Александр Шульгин - TiHKAL

• Название: TiHKAL
• Автор: Александр Шульгин
• Жанр: Химия

TiHKAL — книга, написанная Александром Шульгиным и Анной Шульгиной в 1997, в которой исследуются психоделические триптамины. Она является продолжением вышедшей в 1991 году книги PiHKAL. Полное название книги «Tryptamines I Have Known And Loved: The Continuation» («Триптамины, которые я узнал и полюбил: Продолжение»).

Книга состоит из двух частей. Как и в PiHKAL, первая часть книги носит автобиографический характер, а во второй приводится детализированое описание синтеза более 50 психоделических веществ ряда триптамина (большинство из них впервые синтезировал лично Шульгин), а также дозировки, описание эффектов и прочие комментарии.

В данной электронной версии содержится только первая, художественная часть.

---

Мы вышли на улицу, к двум другим агентам.

— Сколько лет вы живете в этом доме?

— Всю жизнь, с тех пор, как мои родители купили его в 1936 или 1937 году.

— Вы участвовали в строительстве дома?

— Совсем немного помогал родителям, но потом меня забрали в армию — во время войны я служил во флоте…

Про себя я подумал, что вряд ли теперь они смогут предположить, что дом построен на деньги от торговли наркотиками. Да и мой старый добрый американский патриотизм они должны оценить. Но потом я вспомнил, что передо мной лишь пешка-исполнитель, и я даже не знаю, кто на самом деле стоит за всей этой историей, хотя я уже начал кое о чем догадываться. Когда инспектор сказал: "Поймите, доктор, я простой солдат и сам ничего не решаю,"- я хотел было спросить, кто же его прислал — хотя и не был уверен, что смогу настоять, если он попытается уйти от ответа. Но в конце концов я так и не собрался с духом, а он сам, как вы понимаете, не очень-то стремился распространяться на эту тему.

Мы вернулись в дом, и там, в гостиной, разгорелся еще один спор. Агент Фоска уселся за овальным столиком, положив перед собой блокнот, и попросил меня показать ему документацию на покупку химических реактивов — это стандартная часть любой проверки — а также задал мне несколько вопросов по поводу хранения лабораторных образцов. Вместо того, чтобы показывать ему, где я их храню, я решил просто принести их в гостиную — он не возражал.

Я поставил на стол два ящика с пробирками и вручил агенту прилагающееся описание. Фоска попросил фотокопии документов, и Венди сразу же их сделала. Копии квитанций на покупку химикатов? Пожалуйста.

Мы проследовали в кабинет.

— Как используется эта комната?

— Это мой кабинет.

Я втайне надеялся, что Фоска обратит внимание на грамоты на стене, выданные мне DEA за оказанные услуги или что-то вроде того. Я отдал много сил распространению научной информации по психоделикам, в том числе среди полицейских и химиков государственных агентств; в числе прочих, например, я консультировал персонал лаборатории DEA в Сан-Франциско.

Фоска молча просмотрел грамоты и вернулся к своему дежурному вопросу:

— Есть ли в этой комнате запрещенные вещества?

— Честно говоря, не знаю — отвечал я. Дело в том, что я не разбирал кабинет уже полгода, и поэтому вокруг в беспорядке валялись книги, журналы, письма, в том числе с образцами для анализов.

— А здесь? — спросил Фоска, показывая на ящик. В нем он нашел сразу несколько интересных вещей: во-первых, пробирки с МДМА, помеченные мной.

— Это ваш почерк?

— Похоже на то.

— А это что за препарат? — он показал на пробирку с этикеткой "ЛАД"

— Не помню.

— Может быть, это ЛСД?

— Вряд ли. Тогда там было бы написано «ЛСД», а не "ЛАД".

На дне ящика лежало несколько капсул маринола (разрешенной к медицинскому применению разновидности ТНС — действующего вещества марихуаны), и я пояснил, что, скорее всего мне дал их на анализ человек, сомневающийся в содержимом капсул.

— Имя этого человека?

— Не помню.

— Хорошо, а вот здесь написано, что это "Н-гидрокси-МДМА от Чарльза". Кто такой этот Чарльз?

— Простите, я не помню.

Все образцы были водружены на крышку моего ксерокса, и мне было предложено вспомнить и записать что-нибудь насчет их происхождения, что я и сделал, как всегда, впадая в забывчивость. После этого образцы были сфотографированы.

(Если вы еще не поняли, почему я не сообщал инспектору имен отправителей всех этих образцов, я могу объяснить. Дело в том, что эти люди были уверены, что я имею право проводить анализы, не информируя об этом полицию. Такая же работа велась, по крайней мере, еще в одной лаборатории, где хозяева считали это своим долгом перед общественностью, но DEA запретило им это, поскольку опасалось, что такой "контроль качества" может быть на руку преступникам. В общем, даже если бы я знал имена отправителей, я не стал бы их разглашать, так как это было бы равносильно предательству с моей стороны. Мне кажется, агент Фоска отлично это понимал, хотя и продолжал настойчиво требовать информацию.)

Между делом я спросил: — Если бы я вел подробную отчетность по поводу всех отправителей, и в некоторых из присланных образцов оказались бы запрещенные препараты, могло бы DEA использовать мою информацию для возбуждения уголовного дела против отправителя?

— Ничего не могу сказать по этому поводу, — ответил Фоска.

Мы прошли в четвертый подвал.

— Как называется эта комната?

— Четвертый подвал.

Я не стал рассказывать инспектору, что когда-то эта комната была спальней моего сына, и когда я переоборудовал ее в лабораторию, я назвал ее четвертым подвалом, потому что в доме уже было три подвальных помещения. Мне показалась, что у агента не хватит чувства юмора оценить историю по достоинству.

— Есть ли в помещении запрещенные вещества?

— Не имею ни малейшего понятия.

— А это что? — он поднял пробирку с этикеткой "Роза".

— Скорее всего, образец присланный некой Розой.

— Ее полное имя?

— Не помню.

— Что в пробирке?

— Не знаю, я еще не проводил анализ.

К этому времени я уже просто падал с ног. Они прекрасно понимали это, к тому же я предупреждал их, что в пол-шестого мы с женой собираемся в театр, и нам уже скоро выходить. Похоже, они были готовы войти в мое положение. Второй агент составил длинный список конфискованных образцов. Фоска объявил, что потребуется еще три-четыре дня для завершения инспекции, и что он свяжется со мной по телефону после нашего возвращения из Испании. Потом инспектора откланялись. Ничего себе денек!

Скорее в Испанию, разберемся со всем случившимся после возвращения.

Действие второе.

Следующее событие произошло в пятницу 30-го сентября, уже в Испании. На сей раз я опять не мог контролировать происходящее: мне явилось мое подсознание. Мне приснился очень яркий сон, в котором я оказался возле большого трехэтажного здания с громадным подвалом. Алиса поспешила объяснить, что здание олицетворяло мою лабораторию, а четыре уровня — четыре стадии инспекции. Весь нехитрый символизм этого сна Алиса разъяснила с отличным чувством юмора.

Первое, что я запомнил — это метла, метущая осенние листья. Метла сделанная из тонких прутиков — я видел такие у парижских дворников, именно такими метлами они сметают мусор с улицы в сточные ямы.

Я отлично помню, откуда я запомнил этот образ. Однажды в Париже я наблюдал, как уличный продавец цветов убирает свое рабочее место после трудового дня. Все листики, лепестки, обрывки прозрачной обертки сметались в кучу и смывались в канализационный люк. Туда же последовали все нераспроданные букеты. Я с ужасом представил, что происходит с парижской канализацией каждый вечер, когда в нее одновременно устремляются тысячи букетов из сотен цветочных киосков. Хотя и без этого я не мог бы без ужаса представить себе парижскую канализацию.

Так вот, во сне я пытался мести осенние листья метлой парижского дворника, причем листья все время слипались, и у меня ничего не получалось. Это был сизифов труд: все, чего я мог добиться — это переложить листья чуть-чуть по-другому. Никакого результата, просто бессмысленная смена комбинаций. Я не могу точно вспомнить, как место событий соотносилось с большим домом: может быть, я был на крыше, может быть, рядом с ним, но я помню, что дул слабый ветер, впрочем, никак не влиявший на мои бесполезные усилия.

Еще одна интересная деталь: рядом со мной валялся большой молочный бак, в таком баке фермеры обычно оставляют у дороги дневную выработку молока, чтобы ее забрал грузовик с маслозавода. Бак лежал на боку, но во сне я не видел связи между необычной липкостью листьев и тем, что из бака могло вылиться молоко. Эти события были не связаны в моей голове; я продолжал мести листья. Я сказал Алисе, что, пожалуй, нет смысла интерпретировать мой сон с помощью образа пролитого молока, и она, смеясь, согласилась.

Мои безуспешные попытки навести порядок предпринимались, очевидно, из-за того, что дом был выставлен на продажу. В особенно плохом состоянии был подвал — его вырыли уже после того, как дом был построен — кривые кирпичные стены, очень неровный бетонный пол. Мне казалось, что там должен стоять какой-то большой и тяжелый аппарат, хотя об этом я вспомнил уже потом. Во сне я почему-то решил, что там стоит циклотрон, но теперь я понимаю, что ощущение присутствия чего-то тяжелого указывало на аппарат ядерно-магнитного резонанса с его тяжелым магнитом — я хранил его в четвертом подвале.

Необъяснимая кривизна наблюдалась и в других помещениях дома: двери перекошены, дождь брызжет через щели в окнах, ящики шкафа заклинило, поверхности — подоконники, столы — явно кривые. Но предметы на этих кривых поверхностях: компьютер или, может быть, аптекарские весы — стояли совершенно ровно. Я никак не мог связать между собой эту кривизну и эту ровность и выслушал подробные разъяснения своей супруги. Она объяснила мне, что могли значить плохо выдвигающиеся ящики стола, незакрытые двери, циклотрон или аппарат ядерно-магнитного резонанса в подвале, криво стоящие приборы, разлитое молоко и т. д.