Владимир Набоков - Человек из СССР

• Название: Человек из СССР
• Автор: Владимир Набоков
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Драматургия
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-91181-768-8

---

Иди, иди. Мы здесь с Марианночкой чайку попьем. Ах, забыла я — простите — посуда-то вся уложена. (Ошивенский ушел.)

МАРИАННА:

Евгения Васильевна, со мной случилось несчастье.

ОШИВЕНСКАЯ:

То-то я смотрю, душенька, вы такая вялая, тихая, узнать нельзя.

МАРИАННА:

Да, большое несчастье. Я только что была на первом представлении{16}.

ОШИВЕНСКАЯ:

Какое такое представленье, душенька?

МАРИАННА:

Ах, вы же знаете. Я играла для кинематографа. И вот вчера в первый раз показывали фильм.

ОШИВЕНСКАЯ:

Так какое же несчастье? Пожар, что ли, был?

МАРИАННА:

Да, пожар. У меня все сгорело: мои мечты, моя вера в себя, моя жизнь. Полный банкрот.

ОШИВЕНСКАЯ:

А я как раз хотела вас кое о чем попросить, моя дорогая. Но это после, после. Говорите.

МАРИАННА:

Я увидела себя на экране. Это было чудовищно. Я так ждала минуты, когда увижу себя, и вот дождалась. Сплошной ужас. В одном месте, например, я лежу плашмя на диване и потом встаю. И вот пока снимали, мне казалось, что я такая легкая, такая живая. А тут… Евгения Васильевна, я встала, простите, задом, — выпятила зад и грузно повернулась. И все было в таком же духе. Жесты фальшивые, убийственные{17}. А тут эта гадина, Пиа Мора, плывет, как лебедь. Стыдно…

ОШИВЕНСКАЯ:

Не беда, голубушка. Вот посмотрели бы вы, как я выхожу на паспортных карточках. Бог знает, какая морда.

МАРИАННА:

И это еще цветочки: фильм показывали только своим. Но теперь он пойдет по Берлину, а потом по всему миру и вместе с ним мои дурацкие жесты, мои гримасы, моя невероятная походка…

ОШИВЕНСКАЯ:

Я вот что хотела попросить вас, моя дорогая. Нам нужно переезжать и нет ни гроша. Не могли бы вы — ну, так марочек пятьдесят — одолжить?

МАРИАННА:

Одолжить? Ах, вы вот о чем?.. Да… Я сегодня как в тумане. Нет, Евгения Васильевна, у меня тоже ничего нет. Весь мой заработок я потратила на платья.

ОШИВЕНСКАЯ:

Ах вы, модница. Ну, ничего не поделаешь…

МАРИАННА:

На платья! Я себе купила дивное, белое, модель. И знаете для чего? Чтобы… Ах, да что говорить!..

ОШИВЕНСКАЯ:

Говорите, говорите; я, знаете, гроб-могила, никогда не сплетничаю.

МАРИАННА:

Наплевать мне на фильм. Вовсе не в нем дело. А дело в том, что я полюбила, полюбила, как дура. Попалась, значит. И он меня бросил. Вот и все.

ОШИВЕНСКАЯ:

Кто же это, немец, что ли?

МАРИАННА:

Пускай будет немец, китаец — не все ли равно… Или американец.

ОШИВЕНСКАЯ:

Перемелется, душенька. Всем не сладко живется. Марочку, вашу тезку и мою внучку, тоже вот муж бросил. Значит, за то, что гражданским браком венчались. Да, житье не сладкое. Куда мы вот денемся с моим стариком, куда денемся, просто не знаю.

МАРИАННА:

Евгения Васильевна, можно по телефону поговорить?

ОШИВЕНСКАЯ:

А вы в комнату пройдите. Там съехал жилец, а телефон остался. Не бойтесь, не бойтесь, пустая комната. (Марианна уходит в дверь, что в задней стене.)

Ошивенская, кряхтя, придерживая рукой подол, отпихивает ногой чемодан в угол. Нагибается, пробует замок. Стук в дверь.

ОШИВЕНСКАЯ:

Войдите — херайн. (Входит поспешно Кузнецов.)

КУЗНЕЦОВ:

Однако и катавасия у вас!

ОШИВЕНСКАЯ:

Вот спасибо, что зашли… Вот спасибо…

КУЗНЕЦОВ:

Мне жена передала вашу просьбу. Я пришел за пакетом.

ОШИВЕНСКАЯ:

Как же, как же… большое вам спасибо.

КУЗНЕЦОВ:

Я спешу.

ОШИВЕНСКАЯ:

Ах, да, ведь муж хотел с вами побеседовать. У него очень важный к вам разговор.

КУЗНЕЦОВ:

Мой поезд уходит в семь часов. Мне до отъезда еще нужно побывать в одном месте.

ОШИВЕНСКАЯ:

Муж внизу, он сию минутку придет. Обождали бы, батюшка?

КУЗНЕЦОВ:

Сейчас не могу. А пакетик ваш не легкий. Если хотите, могу еще раз заглянуть — по дороге на вокзал?

ОШИВЕНСКАЯ:

Вот уж было бы хорошо! Тут вот адрес записан, разберете?

КУЗНЕЦОВ:

Да, конечно. Только теперь не Морская, а улица Герцена{18}.

ОШИВЕНСКАЯ:

Куды нам знать: Герцен, Троцкий, не разберешь их… Посылочку не потеряйте. Привет милой Ольге Павловне.

КУЗНЕЦОВ:

Да нет, я уж с ней простился. До свиданья. Зайду через полчаса. (Он уходит.)

Марианна возвращается, вяло переходит через комнату, вяло опускается на стул.

МАРИАННА:

Он уехал.

ОШИВЕНСКАЯ:

Вы о ком, голубушка?

МАРИАННА:

(Злобно.) Ну и скатертью дорога!

ОШИВЕНСКАЯ:

Много на свете дорожек. В мое время одна дорога была — прямая, широкая, а теперь видимо-невидимо развелось — и вкривь и вкось. Треплет нас, ох как треплет! И вот хотите, я вам скажу, откуда все зло берется, откуда зло выросло…

Входит Ошивенский.

ОШИВЕНСКИЙ:

Ничего не вышло. Заговорила о полиции. (Садится, стучит пальцами по столу.)

ОШИВЕНСКАЯ:

Что-то теперь будет, Господи ты мой…

ОШИВЕНСКИЙ:

Только не хнычь.

МАРИАННА:

Я пойду.

ОШИВЕНСКАЯ:

Грустная вы сегодня, душенька. Ну, идите, Бог с вами. И у нас не весело.

ОШИВЕНСКИЙ:

Всего доброго, всего доброго. В раю небесном, дай Бог, увидимся.

МАРИАННА:

(Безучастно.) Да, да, как-нибудь созвонимся. (Уходит.)

ОШИВЕНСКИЙ:

Фря.[15]

ОШИВЕНСКАЯ:

Витя, я не хотела при ней сказать, а то весь Берлин узнал бы, что к нам большевики ходят. Он приходил за посылочкой.

ОШИВЕНСКИЙ:

Что же ты его не задержала. Ах, ты, право, какая!

ОШИВЕНСКАЯ:

Да ты постой… Он обещал, что еще зайдет до отъезда. (Стук в дверь.) Войдите — херайн.

Входит Федор Федорович. Он в костюме цвета хаки, с кушачком, в руке тросточка.

ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ:

Я Марианну Сергеевну встретил, у самых дверей вашего дома, и, представьте, она не узнала меня. Прямо удивительно!

ОШИВЕНСКАЯ:

Ну, что слышно, Федор Федорович? Нашли?

ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ:

Нашел. Paradiserstraße, пять, bei Engel;{19} это во дворе, пятый этаж. Комнатка непрезентабельная, но зато крайне дешевая.

ОШИВЕНСКАЯ:

Сколько же?

ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ:

Двадцать пять. С газовым освещением и пользованием кухни.

ОШИВЕНСКИЙ:

Все это праздные разговоры. Мы все равно не можем выехать отсюда, не заплатив. А денег — нема.

ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ:

Да вы не беспокойтесь, Виктор Иванович. У меня, правда, тоже нет, но я, пожалуй, соберу к завтрашнему вечеру.

ОШИВЕНСКИЙ:

Выехать нужно сегодня. (Стукнул по столу.) Впрочем, это не важно. Не тут подохнем, так там.

ОШИВЕНСКАЯ:

Ах, Витя, как это ты все нехорошо говоришь. Вы как сказали, Федор Федорович, с пользованием кухни?

ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ:

Так точно. Хотите сейчас пойдем посмотреть?

ОШИВЕНСКАЯ:

Давайте, голубчик. Что ж время терять попусту.

ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ:

А я сегодня в ужасно веселом настроении. Один мой приятель, в Париже, купил четыре таксишки и берет меня в шоферы. И на билет пришлет. Я уже хлопочу о визе.

ОШИВЕНСКИЙ:

(Сквозь зубы, тряся в такт головой.) Ах, как весело жить на свете, не правда ли?

ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ:

Конечно весело. Я люблю разнообразие. Спасибо коммунизму — показал нам белый свет. Увижу теперь Париж, новый город, новые впечатления, Эйфелеву башню. Прямо так легко на душе…

ОШИВЕНСКАЯ:

Ну вот, я готова. Пойдем же.

ОШИВЕНСКИЙ:

(Федору Федоровичу.) Эх вы… впрочем…

ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ:

Да вы не беспокойтесь, Виктор Иванович. Все будет хорошо. Вот увидите. Комнатка чистенькая, очень даже чистенькая.

ОШИВЕНСКАЯ:

Ну, поторопитесь, голубчик.

ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ:

Досвиданьице, Виктор Иванович. (Федор Федорович и Ошивенская уходят.)

Ошивенский сидит некоторое время неподвижно, сгорбившись и распялив пальцы отяжелевшей руки на краю стола. Затем под окном начинают петь звонкие переливы очень плохой скрипки. Это тот же мотив, что слышала Ольга Павловна в начале II действия.

ОШИВЕНСКИЙ:

Ух, музычка проклятая! Я бы этих пиликанов… (С крепким стуком быстро входит Кузнецов с двумя чемоданами. Ставит их в угол. Он тоже услышал скрипку и, опуская чемодан, на секунду подержал его на весу. Музыка обрывается.) Вас-то я и ждал. Присядьте, пожалуйста.