Стив Айлетт - Шаманский космос

• Название: Шаманский космос
• Автор: Стив Айлетт
• Издательство: T-ough Press
• Жанр: Современная проза

"Представьте себе, что Вселенную можно разрушить всего одной пулей, если выстрелить в нужное место.

"Шаманский космос" — книга маленькая, обольстительная и беспощадная, как злобный карлик в сияющем красном пальтишке. Айлетт пишет прозу, которая соответствует наркотикам класса А и безжалостно сжимает две тысячи лет дуалистического мышления во флюоресцирующий коктейль циничной авантюры.

В "Шаманском космосе" все объясняется: зачем мы здесь, для чего это все, и почему нам следует это прикончить как можно скорее.

Если вы ждали кого-то, кто напишет Библию XXI века, если вы ждали новой убийственной веры для кислотного поколения рейв-культуры, если вы ждали первого из великих неомодернистов нового века: считайте, что вы дождались".

Грант Моррисон, создатель комикса «Невидимые»

---

И Доминанты выделили ее из общего хора. Новые отцы научили ее работать с заряженными сигилами, и использовать их как оружие, и красться по городу на чувствительных коготках. Но что-то прежнее в ней осталось, незаметный изъян, что обыскал тайники и украл секрет. Священная телеметрия. И все это хлынуло прямо в меня за мгновение до того, как ее голова разорвалась словно воздушный шар, наполненный водой.

Левая половина тела горела огнем. Я сотрясался в рыданиях. Нескольких слоев кожи — как ни бывало. Она была так мучительно, так агрессивно красива под своим макияжем. Везучие люди не верят в удачу — неудачники знают, что она все-таки есть.

2

Сладостное промежуточное состояние

Всякая тварь есть собрание противоречий и несообразностей

Интернесин тут же вытянул меня обратно; мой мысленный вопль вызвал модульное подкрепление еще до того, как Доминант изменил частоту в ответ на девочкин телефонный звонок. Пару дней я вообще не выходил из своей Цитадели, а потом пошел навестить Локхарта к нему в студию, разбухшую от скульптур и забитую всякими мелочами, как бы латавшими пространство. Кресла из полированной красной кожи, похожей на кожицу вишни, сосновый паркет, как сердечная тоска, ваза с фруктами и пламя в камине цвета убойных наркотиков. Там мы уселись и разговаривали долго-долго, и разговор был исполнен предельной печали и пронизан золотистой бедой, потому что мы оба знали, что все это зря. Но все возмещалось иронией, и мы говорили лишь то, что думаем.

— Ты хоть понимаешь, что этот твой неприкрытый прорыв в нирвану мог разнести к чертям всю округу? — сказал Локхарт, и его взгляд был исполнен живой древней мудрости. На световодах опыта страдание светится ярче.

— Сначала я чуть прокосячил, но потом мне повезло — вот и все. — Чувствовал я себя замечательно. И ощущения были правильные. — А где Мелоди?

— В Париже. Мониторит берлогу Доминантов. Передавала тебе поздравления. И очень заинтересовалась, когда услышала, что Доминанты локализовали ядро бога, а эта их девочка-ассасинка что-то об этом знает. Так что придется тебе поработать.

— Да, похоже на то. Камешком из рогатки — чудовищу в глаз. Да и кому, как не мне? Трещина в кладке иногда создает больше тяги, чем топка.

— Вот именно. Мне только одно непонятно: если Доминанты локализовали ядро, почему они сами не нанесли удар?

— Они лимузинные бунтари. Когда защита ослаблена, они отступают. Если долго смотреть им в глаза, они отведут взгляд.

— Они — да, но не мы. И не ты. Твоя скорость растет. Даже не будь у тебя ничего другого, тебе с лихвой бы хватило уверенности в себе. Аликс, вне исторических сочинений мы истекаем кровью. Велико искушение с презрением отвергнуть победу, упаковав ее в шепот и домыслы. Ты только не думай, что последнее действие можно откладывать вечно. И, кстати, нужно учитывать отклонения этерических вихрей — и трусости тоже.

— А что это значит?

Лицо Локхарта переполнилось участием.

— В отличие от нашей цели, людей можно разжалобить. Мне кажется, Доминанты чувствуют что-то подобное. Личность против общества или против бога. В обоих случаях это сопротивление абсорбции, противодействие поглощению. Независимость духа. Возьми любую страну — и найдешь подсознательное искажение фреймов. Небо культуры глядит исключительно вниз, оно тормозит все что можно, в нем нет честолюбия. Маги, которые действуют на границах видимых изображений — это модель параллельного общества. И поэтому мы иногда забываем о боли, которая, собственно, и привела нас сюда.

— Бог, скрывающийся под личиной чего-то до боли знакомого, близкого; ко всему безразличный, квинтэссенция боли. — Это была цитата из старой, но очень хорошей магической книги под названием "Последняя полночь".

— Вот в чем вопрос: уничтожить Вселенную целиком? Или просто вырезать бога как раковую опухоль? Мы в Интернесине считаем, что, уничтожив бога, мы уничтожим весь мир, — им проникнута вся материя. А Доминанты считают, что Вселенная не погибнет со смертью бога, то есть в этом вопросе мы с ними полностью не совпадаем. Если люди уверены, что они уцелеют, то ответственность можно отбросить.

— Слушай, а если это, вообще, без разницы, то ли покончить со всем, то ли сделать мир лучше — то какой смысл наносить удар?

— На простейшем, поверхностном уровне? Месть. И защита оскорбленной чести.

— То есть смерть — недостаточное наказание?

Локхарт усмехнулся.

— Вам есть о чем поговорить со стариком Квинасом.

Мне это совсем не понравилось — Квинас был как обуглившаяся луна, упавшая с неба на землю, герой вчерашнего дня, вышедший за пределы рабочей области, осколок прошлого.

— Я знал нескольких перегоревших шаманов. Такие трясущиеся обломки былого величия, с безумными глазами? Мне никогда не хватало терпения выслушивать россказни стариков о старых добрых денечках.

— Он гораздо младше меня, — сухо проговорил Локхарт, и я почувствовал себя идиотом. Я ведь любил этого милого джентльмена, который родился еще до того, как подтвердилось само существование нашего врага. — Но в любом случае вам обязательно надо встретиться до большого удара. Только ничему не удивляйся. Он… он на теневой стороне правого дела.

Я решил, что мне нужно чуть больше времени на восстановление. Я истратил все силы и извел почти все инструменты, играя роль, прямо противоположную моим представлениям о себе — отвязанного и неуправляемого существа. Да и хандра отнимает время. Но я был в самом что ни на есть благоприятном возрасте для работы в пограничных зонах — я уже знал правду, но был достаточно молод, а, стало быть, ее ядовитая, едкая ясность лишь слегка облила меня, но еще не разъела. Они — не увечные калеки, они — знатоки и ценители утонченного напряжения между живым и неживым, сладостного промежуточного состояния.

Дома я наблюдал за алкалоидными движениями в стене и просил историй. Я знал, что книги видят людей — тех, что рядом, — они скрежещут своими крошечными зубами, пытаются дребезжать, как оконные стекла, и им есть о чем рассказать. У меня там хранились Арабские тайны, чувственные, но не бесстыдные книги, татуированные чернилами боли, раскрывающиеся бутоны, мостовые из тихих предместий, заброшенные сады, жестяная тачка, раскалившаяся на солнце, козявки-букашки в зыбком сумеречном ветре, что дует по мелководью, река-разум, где речное дно как экран, на котором подрагивают картины, скрытые от посторонних глаз, и все это — в струящихся стенах моей Цитадели. Здесь я хранил безопасность, самое ценное из сокровищ. Глухие двери выдерживали любую бурю, и воздух был весь заляпан бесцельными пятнами музыки. Далекие банальные галактики стучали в дверь, но без толку. Я встал на колени, чтобы обозреть две тысячи миль архитектурных конструкций, и увидел аккумулированную плотность цивилизации, пищевую цепочку, соединявшую обрывки последующих поколений. Общество спокойно текло по вибрациям, и никто не оспаривал это течение, и оно не оспаривало никого. Что это был за мир для подрастающего мальчишки?

3

Кровь без боли, тайна

Оригинальность всегда раздражает, но так незаметно, что иногда людям нужно развиться, чтобы все-таки почесать, где зудит

Я прошел сквозь ворота, густо заросшие плющом. Страж пропустил меня внутрь. Считалось, что Квинас совсем рехнулся, и вел он себя соответственно. Сидел у себя в берлоге, как огромная лягушка-альбинос, и возился с какой-то невразумительной каббалистической решеткой, наподобие злобного паззла. Вокруг него тихо вращались непонятные многоцветные модули, стены замерли в трансе тошнотворных изломанных преломлений. У него были белые мертвые волосы, и когда он повернулся ко мне, я увидел, что глаза у него — словно жидкая ртуть, они были подернуты радужной пленкой, как бензин на воде.

— Ух ты, — сказал он, — здесь у меня столько народу бывает: люди приходят, потом уходят, и все происходит так быстро. Аликс… я много про тебя слышал. Темный шут, ядовитый клоун, что-то типа того, да? Забавно, что даже в нашем кругу нам нужны свои маленькие суперзвезды. Садись. Интересно, зачем тебя сюда прислали? Что, по их мнению, я должен тебе рассказать? Или, может быть, я — всего лишь живое предостережение, что может случиться с тобой, если что-то пойдет не так? Типа полоумного дядюшки, да? Последняя инициация.

— Как скажешь.

— Восприимчивый ум? Я польщен. — Он, казалось, задумался, его как будто невидящие глаза оставались пустыми. — Может быть, тебе будет полезно узнать, как все было раньше. Победители пишут труды по истории, побежденные вносят исправления в перевод, таким образом все смешивается, происходит всеобщая гомогенизация. Продолжение Пришествия: каждый последующий мессия пожирает предыдущего. Орден Интернесинов основал Тагор Рос, который здесь, в мире асфальта, известен прежде всего своим изречением: "Скажи, что есть и чего нет — виселица, гармония, ты сам". Он знал, что подлинной власти незачем осуществляться посредством насильственного примера. С другой стороны, поддельной власти необходима людская вера, каковая зависит от прилежания жертвы. Без этой веры такая власть… просто сидит на диване в своей каморке и мнит себя крупным авторитетом.