Виктор Шкловский - Энергия заблуждения. Книга о сюжете

• Название: Энергия заблуждения. Книга о сюжете
• Автор: Виктор Шкловский
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1983

«… Книга, которую я к старости своей пишу, названа «Энергией заблуждения».

Это не мои слова, это слова Толстого.

Он жаждал, чтобы эти заблуждения не прекращались. Они следы выбора истины. Это поиски смысла жизни человечества.

Мы работаем над черновиками, написанными людьми. К сожалению, я не знаю начала этого искусства, а доучиваться поздно. Время накладывает железные путы.

Но я хочу понять историю русской литературы как следы движения, движения сознания, – как отрицание. …»

---

Самым невероятным кажется мне знакомый Чехов – я же его читал – по Марксу, по приложению к журналу «Нива» – желтенькие книжечки; и помню, как люди, которые прежде смеялись над Чехонте и смешивали его с Лейкиным, или, если они были писателями, они пытались сравниться с ним, подходили, прикидывались, а дома прикидывали на стене, как они выросли.

Я напомню драму, происходившую в театре в Петербурге, на представлении «Чайки»: в зале одни заревели от зависти, другие почувствовали запах пороха, который их взорвет.

Третьи были ошеломлены.

Это были годы жизни человека, которого все когда-нибудь будут сравнивать с Шекспиром, потому что этот, виноватый, его виноватая вещь «Чайка», рассказывает о том, что такое человек в природе, что такое человек в искусстве и почему посредственные люди ненавидят молодых, может быть гениев.

Таким был Треплев.

Я пытаюсь показать – бессмертие искусства в том, что существует связь; нет, не так – я разыщу прямые – не следы – опоры арок «Чайки», озера Чайки, театра, который стоял около озера, – Треплева, его матери – с драмой Шекспира «Гамлет».

Гамлет опять воскрес и увидел – мир вывихнут.

А мир боится даже незначительных операций и не всегда любит новое.

Итак, я прощаюсь с вами. На пороге своей книги.

Мне нужно пойти отдыхать, а еще надо будет корректировать, приходить в типографию.

Желаю вам счастья.

Желаю вам неспокойствия,

тревожных снов.

И жажды будущего.

До свидания.

IV. Три книги – три предисловия. Путеводитель

Я уже извинялся за сложное содержание книги: двух книг, одна об истории сюжета, другая, скажем так, история конкретных сюжетов, прежде всего Толстого, Чехова, Пушкина, – переверну временную последовательность.

Они объединены в единой – третьей – книге.

Все это потребовало изложения самого порядка расположения материала.

Потребовался путеводитель.

Во-первых, заглавие и материал, который лежит в построении книги, должен бы начинать книгу, хотим мы этого или не хотим.

Поэтому эта книга начинается со второго раздела, раздела, названного «Энергия заблуждения».

Перед этим идут три вступления.

Если существуют лебедь, рак и щука, которые к тому же, изменяясь сами, изменяют тягу, то из этих разделов вы увидите, в каком затруднении находится великий писатель, начиная и продолжая работу.

Причем он как будто защищает эти трудности.

Они ему нужны; они нужны потому, что они в разном виде являются его способом сказать то, что он может сказать только одним способом.

– сцеплением мыслей и положений.

Так вот.

С чего же мы начнем? У нас еще есть время.

И мы даем обстоятельства, как это появилось, откуда появились эти заблуждения.

Явление ли это одного Толстого, или это более широкое явление, как оно происходило; если хотите, мы даем историю сцеплений.

Поэтому мы начинаем с «Декамерона». Толстой не любил «Декамерона» и говорил, что с этого началась, скажем так, «сексуальная литература».

Слово это мертвое, а потом она, конечно, не с этого началась.

«Декамерон» книга сборная, и по этому поводу она нам очень нужна: в ней собраны законы плана, и к тому же она дана в виде защиты авторских прав.

Мы видим, что для «Декамерона» первые трудности, первое заблуждение почти везде заключено в противоречии.

Противоречие, в которое попадает или человек, потерпевший крушение, или человек, которого ограбила проститутка, или человек, над которым насмеялась его дама.

Самые разнообразные трудности и неожиданность их преодоления – это основа так называемого сюжета; проявляется эта основа уже в самой завязке.

Вот здесь мы говорим о завязках, о началах и концах произведений.

Пункт четвертый.

Но эти вещи все изменяются.

Завязки и трудности Боккаччо не те трудности, которые испытывают Пушкин и Толстой.

Хотя Пушкин и говорит, что его окружают «знакомцы давние, плоды мечты моей», он работает главным образом на своем материале, дробя его, как каменщик.

Для начала все-таки скажем о судьбе женщины, которую отправили как невесту к жениху, а она прошла много рук и в результате благополучно вошла в счастливую жизнь.

Мы увидим, что это не только развязка, это пародирование старого сюжета.

Пародирование и переосмысливание сюжета, вот название второй книги внутри этой книги.

Теперь поговорим о личных делах автора.

Он это делает во вступлении первом, втором, третьем, извиняется.

Он неполноценен, как все авторы.

Он сам впутан в эту путаницу, она называется жизнь. И сам проходит путь переосмысливания. Значит, мы сказали о переосмысливании сюжета и о пародировании сюжета – пункт пятый.

Посмотрим, как это происходит.

Боккаччо, когда он начал «Декамерон», он начал с описания чумы. Это чудное описание чумы было взято из древнего описания чумы же в Греции.

Для чего это надо?

Это видно из послесловия Боккаччо.

Чума смыла все предрассудки и даже правила, и писатель собирает начисто.

Он может выбирать начисто, он может сам выбирать затруднения из множества затруднений в их истинности: он хозяин.

Необходимость писателя начинать с того, чем он жил, чем он был, что из него не могла бы выбить даже чума.

Начинаю с «Капитанской дочки».

Я вставляю туда рассказ об эпиграфах, для чего это сделано, как это сделано.

И этот рассказ имеет прямое отношение к другому рассказу, я его условно называю «Метель». Вместе с автором.

Чего же добился этот автор?

Он как бы взял другого автора, прекрасного очеркиста Аксакова, описание метели, реальной картины, но такой картины, новой, которая прежде не описывалась.

Он сам замечает, что это прежде было написано в таком-то журнале, там-то и там-то.

В «Метели» есть два рода людей.

Один барин, он боится.

И правильно боится.

И возчики-мужики.

Вот тут, в этом втором рассказе, появляется «Метель» Толстого.

Это хладнокровие в бедствии, переоценка бедствия, она дана у Толстого в той вещи, которую мы выделяем, в его сне: он возвращается к себе домой.

Нет никакого бедствия, есть Ясная Поляна, и мы, читатель, почти узнаем пруды Ясной Поляны.

Причем эта вещь, как мы покажем, связана с бытием самого Толстого и с воспоминанием о прошлой литературе.

«Метель» написана человеком, который много понял, прочитав «Капитанскую дочку».

Дело в том, что как эпиграфы к «Капитанской дочке», так и история «Метели» – это история поиска точки зрения, —

– я скажу иначе:

– поиски изменяющейся точки зрения на изменяющийся мир.

У Пушкина и у Толстого.

Посмотрим, какие тут сделаны подробности.

Реалистические подробности, которые как будто неожиданно обогащают вещь, но должны свидетельствовать о реальности, не книжности.

Реальности существования элементов – в их столкновении.

Эти элементы по-разному сказываются в литературе.

В старой русской литературе автор сталкивал уже написанные вещи, освященные традицией.

Мы могли бы сказать, что это напоминает латинские центоны – стихи, составленные из чужих стихов; центоном называлась одежда, сделанная из кусков разного качества; центон потом обернется комедией дель арте, неожиданной-ожиданной, потому что она опять-таки зависит от традиций.

Но мы не будем на этом останавливаться.

Все идет в работу.

То наблюдение, которое сделал путешественник в «Метели», – спокойствие занятых, людей – ямщиков, спокойствие людей, воюющих с метелью, оно запомнится Толстому. Это спокойствие солдат «Войны и мира» и спокойствие Кутузова.

Я ухожу далеко, но книга называется «Энергия заблуждения».

Писатель, великий писатель, работает словами, созданными до него, происшествиями, созданными до пего, образами, созданными до него, но он волен – потому что он все переосмысливает.

Кутузов неожидан.

Его поведение неожиданно.

Каждое литературное произведение – это новый монтаж мира, новая неожиданность, новое появление.

И вот после такой работы, после написания сперва очерков «Набег», «Рубка леса», появляется система очерков, которая является новостью, как бы подсказанной «Записками охотника»: я говорю о книге Толстого, говорю о «Севастопольских рассказах».

Вот так, покамест я, как путеводитель по музею или по городу; он объясняет, почему кривятся улицы, тут когда-то была стена, теперь вот ворота, поэтому улица изогнута, а за стеной, там тоже изогнуто, но это уже холм, изгиб стены повторяет изгиб улицы; изгиб улицы повторяет изгиб холма.

Мы пришли к истории создания «Анны Карениной».

Эпиграф Толстой повесил, как замок на ворота; эпиграф, который должен бы быть ключом вещи, путеводителем по вещи.

Он оказался загадкой.

Подробный разговор об «Анне Карениной».

Неожиданное изменение характеров и их оценок.

Замки и загадки героев.

Их злободневность.

Роман написан по методу внутренних монологов, т. е. центр романа, место установления аппарата меняется, меняется и способ отношения к миру.