Василе Василаке - На исходе четвертого дня

• Название: На исходе четвертого дня
• Автор: Василе Василаке
• Издательство: Известия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1981

В повести Василе Василаке «На исходе четвертого дня» соединяются противоположные события человеческой жизни – приготовления к похоронам и свадебный сговор. Трагическое и драматическое неожиданно превращается в смешное и комическое, серьезность тона подрывается иронией, правда уступает место гипотезе, предположению, приблизительной оценке поступков. Создается впечатление, что на похоронах разыгрывается карнавал, что в конце концов автор снимает одну за другой все маски с мертвеца. Есть что-то цирковое в атмосфер «повести, герои надели маски, смеющиеся и одновременно плачущие. Это настоящий theatrum mundi, который играется в крестьянской среде.

---

– Небось опять пьяным напился, – отмахнулась всезнающая жена Никанора. – Я и сама сколько раз замечала, как он, насосавшись винища, хулиганит в своем саду: звезды матерно лает, пинает землю ногами, костерит весь белый свет почем зря… Дурак! Попал камнем в небо и… думает, все ему дозволяется…

Однако никто, к ее удивлению, не поддержал разговора. Люди молчали и думали: «Стало быть, слова во сне – не просто слова? Давно этот разлад начался… как же мы не заметили?…» Нет, ухмылочки жены Никанора еще более запутали неясное дело. Ну а сам Никанор, что ж он молчит, слышал ли он речи покойного, обращенные к звездам?… Да, видать, подперло человека, ведь не каждый сунется со своей глупостью к светилам, солнцу, луне… И что ж это жена мешается в разговор мужа?! Пусть в доме своем командует, а на людях помолчит.

И Никанор, оценив обстановку и зная слабинку своей жены, невоздержанной на язык, решил перевести разговор:

– Что же мы все об одном, об этом Кручану… он уж свое отговорил звездам! А старшего свата все нет… – И к отцу невесты, со вздохом: – Судьба… судьба, кум дорогой! Вот оно что… Давайте-ка выпьем.

Это немудреное словечко «судьба» любое сердце способно смягчить и растрогать. Выпили и, закусывая, перешли к насущным делам, ясным, как «доброе утро»: вишь, погода нынче установилась, а стало быть, осень будет доброй и долгой, и даже вон у ворот акация зацвела второй раз в году… И год выдался урожайный, и колхоз наш занял третье место в районе. Кого-то представили к орденам и многим премии дали. Еще на республиканскую выставку, даст бог, попадем!.. А в районной газете «Родина» напечатали портрет свинаря, а рядом с ним боров, весом в двадцать два пуда. А на приусадебном участке нашей невесты выросла тыква, так ее двое мужиков не могут от земли оторвать… Кстати сказать, п честь чего это бьют в барабан на нашей половине села? Какая такая невеста, где идет сватанье и кто у нас посаженый?…

Словом, был воскресный денек, и за этим столом новые родичи ближе узнавали друг друга и, заметьте, уже величались «сватом» и «сватьюшкой», хотя молодые не только еще не сошлись, но даже и сватовство не начиналось по-настоящему!

Что ни говори, а сватовство – дело серьезное. Обо всем нужно заранее сговориться: и сколько будет приглашенных – дальней и ближней невестиной родни, а у жениха, помимо родни, еще дружков куча. А свадебные подарки жениха, чтобы люди видели, как он уважает невесту? А чем на это ответит невестино семейство? А потом – как станут одаривать друг друга родители и кому из приглашенных со стороны жениха и невесты через плечо расписные полотенца повяжут? И к которому часу собираться гостям на жениховом дворе? И что за музыка будет? И где молодые останутся после свадьбы? А уж как за столом гостей рассадить, чтобы никого не ущемить, не обидеть – это уму непостижимое дело! Ведь свадьба играется однажды в жизни, на глазах у села, а руководить ею должен посаженый отец… Свадьба и посаженый – это как Александр Македонский со своею пехотой!.. Так где же он – главный сват и наш посаженый?!

– Уважаемый жених, как хочешь, но ждать больше нельзя – надо привести посаженого!.. – решительно сказал Никанор.

Жених вышел, но тут же вернулся: «Сосед за ним побежал». И уселся на место как ни в чем не бывало, словно бы дело сделано, а он жених на собственной свадьбе… А тут бабушка из своего угла подала голос, возвращая разговор ни с того ни с сего в прежнее русло:

– А вы не слышали, хоронить его будут с попом или, как нехристя, с музыкой?

Никанор чуть было не подавился своим холодцом петушачьим, хотя чего здесь давиться-то? Ведь для бабушки, как для всякого порядком пожившего человека, и любовь, и свадьба, и похороны, да и вся наша жизнь с ее радостями и печалями стала уже чем-то вроде киношки или телевизионного КВНа. А какой же уважающий себя телезритель утерпит, чтобы не спросить у соседа: «Эй, а ты, случаем, разгадки не знаешь?» (Сравнение, быть может, и рискованное, но скажите на милость, разве старики в наших семьях не коротают свой век возле телевизионного ящика и не телезрят все подряд передачи?) Впрочем, зрительский навык унаследован нами от предков, и у него необозримо большая история. «Ай да похороны, красивые похороны отгрохали этому человеку! Все по нему плакали, и поминки были богатые, и угощали на славу: и родичей, и малознакомых, и заведомых проходимцев!» – говорила какая-нибудь древняя римлянка другой древней римлянке, возвращаясь с поминок в приподнятом состоянии духа, как после какой-нибудь всенародной манифестации. Ибо испокон веков было у человека два праздника – свадьба-любовь и смерть-похороны, или, говоря иным языком, «целый мир» и «вечная жизнь», то же самое и по сей день осталось в судьбе любого из нас, в обличье даже самого заурядного Феди – ведь и его, простака Федю, тоже не оставишь гнить на земле, как какого-нибудь жука-короеда!..

А посему пусть себе с полным правом спрашивает наша бабушка на свадебном сговоре о предстоящих поминках. Молодым – хлопоты о делах, а ей желательно знать, что думают ее дочь и жених (кстати сказать, внук ее кровный), а также и эти, уже не чужие, но еще и не родичи – что они думают о новом погребальном обряде, когда покойника не оплакивают, а провожают с музыкой…

– Будь моя воля, – подала голос жена Никанора, – я похоронила бы его на краю поля, где у нас межа с соседним колхозом. Конечно, покойный Георге – не какой-то упырь, я в эти сказки не верю… Но он не покорился судьбе, не стал смерти ждать, не склонил головы перед жизнью. А таких людей по обычаю следует хоронить за околицей… разве не так? Вы помните, матушка, как распорядился священник с тем, с другим, с Желдей, который повесился накануне войны?…

Все знали, что покойный Кручану давно порвал с церковью. А вот жене его, Ирине, поп в последнее время отказывал в исповеди и дважды на виду у всех выбранил за то, что она терпит грех рядом с собой: богу известно, как ее муж, отрекшись от веры, сожительствует с двумя женщинами, посему и ей в божьем храме не место!.. Стало быть, некуда деться, придется Ирине нанимать музыкантов, чтобы играли у изголовья покойного… Но, с другой стороны, эти, из правления, тоже могут вмешаться, и тогда, может, похоронят на казенный счет с музыкой?…

– А по мне, хоть в мешке, только поскорей!.. Прости меня, господи… – истово перекрестилась молчавшая до сих пор хозяйка дома и мать жениха. – Воистину говорится: мертвого да судят мертвые… А что у него было, скажите на милость, с моим двоюродным братом Василе, ведь искалечил его, Василе даже держать в руке ложку не может?!

И все задумались: «Да, да, действительно, а что могло быть у него с кумом Василе? Как же мы до сих пор об этом не вспомнили?… Без всякой на то причины один человек берет и убивает другого… Или, скажем, стоишь ты в храме на вечерней молитве, проходит мимо прохожий и вдруг бьет тебя поленом по голове – как гром среди ясного неба!..»

Впрочем, Василе Кофэел и Георге Кручану были соседями, стало быть, мало ли что могло произойти между ними. Кроме того, как раз в том году на диво уродилась черешня, и пора было собирать урожай, но собирать было нечего, потому как деревья в колхозном саду стояли пустыми, и спрашивать не с кого, так спросили с Кручану, он как раз числился председателем ревизионной комиссии. Ну а баде Василе состоял сторожем колхозного сада с тех пор, как организовали колхоз. Он и теперь состоит, хотя одноруким остался, однако должность у него не отняли… И если на тебя напала охота побаловаться черешней, яблоком, грушей, иди смело и проси у баде Василе, никогда не откажет, а еще изречет: «Я не обеднею, а ты не станешь богаче. Всякая божья тварь на свете существует, чтобы услаждать человека!» Таким манером все наше село, от мала и до велика, знало неизречимую доброту баде Василе и что душа у него как ди-те, не пробудившееся ото сна.

В тот вечер заявился к нему Кручану, уже подвыпивший и с графином вина: «Надо нам потолковать, бадя Василе, только давай сперва выпьем…» Наливает ему полную кружку.

А тот: «Будь здоров, Георгицэ, сейчас тебе черешен для деток нарву. Как раз немножко еще майских осталось…»

Тут Кручану озверел: «Иди ты к черту со своими черешнями! А что ты скажешь, если я тебе сейчас набью морду?!»

– Ничего, Георгицэ… спасибо скажу… – отвечает Василе.

Ну и выплеснул ему Георге в рожу вино, да еще звезданул кружкой меж глаз за это «спасибо». Потом еще ногами вскочил на него и давай месить, словно глину для штукатурки.

На счастье, Ирина Кручану, супруга покойного, как раз оказалась поблизости. Пряталась она меж ульев на пасеке, недалеко от ворот Волоокой, поджидая своего благоверного. Услышала она крик Кофэела и голос Георге, поняла, что совершается смертоубийство, и кинулась как безумная – будь что будет: «Что ж ты делаешь?… Убей лучше меня!» И муж начал ее убивать, и наверно убил бы, потому как был не в своем уме, но еще одно счастливое совпадение спасло несчастную женщину. Мимо проходили мужчины, с рыбалки возвращаясь. Связали они Кручану, а Василе, едва живого, в больницу отправили…