Агата Кристи - Скрюченный домишко

• Название: Скрюченный домишко
• Автор: Агата Кристи
• Жанр: Классический детектив
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-32179-7

Помните английскую песенку в переводе Корнея Чуковского: «А за скрюченной рекой / В скрюченном домишке / Жили летом и зимой/ Скрюченные мышки»? Для жителей особняка «Три фронтона» эта песенка весьма актуальна – разросшийся пристройками коттедж, населенный большой шумной семьей, действительно напоминает тот самый «скрюченный домишко». В таком доме просто обязана парить веселая кутерьма. Но однажды там стали совершаться убийства…

---

– Ох, боже мой, – пробормотал он, – заходите. Сделайте одолжение. Я как раз уходил… но неважно. Проходите в гостиную. Сейчас приведу Клеменси… ах, ты уже здесь, дорогая. Это старший инспектор Тавернер. Он… Где же сигареты? Погодите минутку. С вашего разрешения… – Он налетел на ширму, нервно пробормотал: «Прошу прощения» – и выскочил из комнаты. Словно вылетел огромный шмель, оставив позади себя тишину.

Миссис Роджер Леонидис продолжала стоять у окна. Меня сразу же заинтриговала ее личность и атмосфера комнаты. В том, что это была ее комната, у меня не возникло никаких сомнений.

Стены были выкрашены в белый цвет, настоящий белый, а не тот цвет слоновой кости или бледно-кремовый, какой обычно подразумевается под словом «белый», когда речь идет об отделке дома. Картины отсутствовали, лишь над камином висела одна – геометрическая фантазия из темно-серых и темно-синих треугольников. Минимум мебели, только самое необходимое, три-четыре стула, столик со стеклянным верхом, небольшая книжная полка. Никаких украшений. Свет, простор, воздух. Комната являла собой полную противоположность нижней гостиной, сплошь заставленной парчовой мебелью и цветами. И миссис Роджер Леонидис разительно отличалась от миссис Филип Леонидис. Чувствовалось, что в Магде Леонидис заключается несколько женщин одновременно и в любой момент может проявиться любая из них. Но Клеменси Леонидис, убежден, неизменно оставалась сама собой. Женщина с ярко выраженной индивидуальностью. На вид ей было около пятидесяти. Седые, очень коротко подстриженные на итонский манер волосы так красиво росли на ее изящной голове, что эта стрижка, всегда казавшаяся мне уродливой, не безобразила ее. Умное, тонкое лицо, какой-то особенно пытливый взгляд светло-серых глаз. Простое темно-красное шерстяное платье изящно облегало ее стройную фигуру.

Вот женщина, внушающая тревогу, мелькнуло у меня… потому что критерии, по которым она живет, явно не те, по которым живут обыкновенные женщины. Я сразу понял, почему София употребила слово «безжалостность» в применении к ней. Комната отдавала холодом, и я даже поежился.

Клеменси Леонидис произнесла спокойным тоном хорошо воспитанной женщины:

– Садитесь, пожалуйста, старший инспектор. Есть ли какие-нибудь новости?

– Причиной смерти был эзерин, миссис Леонидис.

Она задумчиво проговорила:

– Значит, это убийство. Несчастный случай, как я понимаю, исключается?

– Да, миссис Леонидис.

– Будьте, пожалуйста, помягче с моим мужем, старший инспектор. На него эта новость очень сильно подействует. Он боготворил отца и вообще переживает все очень остро. Он человек эмоциональный.

– Вы были в хороших отношениях со свекром, миссис Леонидис?

– Да, вполне хороших. – И спокойно добавила: – Мне он не очень нравился.

– Почему?

– Мне не нравились его жизненные установки и его методы.

– А как вам нравится миссис Бренда Леонидис?

– Бренда? Я редко ее вижу.

– Не думаете ли вы, что между нею и мистером Лоуренсом Брауном что-то было?

– Вы хотите сказать – что-то вроде романа? Не думаю. Да мне, собственно, и неоткуда это знать.

Голос ее звучал равнодушно.

В комнату ворвался Роджер Леонидис, и снова возникло впечатление, что влетел огромный шмель.

– Меня задержали, – выпалил он. – Телефон. Ну что, инспектор, есть новости? Что послужило причиной смерти отца?

– Смерть вызвана отравлением эзерином.

– Что вы говорите! Боже мой! Значит, все-таки это она! Не захотела ждать! Он ее подобрал, можно сказать, из грязи, и вот награда. Она его хладнокровно убивает! Боже мой, как подумаю, все во мне закипает.

– У вас есть конкретные основания так думать? – спросил Тавернер.

Роджер заходил по комнате, ероша волосы обеими руками.

– Основания? А кто же еще мог? Я ей никогда не доверял, она всегда мне не нравилась! Никому не нравилась. Мы с Филипом в ужас пришли, когда отец однажды явился домой и сообщил о своей женитьбе. В его возрасте! Безумие, чистое безумие! Отец был человеком поразительным, инспектор. Живой ум, как у сорокалетнего. Всем, что у меня есть, я обязан ему. Он все для меня сделал, ни разу не подвел. Это я его подвел… как подумаю…

Он тяжело опустился в кресло. Жена спокойно подошла к нему:

– Хватит, Роджер, хватит. Не взвинчивай себя так.

– Да, душа моя, знаю. – Он взял ее за руку. – Но как я могу оставаться спокойным… Как могу не испытывать…

– И все-таки мы все должны сохранять спокойствие. Старший инспектор нуждается в нашей помощи.

– Это верно, миссис Леонидис.

– Знаете, чего мне хочется? – закричал Роджер. – Мне хочется задушить эту женщину своими руками. Отнять у бедного старика несколько лет жизни! Будь она сейчас здесь… – он вскочил, его трясло от ярости. Он протянул вперед руки, скрючив пальцы, – …я задушил бы ее, задушил…

– Роджер! – одернула его Клеменси.

Он смущенно взглянул на нее:

– Прости, душа моя. – Он обернулся к нам: – Извините меня. Я не владею собой. Я… Простите…

И он опять вышел из комнаты.

Клеменси Леонидис с едва заметной улыбкой проговорила:

– На самом деле Роджер мухи не обидит.

Тавернер вежливо улыбнулся. А затем начал задавать свои обычные рутинные вопросы.

Клеменси Леонидис отвечала кратко и точно. Роджер Леонидис был в день смерти отца в Лондоне, в Боксхаузе, у себя в управлении. Вернулся он засветло и какое-то время, как обычно, провел с отцом. Сама она, как всегда, находилась в Институте Ламберта на Гауэр-стрит, где она работает. Вернулась домой почти в шесть вечера.

– Видели ли вы свекра?

– Нет. В последний раз я его видела накануне, мы пили с ним послеобеденный кофе.

– А в день смерти вы его видели?

– Нет. Я, правда, ходила на его половину, Роджеру показалось, что он оставил там свою трубку – очень ценную вещь. Но, как выяснилось, он оставил ее на столике в коридоре, так что мне не пришлось беспокоить свекра. Он часто ложился около шести вздремнуть.

– Когда вы услыхали о том, что он заболел?

– Бренда прибежала и сказала. Примерно в половине седьмого.

Вопросы эти, как я знал, ничего не значили, но я видел, с каким пристальным вниманием изучает инспектор Тавернер эту женщину. Он задал ей несколько вопросов о характере ее работы в институте. Она объяснила, что работа связана с радиационным эффектом атомного распада.

– Значит, вы работаете над атомной бомбой?

– Нет, в моей работе нет ничего разрушительного. Институт проводит эксперименты по терапевтическому действию.

Тавернер наконец встал и изъявил желание познакомиться с этой частью дома. Она как будто слегка удивилась, но вполне охотно провела их по всей квартире. Спальня с двумя односпальными кроватями под белыми покрывалами и лишь самые необходимые туалетные принадлежности снова напомнили мне больницу или монашескую келью. Ванная тоже выглядела аскетично – не было тут ни роскошного оборудования, ни общепринятой коллекции косметики. Пустая кухня блистала чистотой и содержала лишь множество полезных приспособлений, экономящих хозяйский труд. Наконец мы подошли к двери, которую Клеменси отворила со словами: «Это личная комната мужа».

– Входите, – окликнул нас Роджер. – Входите.

Я с облегчением перевел дух. Что-то в суровой чистоте квартиры действовало на меня угнетающе. Зато эта комната была сугубо индивидуальна. Большое бюро с деревянной шторкой, беспорядочно набросанные на нем бумаги, старые трубки и табачный пепел. Большие вытертые кресла. Персидские ковры на полу. На стенах выцветшие фотографии: школьники, игроки в крикет, военные; акварельные наброски пустынь, минаретов, а также парусники и морская тематика, морские закаты. Словом, приятная комната, принадлежащая славному, дружелюбному, компанейскому человеку.

Роджер неловкими руками достал из стеклянного шкафчика и разлил по стаканам что-то, при этом скинув мимоходом с одного из стульев книги и бумаги.

– У меня тут полный ералаш. Я начал разбирать завалы. Уничтожаю старые бумаги. Скажите, когда хватит.

Инспектор от выпивки отказался.

– Вы должны меня извинить, – продолжал Роджер. Он принес мне стакан и, наливая, говорил с Тавернером, повернув назад голову: – Я не мог совладать с собой.

Он с виноватым видом оглянулся на дверь, но Клеменси Леонидис в комнате не было.

– Редкая женщина, – сказал он. – Я имею в виду мою жену. Все это время она держится великолепно – великолепно! Не могу выразить, как я восхищаюсь ею. Она пережила тяжелый период – ужасающий. Еще до того, как мы поженились. Ее первый муж был прекрасный человек – прекрасной души, я имею в виду. Но очень хрупкого здоровья, туберкулез, сами понимаете. Он занимался важной исследовательской работой по кристаллографии, если не ошибаюсь. Работой, мало оплачиваемой и требующей большой затраты сил. Но он не хотел отступаться. Она работала как вол, фактически содержала его и все это время знала, что он умирает. И ни одной жалобы, ни намека на усталость. Она всегда повторяла, что счастлива. Потом он умер, и она очень тяжело переживала его смерть. В конце концов она согласилась выйти за меня замуж. Я был так рад дать ей немного покоя и счастья. Мне хотелось, чтобы она оставила институт, но она, разумеется, считала своим долгом продолжать работать – еще шла война. Но и сейчас она испытывает потребность в работе. И она чудесная жена, о лучшей и мечтать нельзя. Господи, как мне повезло! Я на все для нее готов.