Ги Мопассан - На разбитом корабле

• Название: На разбитом корабле
• Автор: Ги Мопассан
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-17059-6

Блестящее писательское дарование Ги де Мопассана ощутимо как в его романах, так и самых коротких новеллах. Он не только описывал внешние события и движения человеческой души в минуты наивысше го счастья или испытания. Каждая новелла Мопассана — это точная зарисовка с натуры, сценка из жизни, колоритный образ мужчины или женщины, молодежи или стариков, бедняков или обитателей высшего света.

Произведение входит в авторский сборник «Лунный свет».

---

Де Мопассан Ги На разбитом корабле

Это было вчера, 31 декабря.

Я только что позавтракал у Жоржа Гарена, своего старого приятеля. Слуга подал ему письмо с иностранными марками и штемпелями.

Жорж извинился:

— Ты позволишь?

— Что за вопрос!

И он стал читать восемь страниц, убористо исписанных крупным почерком по-английски. Он читал медленно, обстоятельно, с тем сосредоточенным интересом, какой мы проявляем ко всему, что небезразлично нашему сердцу.

Потом положил листки на камин и заговорил:

— Хочешь послушать забавную историю? Я тебе ее не рассказывал, хотя история романтическая и случилась со мной. Необычно я встретил тогда Новый год! Произошло это лет двадцать назад, да, двадцать: сейчас мне пятьдесят, а в то время было тридцать.

Я служил инспектором в том же самом Обществе морского страхования, которое возглавляю ныне. Новый год — раз уж этот день полагается праздновать — я собирался провести в Париже, как вдруг получил от директора письмо с распоряжением немедленно отправиться на остров Ре: там потерпел крушение застрахованный у нас трехмачтовик из Сен-Назера. Письмо пришло в восемь утра. В десять я явился в правление, получил инструкции, в тот же вечер выехал экспрессом и на Другой день, тридцать первого декабря, был в Ла-Рошели.

До отхода «Жана-Гитона», поддерживавшего сообщение с островом, оставалось два часа. Я прогулялся по Ла-Рошели. Это, в самом деле, на редкость своеобразный город: запутанный лабиринт улочек, над тротуарами бесконечные сводчатые галереи, как на улице Риволи, только низкие, приплюснутые, таинственные, словно отслужившая, но не убранная и волнующая декорация для былых заговоров и войн, героических и жестоких религиозных войн. Это старый гугенотский город, суровый и молчаливый, без великолепных памятников, придающих такую величавость Руану, но со своим особым, строгим, чуточку неприветливым лицом, город упрямых воинственных фанатиков, где бились за веру кальвинисты и возник заговор четырех сержантов.

Побродив по его странным улицам, я сел на черный пузатый пароходик, которому предстояло доставить меня на остров. Сердито пыхтя, он отвалил, прошмыгнул между двумя старинными башнями, охраняющими порт, пересек рейд, вышел за возведенную Ришелье дамбу, огромные камни которой, чуть выступая из воды, кажутся гигантским ошейником, наброшенным на город, и взял вправо.

Был один из тех дней, когда мысль пригнетена, душа поникает, бодрость и энергия улетучиваются, — унылый, пасмурный, промозглый день, подернутый грязным тяжелым туманом, влажным, как изморось, и зловонным, как испарения сточных канав.

Под низким мрачным пологом неба простиралось желтое от бесчисленных отмелей мелководье. Ни ряби, ни движения, ни жизни — одно только море мутной плотной стоячей воды. «Жан-Гитон», немного покачиваясь, привычно взрезал эту густую скользкую массу, но легкое волнение, плеск и колыхание, которые он оставлял за собой, тут же стихали.

Я разговорился с капитаном, коротышкой на крошечных ножках, таким же круглым и валким, как его суденышко. Меня интересовали подробности кораблекрушения, с которым мне надлежало разобраться. «Мари-Жозеф», большой трехмачтовый барк из Сен-Назера, ночью выбросило штормом на пески острова Ре.

Корабль, — писал нам судовладелец, — так основательно сел на мель, что вывести его на глубину оказалось совершенно немыслимо и осталось одно срочно переправить на берег все, что можно выгрузить. Я должен был установить, в каком положении судно сейчас, в каком состоянии находилось перед катастрофой и все ли сделано, чтобы снять его с мели. Я представлял Общество, чтобы, в случае необходимости, опротестовать иск в суде.

На основании моего доклада директор должен был принять меры для ограждения наших интересов.

Капитан «Жана-Гитона» оказался полностью в курсе дела: его судно участвовало в попытках спасти барк.

Крушение, — рассказал он, — произошло, в сущности, очень просто. «Мари-Жозеф», подхваченный неистовым шквалом, сбился ночью с курса и несся вслепую по морю, вспенившемуся, как выразился капитан, «словно молочный суп», пока не налетел на одну из обширных банок, которые при отливе превращают здешнее побережье в некое подобие беспредельной Сахары.

Беседуя, я поглядывал вперед и по сторонам. Между океаном и нависшим над ним небом оставалось свободное пространство с беспрепятственной видимостью. Мы шли вдоль берега. Я спросил:

— Это остров Ре?

— Да, сударь.

Неожиданно капитан вытянул правую руку и указал на еле заметную точку в открытом море:

— Вон ваш корабль.

— «Мари-Жозеф»?

— Он самый.

Я изумился. На мой взгляд, от берега до этой черной, почти невидимой точки, которую я принял бы за торчащую из воды скалу, было, самое меньшее, километра три.

— Но, капитан, — возразил я, — там, куда вы показываете, не меньше ста саженей глубины. Он рассмеялся:

— Ста, друг мой? Двух — и то не будет, ручаюсь. Судя по выговору, капитан был бордосец. Он продолжал:

— Сейчас прилив, время — девять сорок. Позавтракайте в гостинице «Дофин», а потом заложите руки в карманы да прогуляйтесь по берегу, и, ручаюсь, в два пятьдесят, самое позднее, в три, вы, не замочив ног, доберетесь до разбитого корабля. Можете провести на нем час три четверти, от силы два, но не больше, иначе вас, друг мой, опять застигнет прилив. Чем дальше отступает море, тем быстрей возвращается. А отмель там плоская, как клоп. Итак, в четыре пятьдесят уходите обратно, в половине восьмого будьте на «Жане-Гитоне», и сегодня же вечером мы высадим вас на ларошельской набережной.

Я поблагодарил капитана и сел на носу парохода, разглядывая Сен-Мартен — городок, к которому мы приближались на всех парах.

Он ничем не отличается от любого из крошечных портов, столиц островков, разбросанных вдоль материка. Этот большой рыбачий поселок, стоящий одной ногой в воде, а другой на суше, живет продажей рыбы и домашней птицы, овощей и креветок, редиса и мидий. Остров низок, плохо обработан, но, кажется, густо населен; впрочем, в глубь я не заходил.

Позавтракав, я пересек небольшой мысок и, так как отлив уже начался, направился через пески к черной, похожей на утес громаде, которая выступала из воды далеко-далеко впереди Я быстро шагал по желтой равнине, упругой, как живое тело, и словно потевшей у меня под ногами Только что море было тут Теперь я с трудом различал грань отделяющую пески от океана, — она отходила все дальше, почти теряясь из виду. У меня было впечатление, что я присутствую при гигантской феерии Совсем недавно передо мной простиралась Атлантика, и вот она внезапно ушла с отмели, как декорация в люк Я шел по пустыне, и только ощущение соленой влаги на губах, напоминало мне о близости океана Я вдыхал запах волн и водорослей, суровый и бодрящий запах побережья Быстрая ходьба согрела меня, я не сводил глаз с разбитого корабля, и он, все увеличиваясь по мере приближения к нему, представлялся мне теперь исполинским китом, выброшенным на берег Судно как бы вырастало из земли, принимая на фоне желтой бескрайной равнины чудовищные размеры Через час я, наконец, дошел до него Изуродованное, разбитое, оно лежало на боку, и его переломанный шпангоут из просмоленного, прошитого огромными гвоздями дерева торчал наружу, как ребра освежеванного зверя Песок уже заполз в него, набился во все щели: он цепко держал свою жертву, обладал ею и не собирался с ней расставаться Судно как бы пустило в него корни: нос глубоко зарылся в коварный податливый грунт, а задравшаяся корма бросала в небо вопль отчаяния — два белые слова на черном борту: «Мари-Жозеф».

Я взобрался с накренившейся стороны на мертвый корабль, вылез на палубу, спустился в трюмы День, проникавший туда сквозь трещины в корпусе и люки без крышек, едва-едва рассеивал мглу этих длинных мрачных погребов, заваленных обломками деревянных переборок Здесь тоже был сплошной песок почва этого дощатого подземелья Я принялся делать записи о состоянии судна Пристроившись на разбитом пустом бочонке, я строчил при свете, падавшем из широкой пробоины, сквозь которую виднелась нескончаемая отмель От холода и одиночества меня познабливало, и порой, бросив писать, я ловил в чреве корабля глухие таинственные шорохи: шуршание крабов, скребущих крючковатыми клешнями по обшивке; суетню великого множества мельчайших морских животных, уже обосновавшихся в останках судна; тихий равномерный скрип древоточца, который безостановочно, как бурав, сверлит, портит и пожирает дряхлый остов.

Неожиданно совсем рядом послышались человеческие голоса. Я подскочил, словно увидев призрак. Мне и вправду на миг почудилось, что из зловещей дубины трюма вот-вот поднимутся два утопленника и расскажут, как они погибли. Перебирая руками, я взлетел по трапу на палубу и обнаружил внизу, перед носом корабля, высокого господина и трех девушек или, точнее, высокого англичанина и с ним трех мисс Перепугались они еще больше, чем я: внезапное появление незнакомого человека на брошенном судне смутило бы кого угодно. Младшая пустилась наутек, две прижались к отцу; сам он выдал свое волнение лишь тем, что разинул рот Несколько секунд он молчал, потом осведомился: