Виктор Афанасьев - «Родного неба милый свет...»

• Название: «Родного неба милый свет...»
• Автор: Виктор Афанасьев
• Издательство: Дет. лит.
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1981

В книге рассказывается о жизни В. А. Жуковского в Туле, Орле и Москве.

---

4

В Муратове Жуковский не ездил, но путем переписки с Екатериной Афанасьевной сумел добиться ее разрешения ехать в Дерпт. Поездка, намеченная на сентябрь 1814 года, была отложена Воейновым до начала 1815 года — он испросил у начальства отсрочку. У Жуковского к этому времени не осталось уже почти никаких надежд на брак с Машей, но и просто быть возле нее он считал огромным счастьем.

Маше было гораздо труднее — мать сделалась для нее как бы чужим человеком; ей надо было многое скрывать, в особенности свое крайнее отчаяние: с Жуковским она теряла человека, который с ее ранних лет вошел в ее духовную жизнь, во многом воспитал и образовал ее. Которого она полюбила. И что теперь осталось для нее? Напряженная атмосфера в семье, гибель всех надежд.

Она искала себе какой-нибудь полезной деятельности. Продала свое фортепьяно, стоившее две тысячи рублей, и купила другое — за четыреста, а тысячу шестьсот раздала бедным крестьянам. «1600 рублей, — писала она Жуковскому, — могут сделать совершенное благополучие пяти семейств, которые не имеют хлеба насущного». Она взяла в муратовский дом трех мальчиков-сирот, оставшихся после умершей крестьянки, и ухаживала за ними. Она занималась также лечением крестьян — давала им лекарства, делала перевязки, навещала больных.

Тихо, как тень, проходила она по дому, одиноко бродила в парке. Она поняла, что жизнь ее погублена бесповоротно и готова была умереть в любую минуту. Но Жуковского она по-прежнему старалась ободрять, призывая его к «занятиям» во имя будущего. И он, захваченный своими планами, своей работой, своим несчастьем, не всегда мог представить себе всю глубину Машиных страданий.

Он посылал Маше все свои новые стихи. Она переписывала их для себя. В его элегически-сентиментальных балладах «Алина и Альсим», «Эльвина и Эдвин» и «Эолова арфа» было много от его собственной жизни, несмотря даже на то, что две первые — переводные. Это была и жизнь Маши. Общая их судьба отразилась в этих стихах.

Во всех трех балладах — влюбленные, которые разлучены волей злых родителей: «Нет, дочь моя, за генерала тебя отдам!» — говорит мать Алине, узнав, что она любит бедняка Альсима; «Лишь золото любил отец Эдвина; для жалости он сердца не имел», — этот отец запретил своему сыну встречаться с крестьянкой Эльвиной; в третьей балладе Минвана, дочь «владыки Морвены» — могучего Ордала, и бездомный «певец сладкогласный» Арминий не смеют и вообще никому открыться в своей любви. «Я бедный певец; ты ж царского сана», — говорит девушке Арминий. Под видом бродячего торговца драгоценностями является Альсим к Алине. Отец Эдвина настолько грозен, что юноша решается смотреть на свою любимую только издалека, буквально «из кустов»…

Арминий грустит во время свидания с Минваной:

Минутная сладость
Веселого вместе, помедли, постой!
Кто скажет, что радость
Навек не умчится с грядущей зарей!

Проглянет денница —
Блаженству конец;
Опять ты царица.
Опять я ничтожный и бедный певец!

Ордал, отец Минваны, проведал о тайных встречах и изгнал певца из страны. Минвана одна грустит под «древом свиданья», на ветвях которого Арминий оставил свою арфу.

НОМЕР ЖУРНАЛА «АМФИОН» С ПЕРВОЙ ПУБЛИКАЦИЕЙ БАЛЛАДЫ В. А. ЖУКОВСКОГО «ЭОЛОВА АРФА».

Все эти влюбленные гибнут: Алину и Альсима убивает муж Алины, за которого ее выдали обманом; Эдвин, умирая от любовной тоски, призвал Эльвину, и она, приняв его последний вздох, умерла сама; Минвана услышала внезапный звон арфы, оставленной Арминием на дереве, и поняла, что «земля опустела, и милого нет!». Вскоре рассталась с жизнью и Минвана:

И нет уж Минваны…
Когда от потоков, холмов и полей
Восходят туманы,
И светит, как в дыме, луна без лучей —
Две видятся тени:
Слиявшись, летят
К знакомой им сени…
И дуб шевелится, и струны звучат.

«Эолову арфу» Маша выучила наизусть. Эта грустная, прихотливо-музыкальная поэма захватила всю ее душу: сколько в ней красоты, чистого чувства, горькой правды, которая ведома только ей и Жуковскому! Маша повторяла про себя строфы баллады, и каждый раз они приводили ее в трепет: почти не верилось в то, чтобы слова так могли выразить муку души, так глубоко проникнуть в трагедию идеальной любви, так тонко передать слитые воедино тоску и счастье…

Жизнь — ее воплощение Ордал — грозно восстала против любви «неравных» по своему положению в обществе молодых людей. Они погибли. И все-таки они — вместе! Маша поняла, что хотел сказать этим Жуковский именно ей: это гибель «веселого вместе», но не гибель их любви. Нет, их любовь не может погибнуть.[128]

А. И. ТУРГЕНЕВ. Худ. К. Брюллов.

5

«Прошедшие октябрь и ноябрь были весьма плодородны, — писал Жуковский Тургеневу. — Я написал пропасть стихов; написал их столько, сколько силы стихотворные могут вынести. Всегда так писать невозможно». В эти месяцы Жуковский создал и послание «Императору Александру», связанное с победоносным окончанием войны против Наполеона, — это целая поэма, написанная по строго продуманному и не раз переправленному плану. «Сюжет мой так велик, — писал он Тургеневу, — что мне надобно было держать себя в узде».

Жуковский создал поэтическую картину исторических событий — от начала французской революции до падения Наполеоновской империи. Он обращается в этом послании к царю как независимый гражданин и смело требует от него уважения к народу.[129]

ТИТУЛЬНЫИ ЛИСТ ОТДЕЛЬНОГО ИЗДАНИЯ СТИХОТВОРЕНИЯ В. А. ЖУКОВСКОГО «ИМПЕРАТОРУ АЛЕКСАНДРУ».

Большая часть просвещенного общества России верила тогда в Александра, ждала от него «добрых дел», в том числе конституции и освобождения крепостных крестьян; разочарование наступит немного позднее, тогда и начнут складываться первые декабристские организации. А пока — Жуковский выражал не только свои чувства, говоря:

От подданных царю коленопреклоненье;
Но дань свободная, дань сердца — уваженье,
Не власти, не венцу, но человеку дань.

«Ты ждешь от меня плана моего Послания к государю, — пишет Жуковский Тургеневу 1 декабря 1814 года, — а я посылаю тебе его совсем написанное. Первое условие: прочитать вместе с Батюшковым, с Блудовым, с Уваровым, и, если он состоит налицо, с Дашковым».

Друзья прислали Жуковскому свои замечания. Замечания Батюшкова, которые Жуковский почти все принял, относились в основном к первой половине стихотворения. «Вторая половина, — писал он Тургеневу, — вся прелестна, и рука не подымется делать замечания. Здесь Жуковский превзошел себя: стихи его — верьте мне! — бессмертные».

В январе 1815 года послание «Императору Александру» было выпущено в виде небольшой книжки с виньеткой, гравированной художником Николаем Уткиным.

Жуковский начал новое большое стихотворное произведение — «Певец в Кремле». «Певец во стане, — писал он Тургеневу, — предсказавший победы, должен их воспеть; и где же лучше, как не на кремлевских развалинах». Он начал это стихотворение в Черни у Плещеева, продолжал в Долбине и потом в Москве. Эта вещь подвигалась с трудом, он никак не мог найти верный тон: творческий подъем вдруг пошел на спад. Виной этому были, очевидно, новые жизненные неурядицы. Екатерина Афанасьевна по каким-то причинам вдруг запретила Жуковскому ехать в Дерпт вместе с ними — это было для него неожиданностью. Он написал ей письмо и сам решил с ней поговорить.

«Мы говорили, — писал он Маше, — этот разговор можно назвать холодным толкованием в прозе того, что написано с жаром в стихах. Смысл тот же, да чувства нет. Она мне сказала: дай время мне опять сблизиться с Машею: ты нас совсем разлучил».

Протасовы и Воейковы собирались уезжать. Жуковский не знал даже дня их отъезда. Чтобы не упустить, может быть, последней возможности разговора с Екатериной Афанасьевной, он в середине января 1815 года выехал в Москву.

«Покрытая пожарным прахом» — по словам Жуковского — древняя столица начала отстраиваться, но вид ее был еще печален. Однако «пожарный прах» не только грусть вызвал в душе Жуковского. «Теперь пишу из священной нашей столицы, покрытой прахом слав ы, — писал он Тургеневу, — в которую я въехал с гордостью русского и с каким-то особенным чувством, мне одному принадлежащим, как певцу ее величия». Ведь только Жуковский мог так смело назвать пожар Москвы «костром свободы» — в послании «Императору Александру». Об этой Свободе — освобождении родины от врага — так писал он:

ТИТУЛЬНЫЙ ЛИСТ ОТДЕЛЬНОГО ИЗДАНИЯ СТИХОТВОРЕНИЯ В. А. ЖУКОВСКОГО «ПЕВЕЦ В КРЕМЛЕ» С ГРАВЮРОЙ С. ГАЛАКТИОНОВА ПО КАРТИНЕ Ф. АЛЕКСЕЕВА.

И в пепле мщения Свобода ожила,
И при сверкании кремлевского пожара,
С развалин вставшая, призрак ужасный, Кара
Пошла по трепетным губителя полкам,
И, ужас пригвоздив к надменным знаменам,
Над ними жалобно завыла: горе! горе!
И Глад, при клике сем, с отчаяньем во взоре,
Свирепый, бросился на ратных и вождей…
Тогда помчались вспять; и грудами костей,
И брошенными в прах потухшими громами.
Означили свой след пред русскими полками.
И Неман льдистый мост для бегства их сковал…

Замоскворечье выгорело полностью. Обугленные кирпичные трубы еще торчали из руин, но кое-где уже весело желтели новые стены, Арбат и Пречистенка тоже были полностью истреблены пожаром: на них осталось два-три дома с закопченными каменными стенами и с окнами, забитыми досками. Только восемь домов и меньше половины деревьев уцелело на Тверском бульваре. В Кремле взорвана была часть стен и повреждены некоторые башни, колокольня Ивана Великого, арсенал и Грановитая палата. Прогорели купола соборов. Камни и бревна от взрыва разлетелись так, что сильно завалили реку Неглинную. На сохранившихся почти полностью улицах — Кузнецком мосту, Мясницкой, Малой Дмитровке, Лубянке — жизнь шла уже своим обычным порядком. Жуковский остановился у Карамзина на Малой Дмитровке.