Аскольд Якубовский - Страстная седмица

• Название: Страстная седмица
• Автор: Аскольд Якубовский
• Жанр: Современная проза

---

И вроде бы получалось. Сама директор, брат — художник весьма на слуху, старший сын пошел в науку — по металлу. Только вот Семен был дурак дураком, вкалывал на заводе, где она была директором. Ее подводил. Семья Герасимовых постепенно разрослась — работой — в стороны, разошлась, и казалось, все дальше будет расходиться и расходиться. Во всяком случае, Марья Семеновна надеялась на это. И частенько шумела, что вот, гнали всех Герасимовых к железу, а они и другое могут делать, все на свете, вот так. Но погиб брат, а если бы не был художник, то уцелел бы.

Началась вторая мировая война… Взяли Ивана и как-то сразу убили его. Погиб и отчим, а там и сама Марья Семеновна пошла воевать. Бросила директорство на опытного человека и ушла в командиры дивизиона тяжелых орудий. Чем не удивила никого. Она и пистолет носила с собой и однажды двух грабителей пришибла из него. Впрочем, это другое время было, еще довоенное. «Сильная баба», — говорили все.

Петр тоже попал на войну. Его, как и положено бывшему таежному охотнику, определили снайпером, т. е. дали винтовку с оптикой. Он и подкарауливал фашистов и стукал — одного за другим, одного за другим. Убив или ранив, кто там разберет, делал зарубочку на прикладе. Но его работу заметили немцы. Тогда, в 43 году, случилось временное затишье, и работали в основном снайпера. И Линке Рудольф, путешественник и охотник за крупным зверьем, предпринял охоту за Петром Герасимовым. Так получилось, что когда Линке выследил его через цейссовский бинокль, Петр как раз присматривался в прицел к тому месту, где звучали выстрелы Линке. И вдруг, заметив взблеск стекол прицелов друг друга, они выстрелили и оба были ранены. Линке повезло, выкрутился, а Петр умер.

Но смерть пришла к Герасимовым раньше, т. е. насильственная. Еще с Семеном. А потом надолго затихла. Но в 38 году сводный брат директорши погиб, выполняя художнический заказ на заводе. Из-за этого-то Марья Семеновна и рассорилась с сестрой. Он выполнял крупный заказ — серию исторических, о заводе и революции, картин. Они были заказаны дирекцией с одобрения обкома, выполнены на совесть и с тех пор пылились в заводском музее, ожидая времени, когда до них дойдут руки, и музей расширят и откроют для всех. Семен, Петр, Иван…Вечная им слава и память рода Герасимовых.

Вернулась с фронта Марья Семеновна раненая и предельно усталая. И тотчас же включилась в работу, снова стала директором завода, поднимала производство, выбивала машины, расширяла завод.

Это было нужно и стране, и ей самой. Она уже не могла жить без завода, любила металл, любовную идиллию смесей, когда варили какой-нибудь сплав.

Она руководила заводом и, старея, успела стать ученым-металлургом. Защитив диссертацию, получила кандидатскую степень, есть жаропрочный сплав с ее именем. Ей показалось мало этого, защитила еще и докторскую — как руководитель-экономист. Но стала дряхлеть, а тут у Семена родился мальчик, у сына, младшего. А жизнь его не удалась, и жена вдруг сбежала от него. И старуха, впервые в жизни ощутив пронзительность зова материнства, взяла на себя заботы о внуке (раньше, со своими детьми, ей было недосуг, препоручала нянькам). Стала сама заботиться о внуке и таила мечту о династии, ее продолжении и выходе в грядущее тысячелетие. «Тысячелетие…» — Марья Семеновна тяжело задумалась, вспоминая.

Недрогнувшей рукой ее отец писал: «Встретил стерву — плюй в глаз». Попробуй, плюнь!.. «Увидел царя, царька, цариху — бей их. Ибо каждый царь — враг рабочих». Сколько их, разных и под разным соусом!.. «На спине рабочего держится земля». И верно!.. Что раньше вызывало ее улыбку, теперь получало смысл.

А все время… Семен (чем прежде возмущалась старуха) ушел работать на завод и так остался — просто хорошим рабочим в литейном цехе. Он даже не стремился стать бригадиром. Раньше Марью Семеновну эта рыхлость выводила из себя — теперь нравилась. Она даже грызла себя за директорство, она боялась, что с развитием автоматики династия их окажется под угрозой. Что станут трудиться роботы (и уже работают, членистые и неутомимые), а рабочие, но уже инженеры, поплевывая, станут обдумывать новую программу. Оно, конечно, работа, да не та. Нет, не та… Невозможно такое. Тогда и династия Герасимовых, мастеров по металлу, кончится, не добрав прямых тысячу лет? А заводы? Они исчезнут? И сейчас старухе стало жалко их: чумазые, грохочущие, несовершенные. Они ей стали казаться живыми, добрыми скотами, ревущими по утрам, призывая своих хозяев. В конце концов, именно эти заводы позволили человеку так жить, как он живет сейчас. Ведь завод… Он походит на ручного громадного зверя и на муравейник сразу.

Словом, гибрид, железная биология. А расплавленный металл — это его кровь. Завод… Она не смогла бы жить без него. Династия… Завод… Что придумать?… И снова в семье была потеря: умерла мать, истекла кровью — у нее оказалась фиброма. Она шутила: смотри, я беременна. «Семен, дурак, рохля, не родил второго сына, а тут с Виктором, единственным внуком, такое. Нет наследников — Герасимовых. Не будет династии Что же делать?…»

Безумные мысли косяком проносились в ее упрямой голове. Купить младенца? Она вспоминала женские разговоры, слышала, что русских младенцев в Узбекистане покупают за две-три тысячи: модно иметь в узбекской семье беловолосого ребенка. «Взять младенца? Зачем он мне, если не Герасимов! Ага, найти других Герасимовых. Да там чудак-художник, уверена, у него в жизни не ладится, он холост до сих пор, будут сыновья или нет — неизвестно. Женить дурака? Хоть бы Семен… Да куда ему, стар и дрябл. И надо разобраться, что случилось, надо допечь виноватых». Семену она задала, но другие…

— Фу, — сказала она, чтобы на время сдуть с себя эту сумятицу мыслей. — Фу-фу-фу. Пусть мне будет легче.

Но ей не делалось легче. Тогда она стала звонить в больницу.

6

Стрелки индикаторов метались: сердце у парня работало, кардиомин и лабаррин, стекая с физиологическим раствором, вливался в жилы парня. Но проникающая травма… Врач задумался. Бог его знает, как он выдержал этот удар и еще жив. Как ненадежно все.

Сестра сказала глуховато:

— И все же я не понимаю его бабку, страшную старуху. Шевелить парня, делать операцию? Риск так громаден, а она звонила, требует перевезти его в больницу, все берет на себя.

— Арнольд Петрович тоже решил переводить.

— Но зачем брать на себя?

— Следите-ка лучше за приборами, главный заглянет с минуты на минуту.

И врач тоже взял себя в руки, словно ящик задвинул. Он прочитал запись коллеги, смотрел на приборы. «А все же мозг чрезвычайно вынослив, — думал он. — Вот энцефалограмма: мозг не умер, хотя сильно разрушен. Сердце бьется… вот, огонек вычерчивает линию на бумаге. Значит, мозг действует, хотя (он снял марлю и заглянул в глаза парня) взгляд уже и не живой».

Врач переставил треногу с физраствором, посмотрел, хорошо ли прилипли к коже датчики приборов. Да, Сонечка права. Как его везти? Но везти придется. Судя по телефонному звонку, старуха неукротима. Такой бы водить в атаку армии. Но и оставить парня здесь — тоже верная смерть. Гм, дилемма.

— Сонечка, — помолчав, сказал он, — кофейку.

Взял бумагу и стал прикидывать: «Что если бы парню вживить в мозг стимулятор, а батарею наружу? Чепуха, не мое дело».

Он сидел, следил за приборами и соображал, удастся ли сделать это. Вводить пучок электродов, скажем, 20–30. «И это не мое дело». Затем проверить их… «А ритмика дыхания? Наверняка все это безнадежно!» И сейчас, в преддверии смерти этого очень красивого парня, врачу хотелось любви. «Ведь и я умру когда-нибудь… А вдруг сегодня или завтра? И тогда все, что я мог испытать, уйдет от меня… Вдруг я налечу в своем «жигуленке» на грузовик. Или порежу палец грязным ланцетом… Единственное спасение — это спешить, спешить, спешить жить. Но любовь не все в моей жизни, в ней есть работа, значит, надо спешить, спешить, спешить работать. Во-первых, надо… Долой, долой это!»

— А знаете, Соня, — сказал он, беря кофе и ложечкой размешивая в нем сахар, — что в мозгу этого мужчины, на тело которого вы смотрите не без удовольствия, содержалось 85 процентов воды. И в этом очень большой смысл: если принять идею, что химические вещества переносят знания в мозг, то вода-то нужна, и мозг должен быть полужидкой консистенции.

— У него, — сказала Соня, — Арнольд Петрович говорил, уже водянка мозга.

— И это опасно.

— Я не понимаю старуху.

— Она ловит последний шанс. К тому же, в той больнице прекрасный персонал.

— Сделать операцию, — говорила Сонечка. — Ужасная старуха, по-моему. Я ее боюсь, вспомню ее палку, так и вздрогну. А все же она сомлела, увидев внука.

— Я тоже, — сознался врач.

— Вы-то почему?

— Понял, что жизнь коротка.