Даниэль Пеннак - Как роман

• Название: Как роман
• Автор: Даниэль Пеннак
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-90232614-1

«Если, как то и дело говорится, мой сын, моя дочь, молодежь не любят читать — не надо винить в этом ни телевизор, ни современность, ни школу».

«Кого же? — Спросите Вы, — и главное, что же в этом случае делать?» В своем книге «Как роман» Даниэль Пеннак щедро делится методами столь же простыми, сколь и результативными.

Педагог, Пеннак блестяще воплотил эти методы в школе и научил любви к чтению своих учеников. Писатель, он заставил читать и любить свои книги весь мир.

---

Придают большое значение поиску наилучших методик обучения, изобретают письменные столы особой конструкции, всевозможные таблицы, превращают комнату ребенка в типографскую мастерскую. (…) Как это жалко! Средство, куда более верное, чем все вышеупомянутые, и о котором всегда забывают — это желание научиться. Дайте ребенку это желание, и можете оставить в покое ваши письменные столы (…); любая методика сгодится.

Живой интерес — вот великая движущая сила, единственная, которая ведет в правильном направлении и далеко.

(…)

Я бы добавил еще только одно, но это весьма важная максима: обычно всего вернее и быстрее добиваются того, чего вовсе не спешат добиться».

Конечно, конечно, Руссо тут не должен бы иметь права голоса, Руссо, который выплеснул своих детей вместе с водой семейной жизни! (Дурацкий припев…)

И тем не менее… он пришелся кстати, чтоб напомнить нам, что взрослая одержимость «умением читать» не вчера родилась. Равно как идиотизм педагогических разработок, отбивающих желание научиться.

А еще (слышите, как хихикает ангел парадокса?) бывает, что плохой отец исповедует превосходные принципы обучения, а хороший педагог — отвратительные. Случается, никуда не денешься.

Но если Руссо для нас не авторитет, то вот, пожалуйста, Валери (Поль) — он-то не имел никаких дел с воспитательными домами — так вот Валери, обращаясь к юным ученицам весьма строгой школы Почетного легиона в Сен-Дени с назидательной речью, преисполненной величайшего почтения к школьному образованию, вдруг говорит самое главное, что можно сказать о любви, о любви к книге:

«Милые барышни, не со словаря и синтаксиса начинается для нас Литература. Вы просто вспомните, как Словесность входит в нашу жизнь. В самом нежном возрасте, едва перестают нам петь колыбельные, под которые младенец улыбается и засыпает, наступает эра сказок. Ребенок пьет их, как пил материнское молоко. Он требует продолжения и повторения чудес; он — публика неумолимая и совершенная. Одному Богу известно, сколько часов я потратил, насыщая волшебниками, чудищами, пиратами и феями малышей, которые кричали „Еще! Еще!“ своему изнемогающему отцу».

22

«Он — публика неумолимая и совершенная». Он изначально — хороший читатель, каким и останется, если окружающие взрослые поддержат его энтузиазм, вместо того чтобы доказывать себе свою состоятельность, поощрят его желание учиться, прежде чем вменят ему в обязанность заучивать, будут сопутствовать ему в его усилиях, а не подкарауливать на повороте, согласятся жертвовать вечерами, вместо того чтобы стараться выиграть время, заставят заиграть настоящее, не потрясая угрозой будущего, не позволят себе превратить в повинность то, что было удовольствием, будут поддерживать это удовольствие, пока он не воспримет его как долг, заложат в основание этого долга бескорыстие всякого приобщения к культуре и сами вновь найдут радость в этом бескорыстии.

23

А радость чтения совсем рядом. Вернуть ее легко. Нужно только не ждать, чтобы прошли годы. Достаточно дождаться вечера, войти, как бывало, к нему в комнату, сесть на кровать и возобновить наше общее чтение.

Читать.

Вслух.

Даром.

Его любимые сказки.

Стоит описать, что с ним будет происходить. Поначалу он ушам своим не поверит. Пуганая ворона боится сказок! Натянув одеяло до подбородка, он настороженно замрет, ожидая вопроса:

— Ну, что я сейчас прочел? Ты все понял?

Но мы не спрашиваем. Не спрашиваем ни о чем. Мы просто читаем. Даром. Мало-помалу он расслабляется. (Мы тоже.) Постепенно к нему возвращается выражение мечтательной сосредоточенности, и мы узнаем его привычное вечернее лицо. А он узнает нас. По голосу, снова нашему. Наконец-то.

И, может быть, в первые же минуты он уснет, почувствовав такое облегчение…

На следующий вечер мы снова вместе. И читаем ту же сказку. Да, скорее всего, он попросит почитать ему ту же самую, желая удостовериться, что вчера ему не привиделся сон, и будет задавать те же вопросы в тех же местах — ради удовольствия услышать от нас те же ответы. Повторение успокаивает. Оно — свидетельство близости, само ее дыхание. Ему очень нужно вновь обрести это дыхание. — Еще!

«Еще, еще…» по большому счету означает вот что: «Ведь, значит, мы с тобой любим друг друга, раз нам достаточно без конца перечитывать одну сказку!» Перечитывать не значит повторяться, это значит давать каждый раз новое доказательство неутомимой любви. И мы перечитываем. Его день остался позади. Вот мы здесь, наконец-то вместе, наконец-то по ту сторону. Вернулось таинство Троицы: он, книга и мы (в любом порядке, ибо в том и счастье, что невозможно расположить по порядку элементы этого сплава!)

И так — пока он не позволит себе высшее удовольствие читателя: пресыщение текстом, и не потребует перейти к другому.

Сколько же вечеров мы потратили, вновь отпирая двери воображения? Раз-два — и обчелся, вряд ли больше. Ну, допустим, еще несколько. Но игра стоила свеч. Он снова открыт любому повествованию.

Между тем в школе продолжается процесс обучения. В беспомощном бормотании его школьных чтений прогресса пока не наблюдается, но не будем паниковать, время работает на нас, с тех пор как мы перестали стараться его выиграть.

Прогресс, тот самый пресловутый «прогресс» обнаружится на другом поле, в самый неожиданный момент.

Как-нибудь вечером, пропустив строчку, мы вдруг услышим:

— Пропускаешь! — А?

— Ты пропустил кусок!

— Да нет, что ты… — Дай!

Он возьмет у нас книгу и победоносно ткнет пальцем в пропущенную строку. Которую при этом прочтет вслух.

Это первый знак.

За ним последуют другие. Он повадится перебивать нас:

— Как это пишется? — Что?

— Доисторический.

— Дэ-о-и-эс…

— Дай посмотрю!

Не будем обольщаться: причиной его внезапной любознательности отчасти, конечно, является новоиспеченная страсть алхимика, но еще больше желание продлить посиделки.

(И продлим, продлим…)

В другой раз он заявит:

— Я буду читать с тобой!

И некоторое время, заглядывая нам через плечо, будет следить, какие строки мы читаем.

Или вдруг:

— Начну я!

И вперед, на приступ первого абзаца.

Тяжелый труд, он быстро выдыхается, все так… Ничего: покой вернулся, он читает без страха. И будет читать все лучше и лучше, охотней и охотней.

— Сегодня я тебе буду читать!

Разумеется, тот же абзац — преимущество повторения; потом другой — «любимое место», а там и целые тексты. Тексты, которые он знает почти наизусть, которые скорее узнаёт, чем читает, но все-таки читает, чтоб порадоваться узнаванию. Теперь уже недалек тот час, когда мы застанем его как-нибудь среди дня за «Сказками Кота Мурлыки», вместе с Дельфиной и Маринеттой он знакомится с обитателями фермы.

Несколько месяцев назад он не мог опомниться, прочитав слово «мама»; сегодня целая история выступает вся как есть из дождя слов. Он стал героем-читателем, тем, кому автор доверил освобождать своих персонажей из вязи текста, для того чтобы они избавляли его от злобы дня.

Ну вот. Свершилось.

И если мы хотим в самом деле его порадовать, нам надо уснуть под его чтение.

24

«Мальчику, углубившемуся вечером в захватывающую историю, не объяснишь, что ему нужно бросить ее на самом интересном месте и отправляться спать».

Вот что сказал Кафка, маленький Франц, чей папа предпочел бы, чтобы ночами он не читал, а считал.

II Надо читать (Догма)

25

Остается вопрос с «большим», который сидит там, наверху, у себя в комнате.

Его бы тоже помирить с книгами, он так в этом нуждается!

Дом опустел, родители легли, телевизор выключен, он снова один… один на один со страницей 48.

А завтра сдавать эту треклятую читательскую карточку…

Завтра…

Быстрый подсчет в уме: 446 — 48 = 398

Оприходовать за ночь триста девяносто восемь страниц!

Он храбро берется за дело. Страница подгоняет страницу. Слова «книги» так и пляшут между наушниками его плеера. Безрадостно пляшут. Ноги у них как свинцовые. Одно за другим они падают, как загнанные лошади. Даже соло ударника не в силах их воскресить. (А классный, кстати, ударник этот Кендалл!) Он продолжает читать, не оглядываясь на трупы слов. Слова испустили смысл, мир их буквам. Эта гекатомба не пугает его. Он читает, будто идет на врага. Долг — вот что им движет. Страница 62, страница 63. Он читает. Что же он читает? Историю Эммы Бовари. Историю девушки, которая слишком много читала.

«В детстве она читала „Павла и Виргинию“ и мечтала о бамбуковом домике, о негре Доминго, о собаке Фидель, но больше всего о нежной дружбе доброго братца, который рвал бы для нее красные плоды с огромных, выше колокольни, деревьев или бежал бы к ней босиком по песку, неся в руках птичье гнездо».[2]