Борис Полевой - До Берлина - 896 километров

• Название: До Берлина - 896 километров
• Автор: Борис Полевой
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1978

Аннотация издательства: Книга Героя Социалистического Труда Бориса Полевого посвящена завершающим боям Великой Отечественной войны — наступлению войск Первого Украинского фронта от Львова до Берлина и Праги. Писателем созданы яркие портреты маршала И. Конева и других участников великой битвы.

---

Борис Николаевич Полевой До Берлина — 896 километров

Размышления у дорожного указателя

На одной из площадей Львова, на той самой, где издревле перекрещиваются дороги, ведущие на все четыре стороны света, стоит старинный дорожный указатель — столб литого чугуна со стрелками. Стрелки нацелены в разные стороны, и на них значится: Краков 341 километр… Варшава 392 километра… Вена 783 километра… Москва 1408 километров… Берлин 896 километров.

Когда сегодня я слова увидел этот указатель, мне вспомнилось, что пять лет назад в бурные дни, когда во Львове происходило Народное собрание, провозгласившее воссоединение Западной и Восточной Украины, я уже стоял у этого столба. Вокруг все кипело. Толпы волнами ходили по узким чинным улицам, заливали аккуратно подстриженные, чистенькие бульвары. Пестрые, живописные одежды крестьян, их шляпы с перьями, расшитые шерстью полушубки и билеты, тяжелые мониста, цветастые платки и шали женщин — все это выглядело необычно на фоне чинных проспектов и улиц. в архитектуре которых господствовали позднее Возрождение и раннее барокко.

Крестьяне, приехавшие с долин и гор Западной Украины, удивленно глазея по сторонам, неторопливо двигались по узеньким тротуарам, стояли у витрин, располагались по-домашнему на скамейках Стрийского парка, а то и прямо на тротуарах у стен домов и, поставив перед собой мешок с домашними припасами, постелив рушник, раскладывали на нем всякую снедь, резали хлеб, сало, грызли лук, жевали помидоры.

Звучала украинская, русская, польская речь.

Ну, а вокруг этого дорожного указателя, стиснутый со всех сторон старинными домами с барочной вязью на фронтонах, бурлил базар, напоминающий питерские барахолки первых послереволюционных лет. Город выбрасывая на него все, что могло найти покупателя. Рядом с босяцкими лохмотьями лежали старинные гобелены. Дивной работы охотничий рог в серебряном окладе и ржавые утюги. Деревянные Иисусы и девы Марии перемежались с разудалыми голыми девицами венской базарной работы. Предметы аристократического быта соседствовали со ржавой скобяной дрянью. Особенно запомнился мне тогда в этой густо гомонящей толпе высокий старик в котелке, в темном пальто до пят и в калошах. Он прижимал к груди бюст Гинденбурга с отбитым носом.

— Кто же его возьмет? Кому он здесь нужен, Гинденбург?

Старик поднял на меня большие черные глаза, в которых отлично уживались и вековечная скорбь и сегодняшние тревоги.

— Зачем так говорить: кто возьмет? Всякий товар находит своего покупателя. Пан офицер не знает этого?.. Напрасно. Это таки так…

И вот я снова во Львове пять лет спустя. Четыре страшных года гитлеровской оккупации. Стою у дорожного указателя, стрелки которого нацелены на все стороны света. Он тяжело ранен, этот указатель. Осколок снаряда пробил его чугунный столб, и он покосился. Пули оставили две пробоины на стрелке, указывающей на Краков. Столб цел, а Львов? Если пять лет назад он, готовясь к Народному собранию, напоминал пожилого бодрого аристократа, ждущего гостей к праздничному столу, то теперь выглядел одряхлевшим старцем, только что поднявшимся с койки после тяжелой болезни, — так он обветшал и облупился за годы войны. Только яркие и новые немецкие вывески лезут в глаза, как сыпь, не сошедшая после болезни.

Столб-указатель хотя и раненный, но стоит. И на стрелке, что устремлена на северо-запад, на той самой, где записано "Берлин 896 километров", кто-то по-русски и очень отчетливо вывел мелом: "Ни фига, дойдем!" Сказано даже крепче, выразительнее, но, готовя эти дневники к печати, я вынужден был заменить одно чересчур уж соленое слово.

Старая площадь затянута дымом и пуста. Летний жаркий ветер гоняет по ней какие-то бумаги, серый шелестящий пепел. С западной и южной окраин доносится канонада, а когда ветер дует с той стороны, слышна и перестрелка.

Но у столба стоит маленькая краснощекая девушка в солдатской форме, так сказать всунутая в огромные кирзовые сапоги. Дирижируя красным флажком, она пропускает колонну запыленных танков и машин с пехотой. Они спешат туда, откуда слышится канонада. Впрочем, слово «дирижирует» в данном случае я употребил неправильно. Она просто стоит, молодцевато вытянувшись, показывая путь в том направлении, куда нацелена и стрелка дорожного указателя. На северо-запад. На Берлин, до которого еще 896 километров. Лишь изредка девушка повертывается в обратную сторону, чтобы открыть путь автофургону с красным крестом.

Центр Львова уже освобожден. Но бой за город еще идет. Взрывы нет-нет да и встряхивают торцы мостовой. Над городом, над районом, где идут бои, то и дело появляются вражеские «юнкерсы». Стайкой они несутся вниз, будто съезжая с горы. На миг разрывы их бомб, сливаясь с канонадой зениток, образуют сплошной гул, начинает казаться, что глубоко под землей, сотрясая ее, работает какая-то гигантская машина. Налетают истребители, завязывается воздушный бой. Его уже не видно за островерхими крышами и шпилями Львова. Звуки воздушной дуэли долетают как стрекотание швейной машинки.

Смотрю на дорожный указатель: до Москвы 1408 километров. Этот путь уже пройден Красной Армией. Сейчас, когда мы вырываем у врага последние сотни километров нашей земли, с какой-то особой очевидностью постигаешь величие уже одержанных нами побед.

Из Москвы во Львов мы ехали трое суток. Двигались по маршруту Москва — Смоленск — Минск — Барановичи — Брест — Ковель — Томашув — Рава-Русская. Наша старая, видавшая виды эмочка, которую когда-то, еще в первый год войны, еще на Калининском фронте, за ее немыслимую окраску братья журналисты окрестили «пегашкой», резво пробежала эти самые 1408 километров, о которых напоминает стрелка-указатель. Пробежала через десятки больших и малых городов, сотни поселков, сел и деревень, и всюду на этом пути мы видели то уже зарубцевавшиеся, то еще рубцующиеся, а на последнем отрезке пути еще открытые, кровоточащие раны войны и оккупации. И на пути этом бросилось в глаза одно, и как мне кажется, примечательное явление: чем дальше удалялись мы от Москвы, тем менее заметны были следы боев. За разбитым и сильно пострадавшим от пожаров Брестом с его старой крепостью, превращенной в сплошную гигантскую кирпичную руину, стали появляться уцелевшие деревни и мало поврежденные войной городки. Зато у переправ через реки и ручьи, на опушках лесов, у подножья высоток, где, пытаясь остановить вал наступления, неприятель выставлял рубежи обороны, мы видели такие сгустки разбитых и сожженных машин, танков, самоходок, орудий разных калибров, что невольно вспоминались Сталинград, Курская дуга, Корсунь-Шевченковское побоище.

В Ковеле регулировщица подсадила к нам в машину попутчика, полковника-сапера. Пожилой и бывалый, он этими краями отступал на восток тяжким летом 1941 года. Минировал дороги. Взрывал мосты. Подрывал электростанции. Теперь вот, оправившись после третьего ранения, он следует в штаб Первого Украинского фронта. Держит в зубах незажженную трубочку и, не уставая, разглядывает пейзажи, которые развертывает перед нами дорога, очень приличная асфальтированная дорога с уже тщательно заделанными воронками от авиационных бомб и мин. Не вынимая изо рта трубки, сквозь зубы комментирует увиденное.

— Вот вы ехали от Смоленска, видели, сколько наших танков в траве ржавеет, особенно между Минском и Брестом? Слабенькие были танки БТ-7, не то что Т-34. Быстроходные, но слабенькие, не по этой войне, на прямом попадании пуля прошивала. А вон-вон, видите, какие орясины стоят, «тигры», "пантеры". — Сквозь опущенное стекло он указывает на несколько стальных машин, будто бы притаившихся в кустах возле переправы. — Колоссы. Броню средним калибром и при прямом попадании не взять, А ведь бьем этих «тигров», как медведей бьем, вон их сколько.

Моему водителю старшине Петровичу пришлось трое суток крутить баранку, прежде чем мы добрались из моей редакции сюда, где войска Первого Украинского фронта под командованием Маршала Советского Союза И. С. Конева сейчас освобождают Львов и заканчивают разгром бродской группировки.

Сколько войн повидал, сколько осад выдержал Львов с тех давних времен, когда основал его князь Данила Галицкий как передовой форпост на юго-западной окраине древней Руси. Но такого сражения, как ныне, и этот город не помнит. И хотя сражение идет не первый день, сам город не так уж пострадал. И в этом я узнаю полководческий почерк маршала Конева. Когда-то, еще в первый год войны, когда войска Калининского фронта освободили мой родной город, давая интервью для «Правды», полководец сказал:

— Я считаю очень важным по возможности избегать уличных боев. Наступая, надо поставить противника в такое положение, чтобы он сам ушел из города, вывести его в поле и там уж помериться с ним силами. Уличные бои — лишние потери, большая кровь.