска зашаталась, а седоков бросило друг к другу. Почувствовав прикосновение плеча госпожи Оленской, Арчер, дрожа, обвил ее рукой.

— Если вы не слепы, вы должны увидеть, что дальше так продолжаться не может.

— Что не может продолжаться?

— То, что мы вместе — и не вместе.

— Нет. Вам не надо было встречать меня сегодня, — изменившимся голосом проговорила она, потом вдруг обернулась, прижалась к его груди и поцеловала его в губы. В то же мгновение экипаж тронулся, и в окне вспыхнул свет фонаря, висевшего у выезда с причала. Она отпрянула, и оба, не шевелясь, молча ждали, пока карета продиралась сквозь затор у пристани. Когда они наконец выехали на улицу, Арчер торопливо заговорил:

— Не бойтесь меня, не забивайтесь в угол. Украденный поцелуй — совсем не то, что мне нужно. Вы видите, я даже не пытаюсь прикоснуться к вашему рукаву. Я прекрасно понимаю: вы не хотите, чтобы наше чувство превратилось в пошлую тайную связь. Я не мог бы говорить так вчера, потому что, когда мы не вместе и я с нетерпением жду встречи с вами, все мои мысли сгорают в жарком пламени. Но вы приходите, и вы для меня настолько больше того, что я помнил, и я хочу от вас настолько больше, чем провести с вами час-другой сегодня или завтра, а в промежутках томиться бесконечным ожиданьем, что я могу совершенно спокойно сидеть рядом с вами — так, как сейчас, — лелеять свою мечту и верить, что она осуществится.

Помедлив, она еле слышно спросила:

— Что значит «верить, что она осуществится»?

— Разве вы не знаете, что она осуществится?

— Ваша мечта о том, чтоб мы не расставались? — Она вдруг засмеялась жестким смехом. — Да, вы нашли подходящее место, чтобы мне это сказать!

— Вы имеете в виду карету моей жены? Может быть, нам лучше выйти и пройтись пешком? Надеюсь, вы не боитесь снега?

Она снова рассмеялась, на этот раз более мягко.

— Нет, я не выйду и не пройдусь пешком, потому что мне надо как можно скорее добраться до бабушки. И вы будете сидеть со мною рядом, и мы станем смотреть в глаза реальности, а не мечтам.

— Не знаю, что вы называете реальностью. Для меня единственная реальность — только это.

Она ответила на эти слова долгим молчанием, а тем временем карета, миновав какую-то полутемную улицу, выехала под ослепительные огни 5-й авеню.

— Значит, раз я не могу стать вашей женой, вы хотите, чтобы я стала вашей любовницей? — спросила госпожа Оленская.

Грубость ее вопроса испугала Арчера; женщины его круга избегали этого слова даже в тех случаях, когда разговор близко касался подобных тем. Он заметил, что госпожа Оленская произнесла его так, как будто оно занимало законное место в ее словаре. Неужели его свободно употребляли при ней в той ужасной жизни, от которой она бежала? От неожиданности он вздрогнул и, запинаясь, проговорил:

— Я… я хочу каким-то образом уйти с вами туда, где подобных слов… подобных понятий… не существует. Туда, где мы будем просто жить, как два человека, которые любят друг друга, не мыслят жизни друг без друга, и где больше ничего на свете не имеет значения.

С глубоким вздохом, который перешел в смех, она проговорила:

— О, мой милый, где эта страна? Бывали ли вы В ней? — Остановившись и увидев, что он угрюмо молчит, она продолжала: — Я знаю стольких людей, которые пытались ее найти, и, поверьте, все они по ошибке сошли на промежуточных станциях вроде Булони, Монте-Карло или Пизы, и эти станции ничем не отличались от того старого мира, который они покинули, — разве что были гораздо меньше, грязнее и беспорядочнее.

Он еще никогда не слышал, чтобы она говорила таким тоном, и ему вспоминалась давешняя ее фраза.

— Да, Медуза Горгона и в самом деле осушила вам слезы.

— И открыла мне глаза. Люди заблуждаются, думая, что она ослепляет. Напротив, она не позволяет им закрыть глаза, и поэтому они никогда больше не могут погрузиться в блаженную тьму. Кажется, есть такая китайская пытка. Непременно должна быть. О, поверьте, это жалкая маленькая страна!

Карета пересекла 42-ю улицу — крепкая лошадка Мэй мчала их на север с быстротою кентуккийского рысака. Арчер задыхался от сознания растраченных напрасно слов и минут.

— Что, по-вашему, ожидает нас? — спросил он.

— Нас? Но ведь нас в этом смысле не существует! Мы близки друг другу, только оставаясь друг от друга вдалеке. Тогда мы можем быть самими собой. В противном случае мы всего лишь Ньюленд Арчер, муж двоюродной сестры Эллен Оленской, и Эллен Оленская, двоюродная сестра жены Ньюленда Арчера, которые пытаются быть счастливыми за спиной у тех, кто им доверяет.

— О, я отрешился от всего этого, — со стоном вырвалось у него.

— Нет! Вы никогда от этого не отрешались. А я отрешалась, — каким-то странным голосом произнесла она, — и я знаю, что это такое.

Он сидел молча, оглушенный немой болью. Потом, пошарив в темноте звонок к кучеру и вспомнив, что Мэй, желая остановиться, звонила два раза, позвонил, и карета подъехала к тротуару.

— Почему вы остановились? Это ведь не дом бабушки! — воскликнула мадам Оленская.

— Нет, но я выйду здесь, — пробормотал он, открывая дверцу и соскакивая на мостовую. В свете уличного фонаря он увидел ее испуганное лицо и инстинктивное движение, которое она сделала, желая его удержать. Он закоыл дверцу и на мгновенье прислонился к окну.