Марк Ефетов - Письмо на панцире

• Название: Письмо на панцире
• Автор: Марк Ефетов
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1976

Повесть о пионерском лагере Артек, об интернациональной дружбе детей, о судьбе девочки-пионерки, побывавшей в Артеке, и ее отце-инженере, участнике войны, который помог раскрыть тайну надписи на черепахе.

---

— Что? — спросила Вера.

— Иван Павлович и мальчики пришли. Они там, внизу…

В ту ночь Вите было разрешено одеться и спуститься вниз к скамейке, где сидел её папа, Архип и Фелька. Рядом с ними, втянув голову и ноги под панцирь, лежала большая черепаха. Она была раза в полтора больше той, что нашли Василь и Толя.

— Ой, папочка! — Вита обняла Ивана Павловича за шею и крепко-крепко поцеловала.

А через минуту втроём — Вита, Вера и Иван Павлович склонились над панцирем, Иван Павлович освещал черепаху карманным фонариком.

— Вот видите, — говорил он, — буква «с». Теперь ясно видно, что на панцире нацарапаны буквы. Вот «Т» и «Р», а дальше «О».

Теперь над черепахой склонилась Вита.

— А вот, — сказала она, — ещё одно «О», только оно далеко от того первого «О». Погодите, погодите, тут ещё две буквы! Только они далеко от тех первых. Вот эта буква получилась лучше других. Только все они как-то вразброд…

Что говорить, в тот поздний вечер были нарушения дисциплины в Артеке. Весть о возвращении Ивана Павловича, Архипа и Фелька с той самой черепахой, которую так давно разыскивали, подняла с постелей Василя, Толю, Гарри и Джен.

— Смотри, видишь, — шептал Василю Толя, — я ж говорил, что черепаха должна быть больше той, что мы нашли. Моя была…

— Знаю, знаю, какая была твоя. А про эту ты ничего не говорил. Помолчи, Толик; слушай, Джен что-то говорит.

Джен тоже дали погладить костяную поверхность панциря, и она громко воскликнула:

— Это русский буква «Т», а около — «Р». Правда?

— Да, да, Джен, — подтвердил Иван Павлович, — у тебя хорошее зрение и осязание, и я вижу, что ты уже отлично разбираешь русские буквы. Действительно, тут рядом две буквы — «Т» и «Р».

— Наверно, это слово «три», — сказал Василь.

— Папа, правда это та самая черепаха? — спросила Вита.

— Да, Виточка. Это та самая черепаха-почтальон. Вот я передам её Вере. Она завтра займётся расшифровкой этих букв. А нам с тобой пора прощаться. Я уезжаю завтра рано, до того часа, как ваш горн протрубит подъём…

— Папа… — только и сказала Вита. В этом коротеньком слове были и грусть, и радость с гордостью, потому что папа нашёл черепаху-почтальона, была и любовь — всё в одном только слове.

Теперь Вита положила руку на черепаху, но та, видно, так же, как все в Артеке, спала и не делала никаких попыток бежать.

Попрощавшись с отцом, Вита сказала так, как обычно, когда он уходил из дома:

— Ну, пока.

— Пока, доченька. Скоро увидимся, а если будет что-нибудь новое, напиши. Авиаписьмо дойдёт за два дня. Мне ж интересно…

Прошёл день и ещё день. Вита пошла к большому камню возле Пушкинского грота, положила на колени планшетку и написала: Артек, лето 1975 года. Дорогой папа!

ПИСЬМО ВИТЫ

Вот что было в этом письме.

Прежде всего Вита сообщила, что она пишет возле камня-памятника с именами артековцев, которые отдали свою жизнь за то, чтобы жил Артек и тысячи пионерских лагерей и чтобы никогда нигде нам не надо было возводить таких памятников.

Написала она о том, что удалось узнать о каменном матросе. Но тут же она написала вообще о смелости и о трусости и о том, как первое чтют и любят в Артеке и презирают второе.

К каменному матросу она вернулась ещё в самом-самом конце своего письма.

Она вспоминала о нём все дни, проведённые в Артеке.

Вита часто приходила к памятнику неизвестному матросу, оставляя у постамента цветы.

Неизвестный матрос. А станет ли когда-нибудь известным имя этого смелого человека?

Вите очень хотелось, чтобы это произошло. Она ненавидела трусов, мечтала стать смелой, любила сочинять об этом всякие истории и очень любила читать о героях.

Сейчас, когда она писала письмо папе, Вита мечтательно смотрела, как в нескольких шагах от неё кипит и пенится море. Вода была такая прозрачная, что травинки водорослей, юркая стайка рыбёшек — всё, что лежало и двигалось на дне, было видно очень ясно.

Рядом высилась скала, до неё было, как говорится, рукой подать. Несколько взмахов вёсел на маленьком ялике — и можно быть у подножия скалы. Но только у подножия. Вита знала, что взобраться на неё почти невозможно. Но она знала и то, что на скалу эту взбирались. Может быть, это удалось потому, что было давно. С тех пор ветры и волны пообтесали скалу, сгладили выступы, которые служили как бы ступеньками.

В своём письме Вита написала отцу о том, как рассказывают о человеке, который более полувека тому назад взобрался на эту скалу. Он был высокий и статный. Взобрался, говорят, одним махом. И запел. Было это в полнолуние. Голос певца несли волны к самому Гурзуфу, до которого от Артека километра два-три.

«Знаешь, папа, — писала Вита отцу, — эту скалу до сих пор называют иногда Шаляпинской, по имени того, кто взобрался на неё и пел».

Вита задумчиво посмотрела на море и увидела, как тень крупной рыбы мелькнула в зелёной воде залива. И об этом ей захотелось написать папе. Но разве обо всём напишешь? О том, например, что артековские старожилы — те, кто живет здесь со дня основания пионерской республики, рассказывали подробности о пении Фёдора Шаляпина. Он ведь был знаменитейшим певцом на всю Россию. Родители старика — артековского сторожа, и других стариков в Гурзуфе помнят те времена, когда артековская земля принадлежала богатой помещице. Ей очень понравилось пение Шаляпина на скале. И вот на следующий день она подарила скалу Шаляпину. Ведь в те времена одной этой богачке помещице принадлежала не только вся земля, где разместилась добрая половина Артека, но и залив с морем цвета малахита, рыба в этом заливе и даже скала.

Что было после пения Шаляпина на скале, точно не помнят. Но хорошо известно, что помещица, хозяйка этих мест, хотела построить на скале небольшой ресторан, в который можно было бы попасть только на лодке.

Всё это было в пяти минутах ходьбы от артековского Дворца пионеров, где Вита смотрела кино, рассматривала выставку фотографий всей истории Артека, видела костюмы космонавтов и многое, о чём раньше только мечтала.

И сейчас мечты и фантазии бродили у неё в голове. Вот был бы маленький ресторан на скале. Был бы клуб, в котором играли бы на деньги и веселились приближённые царя на месте Дворца пионеров. В купальне у моря отдыхала бы помещица — хозяйка этих мест, а вместе с ней еще двадцать или пятьдесят царских прислужников.

Было бы…

После Октябрьской революции всю эту землю, дворец, скалу, малахитовый залив, парк — всю эту красоту забрали у кучки богачей и отдали детям.

Вита подумала также и о том, что она и другие ребята не всегда помнят, что было и что стало.

Закончила она письмо описанием событии, которые произошли с черепахой-почтальоном, и о том, какие слова удалось расшифровать на её панцире.

После того как Иван Павлович уехал, черепахой занялись артековские юннаты. Панцирь разглядывали через увеличительное стекло; костяную поверхность очистили, смазали каким-то составом, после чего буквы стали рельефнее, и удалось прочитать нацарапанное на черепахе. Несколько букв стёрлись начисто или, может быть, они были пропущены. Но можно было их восполнить по смыслу. И вот какую надпись расшифровали на панцире черепахи:

«Трусам — презрение. Пионерам — победа».

После первой фразы ясно видна была точка.

Вита написала Ивану Павловичу, что она считает — не только она, а и все в Артеке, что эти слова в последние мгновения своей жизни написал на панцире каменный матрос.

Может быть, так оно и было.

А черепаху выпустили.

Вита писала ещё, что на этом настоял Василь. В письме своём она спрашивала папу, как часто ходит автобус из Новгорода до Валдая, где живёт Василь, и сколько времени туда ехать?

Вита не могла забыть, как Василь навещал её, когда она была в беде. Такое не забывается.

Как поступить с черепахой — оставить её в зооуголке Артека или отпустить, — решали на совете отряда. За то, чтобы её отпустить, вместе с Василём решительно выступили Фелька и Архип. В общем-то, против был один только Толя…

Кому черепаха встретится в Крыму, пусть прочитает надпись на панцире и пусть отпустит черепаху. Ей на воле лучше живётся. Пусть живёт она ещё сто лет, а может, и больше, и пусть все знают, что трусам — презрение, а пионер всегда готов побеждать.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Летом 1975 года 500 тысяч людей в нашей стране и во многих других странах с особой радостью прочитали в газетах или услышали по радио о том, что наше правительство наградило Артек орденом дружбы народов.

Конечно, радовались этому многие миллионы людей, но полмиллиона могли при этом сказать:

— Я — артековец!

Торжественно отпраздновал Артек своё пятидесятилетие и высокую награду. Многие артековцы теперь папы и мамы и даже бабушки и дедушки. Они-то — учителя и хлеборобы, инженеры и мореходы, врачи, лётчики, учёные — у нас в стране и по всему миру отмечали день рождения Артека, ибо они на всю жизнь сохранили в своих сердцах тепло артековской дружбы, верность клятве артековцев.