Газета Завтра - Газета Завтра 821 (85 2009)

• Название: Газета Завтра 821 (85 2009)
• Автор: Газета Завтра
• Жанр: Публицистика

---

Кошуту от кручи до стойбища напрямик. А чужакам вверх по течению еще через три колена да один перекат. Толкаться да толкаться. Им - неведомо куда, а Кошут - давно дома.

В сумраке летней полночи с высоты своих владений Кошут прекрасно должен был видеть, как в пелене тумана на заречном лугу образовался просвет и стал расползаться. В центре проталины сверкнул огонёк - это пришельцы устраивались на ночёвку.

Их появление не могло не взбудоражить семейство угорца. Дети, наверное, долго не ложилось спать. Несмотря на вечерний холодок, нагие, то и дело сновали из землянки и обратно, докладывали матери у очага о переменах возле далекого костра.

- Суг! - приказывал им Кошут. "Тихо!"

Огонь за рекой то совсем, казалось, гас, то разгорался столбом. То его заслоняла чья-то спина, то вдруг огромная тень кидалась через край туманной завесы до самых звезд…

Пора было творить оберег.

Кошут надел праздничный сарафан жены, обвешался лисьими хвостами и вымазал лицо сажей. В таком виде угорцы призывали на помощь своих богов.

- Хорд калиха! - крикнул он жене ("Подай жаровню").

Она вынесла корзину, обмазанную внутри глиной, с раскаленными углями. Кошут ухватил жаровню за рукоять, взял тушку собаки и ушёл на задки стойбища в ельник.

По пути выбрал молодую ёлку и с корнем вырвал её из земли.

Камланье у угорцев начиналось именно так: первым делом выдирали с корнем молодую ёлку, на капище у пирамиды из булыжников раздували огонь, зажигали ёлку, бросали в огонь тушку и несколько раз произносили:

- Вэд энгем тол масе! ("Защити нас от чужого").

Они верили, что лесной дух Истен-Мед вместе с чадом перенесет образ молящегося - с сажей на лице, в нелепой одежде, с лисьими хвостами - прямиком в души неведомых пришельцев, напугает их, вынудит уйти.

- Вэд!

Затем распоясывались. Один конец ремня закапывали в землю, другой брали в рот и принимались сосать: кровь пить из тел недругов.

…Ночь расслоилась: в лесу еще держался мрак, а над деревьями уже просвечивало, когда Кошут вернулся домой.

Из землянки доносился звонкий, здоровый кашель детей. Это мать выкуривала гнуса из жилища дымом прелых листьев.

- Суг! Халк! - опять прикрикнул Кошут на семейство.

Когда заперлись и легли на родительское место, Тутта спросила Кошута, пойдет ли он завтра смотреть сеть: ждать ей улова или разгребать яму со льдом, где заложена лосиная солонина.

Надо починать запасы, распорядился Кошут. Сеть вытрясли чужаки.

Те самые, которые сейчас от холода корчились под шкурами, поверху уже влажными от росы. Фимка никла к спине мужа, а он топор обнимал.

- Утресь вёдро будет. Палину зачнём, - говорил он.

- Дальше, значит, не пойдём?

- Не, водой несёт.

- Слава Богу!

- Спаси и сохрани.

Долго ли поспишь на холодной земле? Не успели глаз сомкнуть, а уж солнце над лесом.

Вскочили на ноги разом, каждый по-своему озадаченный предстоящим днём.

Налегке, с кресалом и трутом в берестяной коробочке, с топором в руке Синец ринулся в лес.

А Фимке что оставалось? Бежать вдоль опушки рвать щавель в подол, завтракая попутно снытью. Кипятить похлебку, подкладывая сухие ветки под широкие боковины горшка.

Синец же в глубине леса топором задирал кору на сосне снизу вверх лентами, наподобие юбки.

Об этом способе земледелия мне еще дед рассказывал. Мальчиком он помогал своему отцу "починать чищанину". И кресало, кремень я отлично помню, слышу и вижу из послевоенного детства - удар железкой о камень, искры выедают во мху огненную язвочку. На неё дуют, суют в неё берестяную скрутку…

Синец коснулся факелом задира на стволе. Огонь кольцом взмыл вверх по сухой, смоляной чешуе.

Перебежками, от одной сосны-смертницы к другой, выстроил стену огня.

Трещит по верхам. В огне истаивают кроны деревьев, делая лес прозрачным, годным для посева. Попутным ветерком пламя уносится в нужном направлении широким захватом меж двух берегов в водяную удавку. И поджигателя гонит на песчаную косу.

Жаром угасающего пожарища будет наносить всю ночь. Закоптит лицо и одежду - без дресвы не смыть. Или хотя бы илом.

Начнут выскакивать из кустов зайцы. И баба, ничуть не тяготясь беременностью, примется загонять ошалелых косых к воде, а Синец дубинкой бить и приговаривать:

- Сами в горшок скачут.

Наедятся зайчатиной вдоволь. Шкурки замочат в реке под корягами. Уснут в угарном тепле, вольно раскидавшись: и комаров, хоть на одну ночь, но тоже повыведет бойкий славянин на отвоеванной земле.

Конечно, от соплеменников слыхал Кошут, что "злован", "ороз" жгут угорские леса, но видел впервые.

Леса у нас влажные. Молния разве что пропорет кору на стволе сверху донизу, дерево только будто шубу распахнет для охлаждения. Дождём тотчас зальёт, заживит рану, только парок ещё некоторое время будет сочиться. Отроду не горючие у нас леса. И в саму сушь надо специально умело подпускать огня для пала. Даже сейчас, в обилии спичек и зажигалок, ни одной огневой потравы не сыскать на сотни километров леса.

А тогда вообще лесной пожар здесь, в болотах, ручьях, реках, озерах, был в диковинку. Зрелище невиданное. Потому на эту огненную кипень, должно, жутко было глядеть угорскому семейству со своей высотки, чувствовать на лицах жар гигантского огнища, оказавшись в качестве жертвы, приносимой чужим богам.

- Хоз некуюнг идее. "Вот и до нас дошли". - Ен фельмаж кют аз. " Я полез ход чистить".

Тайный лаз обязателен был для жилищ угорцев. Потому по их исчезновении и легенда появилась: угорцы, мол, в землю ушли.

Кошут с Туттой начали прорывать потайной ход из угла землянки сразу как устроились здесь. Копали не один год, не одну плитку сланца истерли. Хотя невелик труд - песок. Только сгребай в кожаную торбу и оттаскивай. Дело затягивалось оттого, что приходилось одновременно с выемкой оплетать лаз, прокладывать под землёй кишку из виц тальника, словно гигантскую мережу. Пробивались обычно до склона ближайшего оврага. Выход маскировали.

Со временем песок просачивался сверху сквозь переплетения. В ином месте лаз оказывался наглухо засыпан.

В виду близкой опасности всю ночь и весь день Кошут спешно расчищал ход.

Земляной работой занят был и Синец. Еще вчера хватило у него сил заострить и обжечь в костре для крепости еловый кол. Нарубить свежих ивовых хлыстов с развилками - для рукоятей. Сплести орудие. И теперь он пятился между обугленных стволов, допотопной деревянной мотыгой рыхля девственную землю.

Впереди него Фимка мела связкой прутьев, сгребала в валки направо и налево золу, прелые листья.

Не один кол Синец извел на мотыгу, и не раз Фимка обновляла свою порхалку, прежде чем они взрыхлили полосу шагов пять в ширину от русла до русла. На возделанной земле посеяли часть запаса ржаных семян. Заборонили вперемешку с золой и прелыми листьями.

Вспаханная, лишившаяся тени крон, земля как бы ослепла от избытка солнца, стремительно согревалась, первородно разживляя зерна. Когда закончили сев по всему клину, эта начальная полоска уже дала всходы.

На следующий год обугленные стволы будут повалены. Из них возведется первое в этих местах строение из лежачих бревен, а не вертикально вкопанных, как у угорцев.

А пока до июньской волны холодов в береговой возвышенности успеть бы пришельцам устроить себе самое простое убежище. Крышу возвести шалашиком из дерна. Начально обустроиться.

КОГДА И КАК состоялась встреча? - гадаю я, бродя по лесу за деревней. Где? На чьей стороне реки - на угорской или славянской? Позади землянки Кошута в болотистой чаще, всегда полной, по осени, рыжиков, волнух и груздей, или в сухом сосновом бору за шалашом Синца, где и по сю пору водятся белые грибы?

Или вот в этой тенистой и тенетной низине, подернутой маслянистой зеленью брусничника. Или в черемуховых кущах у реки?..

Люблю луга, но только скошенные. А лес - только с уезженной, крепкой дороги. Всё лето обкашиваю вокруг своей старой избы, беспощадно режу горло всем травяным младенцам, всякой молочной поросли. О газоне мечтаю величиной с футбольное поле - от завалинки и до самой реки. Ну, так и гулял бы себе вокруг дома! Нет, тянет в лес. Обминаю сапогами хрустящий и белый, словно подмороженный, ягель. Раздираю голенищами дерновину кукушкина льна. Чавкаю в соках андреева мха. Стою по пояс в папоротнике. Плечом продавливаю плотный молодой ельник. Вдруг оступаюсь в канаву. Откуда она здесь, такая ровная и длинная, - в километре от деревни? И отчего не заплывает вот уж на моей памяти пятьдесят лет? Не может быть, чтобы её проточили талые воды - совсем нет уклона. Кто, когда её прокопал в диком лесу? Неужели это обвалившийся угорский лаз?

А вот в песчаном косогоре несколько ниш, на одинаковом расстоянии одна от другой. Это уж точно, царёвы смолокуры хозяйничали.