Виталий Бабенко - Приблудяне (сборник)

• Название: Приблудяне (сборник)
• Автор: Виталий Бабенко
• Издательство: Текст
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1993
• ISBN: ISBN 5-87106-008-0

В новую книгу лауреата премии Европейской ассоциации писателей-фантастов вошли повести и рассказы, которые в большинстве своем можно отнести к сатирической фантастике. Уже известные читателям повести «Земля» и «ТП», иронический цикл «Про Игоряшу», а так же впервые публикуемые «Приблудяне» и другие произведения автора — направленные против пороков нашего общества.

Сборник входит в книжную серию «Альфа-фантастика».

---

Удушье. И тут же свет какой-то неясный, убийственный запах гнили, и я лечу в какую-то жижу. Брызги, вонючие ошметки во все стороны, я начинаю тонуть.

Ну не тонуть — погружаться. Минуты две я барахтался, наконец вылез на кочку. Нет, кочкой ее назвать сложно.

Нечто мягкое, но не вязкое, не липкое, не хищное — на глубине полуметра. Сесть нельзя, зато можно стоять и осматриваться.

Ты меня, конечно, извини, папка, но осматриваться я начал не сразу. Сразу меня начало рвать. И вовсе не стыдно. Тут любого затошнит — такая вонь стояла. А потом я к этой гнили как-то привык, притерпелся, что ли, испуг тоже пропал — вот тогда я и начал вертеть головой.

Каким-то чудом меня занесло в дремучее-предремучее болото. Можно так сказать — дремучее болото? Мне кажется, можно. Видел бы ты это болото — еще не так выразился бы.

Насчет «чуда» — это я, конечно, загнул. Для малышей, может, и «чудо», а мне сразу все стало ясно. Верно, кто-то надо мной пошутил. Нехорошо так пошутил. Навел ТОПку, набрал наобум какой-нибудь адрес — и нажал курок. Откуда я знаю про ТОПки? Ты меня, папка, опять же извини, но ты сам виноват: прячешь свои ТОПки очень примитивно. Я уже много раз их в руках вертел.

Словом, очень плохая шутка. У меня-то ведь ТОПки с собой нет. Ну попадись мне этот шутник!

Вода в болоте была зеленоватая, с какими-то синими плавучими комьями. Над водой стоял рыжий слоистый туман, так что с видимостью дело обстояло плохо. Метрах в тридцати еще можно было что-то разглядеть: на границе поля зрения колыхались какие-то растения — то ли безлистые деревья, то ли гигантская трава, а может, и древовидные папоротники, — но дальше все растворялось в рыжем киселе.

Я никак не мог понять, папка, почему эти травянистые деревья качаются. Ветра-то над болотом не было никакого.

Туман стоял совершенно неподвижно, только слои его медленно перемешивались, а деревья колыхались. Лишь позднее я подумал, что все это напоминало, будто в глубинах гнилой жижи шевелилось какое-то колоссальное животное. И хорошо, что это я позднее подумал. Потому что тогда, на болоте, от такой мысли я вполне мог поддаться панике.

Впрочем, если даже подводное чудовище там и водилось, на жиже это никак не отражалось: поверхность ее была абсолютно ровной. Ни волн, ни кругов на воде, ни приливов-отливов. Только бегала какая-то мелкая живность: издалека — вроде бы водомерки, а вблизи рассмотришь — удивительно: маленькие такие крабики с четырьмя клешнями.

И ведь не проваливались в жижу — резво бегали, хватали что-то невидимое с поверхности и быстро-быстро жевали.

Да, еще летали мухи. Ну, может, и не мухи. В общем, крылатые насекомые. Сначала я подумал: они туманом питаются. Честное слово: летит такая муха сквозь туман, а за ней спиральный ход остается, словно она дыру в этом рыжем киселе проедает. Потом одна такая муха — размером с хорошего шмеля — мне на руку села. Я даже охнуть не успел, а она деловито проткнула всеми четырьмя лапками кожу — боли никакой! — и стала наливаться моей кровью. Да как быстро! За две-три секунды раздулась до величины теннисного шарика. Я сбил ее другой рукой — она шмякнулась в жижу и… утонула. Ушла на дно. Если, конечно, у этого болота было что-то такое, что можно назвать дном.

Поверхность зеленого сусла при этом не шелохнулась.

Вот, папка, когда мне опять стало страшно. Ведь если налетит с полсотни таких мух — во мне и крови не останется. Я принялся обдумывать, как же выбраться из этого болота.

Но, видно, кто-то обо мне всерьез заботился. Воздух задрожал, задвигался, в жиже — с оглушительными хлопками — стали появляться большие воронки. Словно по мне кто-то принялся палить гигантскими воздушными пузырями. Причем весьма прицельно. Воронки все ближе, ближе. Вдруг — хлоп!

— и опять в глазах черно. Опять свист. Кратковременное удушье. Потеря орие…

…ном пространстве в абсолютной черноте, перед его глазами во всех подробностях вставало это ненавистное лицо. Возник бы он сейчас перед Филиным въяве — не ушел бы живым. Иван Данилович со сладострастием представлял в мечтах, как стискивает руки на шее Сыча, или крепко возит его мордой по кирпичной стене, или медленно погружает в ванну с кислотой. Не было такой казни, которую Филин не вспомнил бы и не применил к воображаемому подонку.

Что было совсем плохо — Иван Данилович не мог вести счет времени. Он даже приблизительно не ориентировался, как долго он висит в темноте — минуты или часы. Это было пространство без времени.

И тут начало подкрадываться удушье.

Сначала пришло ощущение дискомфорта. Усилилось чувство тревоги, чуть быстрее заколотилось сердце. Появилась легкая одышка. Затем по телу прошла волна испарины. Дышать стало ощутимо труднее. Сердце дернулось и выдало экстрасистолу. Пот сразу стал холодным. Он теперь лил не переставая — холодный липкий пот страха перед смертью.

Воздуха не хватало. Сердце уже не билось, а трещало в груди. Судорожно разинув рот, Филин извивался в конвульсиях — и ничто на свете не могло ему помочь. Сердечных средств с собой не было, ветерка не ожидалось, а кондишен в этом пространстве, очевидно, не предусматривался.

«Все, умираю… — подумал Иван Данилович. Затем еще раз: «Все, умираю…» И еще: «Умираю…» А потеем и эта мысль расползлась на рваные клочья. Сознание залил черный, обжигающий льдом ужас, паучий смертный страх, не имеющий ни эмоциональной окраски, ни словесного выражения и сравнимый лишь с кошмаром нечаянного убийства.

Сознание…

…сле второго переноса, папка, я уже твердо знал, что это никакие не шутки. Кто-то властно и целенаправленно бросал меня из одной среды в другую — словно играл с котенком, привязав к леске фантик, словно дергал за нитки марионетки. Я не знаю, чем я заслужил все это или в чем провинился. Может быть, невидимый кукловод испытывал меня столь странным образом. Может быть, кто-то пытался сломить меня. Может — запугивал. Я, наверное, этого никогда не установлю. Но, по крайней мере, я выстоял. Не сломался и не струсил. Ты, папка, хорошо воспитал меня.

Вторым броском меня переправили в ледяную пустыню.

Над головой висело низкое закопченное небо, к которому прилипли сахарные крупинки звезд, а вокруг расстилался… как бы это выразиться… не бурелом, а ледолом. Торосы, глыбы льда, изломы, сугробы, трещины… Было очень холодно. Не настолько холодно, чтобы нельзя было терпеть, но я физически ощущал, как из тела уходит тепло.

Какие-нибудь полчаса — и я превращусь в сосульку, стану еще одной драгоценностью в этом ломбарде ледяных сокровищ.

Выход, папка, был только один. Я схватил полупрозрачную темную глыбу размером с виолончель, поднял над головой и с натугой швырнул на острые изломы. Глыба рассыпалась на тысячи сверкающих осколков. Я поднял еще глыбу и тоже бросил. Через десять минут я уже был мокрый от пота, моя одежда исходила паром — хотя какая это одежда: ночная пижама! — но я не останавливался: все бил и бил лед, отчетливо понимая, что даже короткая передышка равносильна смерти. Да, я знал: если спасение не придет в ближайшие полчаса, я погибну — от перенапряжения ли, от холода или от крупозной пневмонии. Но неужели я должен был ждать смерти сложа руки?

У меня немели пальцы, ноги дрожали от частых приседаний, но я продолжал ломать лед. Вдруг краем глаза я заметил движение. Что-то мелькнуло среди бутылочно-зеленых глыб. Я присмотрелся. У подножия невысокого тороса извивался огромный кольчатый червь. Маслянисто-блестящее тело его — казалось, собранное из тысячи колец — достигало метров пяти в длину, а толщиной эта тварь была — с футбольный мяч. Голова чудовища как таковая отсутствовала, но безглазый передний конец тела открывался огромной зубастой пастью, в которую вполне могла войти моя нога целиком. Или голова.

Отвратительно извиваясь, червь довольно быстро полз по направлению ко мне. Я не стал дожидаться, пока он доползет, и пустился в бегство.

И сразу же увидел еще одного червя — метрах в двадцати впереди. Этот гад был куда больше в размерах. А чуть дальше — третий. И четвертый…

Меня затрясло. Все видимое пространство вокруг кишело чудовищными червями, которые, похоже, сползались ко мне.

Словно я был долгожданной приманкой или самым аппетитным лакомством на свете.

Я продолжал бег, но теперь это было движение по какой-то немыслимой кривой. В голове словно включился компьютер: я оценивают расстояние до ближайшего гада, огибал его, держась как можно дальше, потом засекал следующего червя, снова менял направление, ловил взглядом двух-трех чудовищ, избирал оптимальный путь — и так я несся без цели, без плана спасения, без логики — иной, кроме логики автомата.

А потом, папка, я заметил впереди большой синеватый торос с плоской вершиной. Он был похож на тепуи в миниатюре — на те столовые горы в Южной Америке, которые я не раз видел в географических видеофильмах. Может быть, мне это сравнение пришло в голову позднее, а тогда я увидел и оценил почти отвесные стены тороса, прикинул высоту — больше трех метров — и понял, что это хоть какой-то, но шанс. Я подбежал к торосу и, не помня себя от страха и ненависти к тем, кто вздумал вершить мою судьбу, полез наверх. До сих пор не знаю, как мне это удалось. Я впивался в лед ногтями, зубами, сбивал колени и локти, срывался, но снова припадал к стене — карабкался все выше, выше, выше, выше…