Ежи Анджеевский - Мрак покрывает землю

• Название: Мрак покрывает землю
• Автор: Ежи Анджеевский
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1990

Ежи Анджеевский (1909–1983) — один из наиболее значительных прозаиков современной Польши. Главная тема его произведений — поиск истинных духовных ценностей в жизни человека. Проза его вызывает споры, побуждает к дискуссиям, но она всегда отмечена глубиной и неоднозначностью философских посылок, новизной художественных решений.

---

Торквемада судорожно перебирал пальцами под покрывалом, словно хотел освободиться от тяжести, придавившей грудь.

— Боже! — произнес он.

— Вот именно! — послышалось из темноты. — Ты попал в самую точку.

— Боже! — повторил Торквемада.

— Вот-вот! Ведь в Священном писании сказано: «Вначале сотворил Бог небо и землю». Идея должна быть великой и универсальной. Это ясно, не так ли? Увлечь человечество при всей присущей ему малости способны только великие, универсальные идеи. Ведь малость эта чертовски тяжела!

— Ты был там?

— Где?

— В начале.

Наступила тишина.

— Говори, ты был там?

— Ох, это было так давно! Может, был, а может, нет, сам не знаю! Но разве это так важно? Я уже говорил тебе: моя особа меня мало интересует. Важна идея.

— Все сказанное тобой ложь.

— Ах, ты старый комедиант! — послышался в темноте беззлобный голос. — С каких это пор ты не веришь ни в Бога, ни в меня? Кого ты хочешь обмануть? Самого себя? В идею не надо верить, ибо она и вера — одно и то же.

Торквемада открыл глаза. Было темно, тихо и рядом — никого. Темнота окружала его со всех сторон, заползала внутрь, наполняя холодом, и ему показалось, что он умирает. Он в ужасе закричал.

Падре Дьего, ехавший ближе остальных к повозке, первым услышал крик, больше похожий на звериный вой, чем на голос человека. Он задрожал, хотя был не из робких. Но тотчас, овладев собой, так стремительно направил коня к повозке, что тот задел брюхом за обод колеса.

— Отче! — приглушенным голосом воскликнул он, откидывая полотняный полог.

Торквемада вздрогнул и замолчал. Рот у него был открыт, глаза — тоже.

— Отче, — повторил падре Дьего.

Он лежал неподвижно, уставясь невидящими глазами в темноту.

— Это ты, сын мой? — наконец спросил он.

— Да, отче. Постарайся заснуть. На рассвете мы будем в Авиле.

— На рассвете?

— Скоро начнет светать.

— Мне холодно, дай руку.

Падре Дьего нагнулся и поискал в темноте его руку. Она была холодная и влажная. Он подержал ее с минуту, и дрожь постепенно утихла. Ему показалось, что Торквемада заснул, но тот вдруг судорожно дернулся и закричал:

— Нет! Нет!

— Отче, — умоляюще прошептал падре Дьего.

Некоторое время было тихо, потом Торквемада громко закричал исполненным отчаяния голосом:

— Погасите огонь! Погасите огонь!

Падре Дьего отпрянул и быстро опустил полотняный полог. Окружавшие повозку приближенные досточтимого отца не могли не слышать этот пронзительный крик, но ни один человек не посмотрел в ту сторону. Лица их были неподвижны и непроницаемы.

Падре Дьего тронул за плечо ехавшего рядом дона Лоренсо.

— Дон Лоренсо!

Тот сидел в седле выпрямившись, и глаза его были устремлены вперед.

— Слушаю, ваше преподобие.

— Досточтимый отец не может заснуть, ему хотелось бы послушать божественные песни.

— Слушаюсь, ваше преподобие, — сказал дон Лоренсо и направил коня к голове отряда.

Из-под полотняного верха все еще рвались крики Торквемады:

— Погасите огонь! Погасите огонь!

Но вот там, где, обозначая границу кромешной тьмы, горели первые факелы, сильные мужские голоса запели начальные слова гимна инквизиции: «Exurge, Domine, et judica causam Tuam». И тотчас песню подхватили остальные воины, и она, набирая силу, разносилась над темными просторами под ночным небом.

На рассвете, как и предполагалось, отряд приближался к Авиле. Когда на далеком горизонте показались городские стены и всевозможные башни, падре Дьего, чтобы предотвратить торжественную встречу, выслал вперед гонца.

Темная ночь сменилась хмурым рассветом; небо, обложенное тяжелыми тучами, низко нависло над голой и бесплодной в этих краях землей.

Хотя время было еще раннее и нарочный на целый час опередил отряд, весть о том, кто прибывает в город, мгновенно разнеслась по городу, и когда свита Великого инквизитора, оставив в стороне вновь построенный монастырь Сан Томаса и миновав мост через реку Адаху, въехала в пределы города через Пуэрта дель Пуэнте, толпы жителей Авилы заполнили площади и улицы на пути к монастырю Сан Висенте.

В согласии с полученной инструкцией, ни светские, ни духовные власти не встречали прибывших. Колокола безмолвствовали. В городе царили такое спокойствие и порядок, что стражникам Святой Эрмандады нечего было делать. Толпы сосредоточенно застыли в мертвой тишине, молча расступаясь перед медленно продвигавшимся отрядом, а при виде окруженной рыцарями повозки люди опускались на колени и склоняли головы.

Падре Дьего ехал рядом с повозкой, по правую руку от него находился дон Лоренсо.

— Задумывался ли ты когда-нибудь над тем, что привело сюда эти несметные толпы? — наклоняясь к нему, спросил падре Дьего.

— Да, отче, — отвечал дон Лоренсо, по своему обыкновению глядя прямо перед собой. — Присутствие этих людей свидетельствует о их безграничной любви к особе досточтимого отца.

— Правильно. Жизнь не стоит на месте. Мыу действительно, завоевали любовь и доверие людей, — сказал падре Дьего и, подумав, прибавил: — Жаль только, что досточтимый отец этого не видит.

После небольшой паузы он снова обратился к своему спутнику.

— Дон Лоренсо!

— Слушаю, преподобный отец.

— Сегодня ночью, как тебе известно, досточтимый отец опять впал в беспамятство, но к счастью, это продолжалось недолго.

Дон Лоренсо слушал его молча. А тот продолжал:

— Беспомощность человека, сраженного недугом, поистине ужасна и достойна всяческого сожаления, но было бы крайне нежелательно, если бы до посторонних людей дошли слухи о болезненном состоянии досточтимого отца.

— Понимаю, ваше преподобие, — ответил де Монтеса. — Вы можете быть на этот счет совершенно спокойны. Мои люди слышат и говорят только то, что я им прикажу.

По-прежнему погруженный в задумчивость, падре Дьего пристально посмотрел на него и, ничего не сказав, отвернулся, «Я погиб, — промелькнуло в голове у дона Лоренсо. — Выказав непростительную самоуверенность, я погубил себя этим». Он стал судорожно подыскивать слова, чтобы продолжить прерванный разговор и как-то выгородить себя, и когда ему показалось, что он нашел их, его охватило безразличие. И он еще раз подумал: «Я погиб». Но к своему удивлению, вместо ожидаемого страха почувствовал облегчение. Совершенно спокойный, он, вопреки своему обыкновению, огляделся по сторонам, стараясь отгадать, кто из его товарищей займет в скором времени его место. И без труда насчитал пятерых претендентов из числа своих тайных ненавистников. «Конечно, — подумал он, — при желании можно было бы увлечь их за собой в пропасть», — но ему тотчас пришло в голову, что отныне он всего лишь жалкая пешка, ибо тот, на кого пало подозрение, бессилен что-либо изменить.

Между тем шедшие впереди воины приближались к монастырю Сан Висенте.

Первым, кто в этот ранний утренний час прибыл в Сан Висенте, был его преосвященство епископ Авилы дон Бласко де ла Куеста. Падре Дьего, уведомленный об этом, покинул больного и, переговорив в соседней келье с доктором Гарсией и выделенным в помощь ему монахом, направился в трапезную.

Его преосвященство прибыл в монастырь с большой свитой, в сопровождении многочисленных аббатов, прелатов и каноников капитула, но после разговора с приором монастыря, отослал своих приближенных и в одиночестве поджидал падре Дьего. При виде вошедшего он поспешил ему навстречу, шелестя фиолетовой мантией. Могучего сложения, дородный, плечистый, за последние годы раздобревший, он при своей полноте имел внушительный, исполненный достоинства вид.

— Приветствую тебя, отец мой, — сказал он звучным, еще нестарым голосом. — При каких печальных обстоятельствах довелось нам встретиться спустя столько лет! Правда, что досточтимый отец в очень тяжелом состоянии?

— Да, — ответил падре Дьего. — Остается уповать только на Бога.

— Он в сознании?

— Сейчас он спит.

Епископ задумался.

— Да, это для всех нас большое горе. Смогу я повидать его, когда он проснется?

— Простите, ваше преосвященство, но, к сожалению, это невозможно в его состоянии. Доктор настоятельно советует оберегать его от волнений. Ему прежде всего нужен сейчас покой, покой и еще раз покой.

Его преосвященство больше не настаивал.

— Ты прав, отец мой. Поистине, в этот знаменательный час мирские звуки не должны его тревожить. Но если говорить об упомянутом тобой покое в широком значении этого слова, трудно представить себе, чтобы кто-нибудь из нас пред лицом смерти заслужил подобное, ничем не омраченное спокойствие, какое должен испытывать досточтимый отец. Мало кому дано покидать земную юдоль с сознанием исполненного долга, оставляя после себя столь совершенное творение, которое будет жить в веках. Впрочем, ты, преподобный отец, кто долгие годы провел в непосредственной близости от него, скорей можешь понять и оценить то, что нам, к его особе не приближенным, представляется лишь в общих чертах. С неизъяснимым волнением взираю я на тебя, отец мой, кого некогда называл сыном. Когда я мысленно обращаюсь к тем временам, когда мы жили в единой семье, мне кажется, с тех пор прошла целая вечность.