Елена Арсеньева - Любимая девушка знахаря

• Название: Любимая девушка знахаря
• Автор: Елена Арсеньева
• Жанр: Детектив
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-36402-2

Все началось с сущей безделицы. У писательницы Алены Дмитриевой заболела нога. Лечить ее она отправилась в компании художника по прозвищу Леший к деревенскому знахарю Феичу. С этого момента с Дмитриевой стали происходить странные события. На обратном пути они с Лешим подобрали попутчика.  Именно из-за него машина заехала в кювет: парень якобы увидел... белого тигра. Друзья вернулись к Феичу за подмогой. Мужчины ушли, а писательница осталась в избе одна и из любопытства залезла в старый сундук, а через него попала в подземный ход. Который вдруг обрушился!..

---

Интересно, а далеко ли до той Золотой пади, о которой говорил возчик? Какое странное слово – падь... Здесь, на Нижегородчине, так не говорят. Может, слово варнацкое? Или просто сибирское? Мать как-то обмолвилась, что Вассиан Хмуров родом из Сибири, учился в Москве, учительствовал в Нижнем, ну а потом его каким-то ветром в Падежино занесло. А между прочим, слово «варнак» – не простое. Так называют каторжников, беглых из Сибири. Ну да, ведь те варнаки бежали именно с сибирских золотых приисков. Они, вероятно, и занесли чужое словцо «падь» в здешние края вместе со своим золотом.

Золотая падь, Золотая падь... Почему она золотая? Неужели потому, что где-то там золото зарыто? И какие там мороки? О них поминал возчик. Призраки, что ли? Привидения? Так то, наверное, ночью. А днем небось просто долина, лежит да и лежит себе, и ничего в ней нет особенного. Ночью-то все всегда страшно, а днем страхи-мороки рассеяны солнечными лучами...

Маруся стиснула руки. Ой, как раззадорило ее вдруг любопытство! Она всегда была такая – вынь да положь, нетерпеливая. Мать посмеивалась: ты-де как сухие еловые иглы, вмиг вспыхнешь и сгоришь, следа нет. Маруся и сама за собой знала – стоит подождать, и желание утихнет. Самым трудным было не кидаться исполнять его немедленно, а именно заставить себя подождать. И потом как рукой снимало неодолимое стремление бежать на новую кинокартину, или на танцы на площадке над Откосом, или нажарить дерунов из остатков картошки, или, отложив книжки, пошептаться на крылечке с соседкой Любкой о том, с кем нынче ходит Гошка Кудымов...

«Ерунда, – твердила себе Маруся сейчас, – ну вовсе нечего мне в лесу делать. Небось те, которые ищут золото, не шибко рады будут, когда я там появлюсь. Да и как добраться туда? Я даже не знаю, куда идти. Еще заблужусь! И не идти же в платье...»

И тут словно бы кто-то шепнул ей в ухо: «А гимнастерка и штаны, которые лежат в сундуке в сенях? А парусиновые сапоги?»

В самом деле, эти вещи Маруся видела. Она даже как-то раз примерила сапожки – они оказались не мужские, а, как теперь говорят, мальчиковые, на вид не сильно больше Марусиного тридцать седьмого размера. И девушка подумала тогда, что они совсем мало надеваны, и если бы тетка взяла да и отдала их Марусе, когда та соберется уезжать, было бы очень даже неплохо. Вряд ли ей такие ладные сапожки уже сгодятся, к чему они в деревне? Сразу видно, что уже много лет лежат неношеные. Но Маруся никак не могла придумать, как бы разговор о тех сапожках повести. А теперь вот сгодятся, и Маруся ни слова не скажет тетке о том, что взяла их.

Она отскочила от забора и вихрем понеслась в сени. Лютое нетерпение словно подгрызало ее изнутри.

– Охолонись! – сердито сказала девушка сама себе, но окрик пролетел мимо ушей, словно был произнесен чужим глупым голосом, прислушиваться к которому не обязательно и даже не нужно.

Заглянула в боковушку, где спала тетя Дуня. Там тихо, лишь слышно сонное дыхание.

«Я недолго, только в лес войду – и назад», – мысленно посулила Маруся – и даже поморщилась, потому что поняла: вранье забубенное. Она врала сама себе. Она знала, что не успокоится, пока не дойдет до Золотой пади и не увидит, что там за падь такая. А может, пока не найдет там чего-нибудь... не найдет там того, в честь чего место носит свое необычное название...

Ну да, конечно, это недостойно будущей комсомолки. Ну да, конечно, мечты о богатстве должны быть чужды ей. Даже отвратительны. Просто позор – вдруг возмечтать о грудах золота, как будто она не рабфаковка, а какая-то кисейная барышня, бесприданница из старинных пьес, мечтающая о деньгах, чтобы повыгодней выйти замуж. Все ее силы, все мечты должны быть устремлены к светлым горизонтам победы мировой революции, построения социализма во всем мире, а она думает о том, как может выглядеть загадочный варнацкий клад.

– А может, я найду клад и передам его на дело строительства нового общества! – запальчиво пробормотала Маруся и испуганно прихлопнула рот ладонью. Не хватало сейчас тетю Дуню разбудить.

«Стой, девка! Как же ты собралась больную тетку бросить? Мало ей волнений из-за пропавшего мужа, теперь еще и племянница невесть куда подевается!»

Совесть куснула за сердце. Но Маруся уже не могла остановиться. Ее словно лихорадка била.

– А может, я к вечеру обернусь, – пробормотала она виновато, глядя на неподвижную фигуру под одеялом. И, ступая на цыпочках, приблизилась к кровати и положила на стоявший рядом стул бумажку в синих разводах – письмо Вассиана. Прочтет его тетя Дуня – и у нее с души хоть немного отляжет. Станет о муже думать – и забудет о племяннице беспокоиться. А там, глядишь, Маруся воротится.

Девушка вышла из комнаты и принялась торопливо одеваться. Гимнастерку и штаны натянула прямо на платье – так и сидели ловчее, и телу приятней. Подпоясалась вздержкой, кусок которой отрезала от мотка бечевки, найденного в сенях, и стала обуваться. Сапоги оказались настолько грубы, что никакие портянки не помогали, и Маруся приуныла: в два счета мозоли набьет на ногах. Она подумала-подумала, потом отрезала еще кусок бечевы и, связав сандалии за ушки, повесила через плечо. Устанут от сапог ноги, и будет в лесу сушь – можно на время сандалии надеть. Неведомо, сколько идти придется, а ногам нужен роздых от неудобной обуви, это всем известно. На городских и сельских улицах летом можно просто разуться и шлепать босиком, а на лесной тропе в два счета обезножеешь. Сандалии еще как пригодятся!

Насупившись, как будто злясь на те сомнения, которые продолжали ее терзать, словно злые осенние мухи, Маруся повязалась платочком, подошла к зеркалу, висевшему в горнице, и проворчала, глядя на свое нелепое отражение:

– Не то баба, не то солдат.

Вернулась на кухню, взяла краюшку хлеба, два огурца и увязала в тряпицу щепотку соли. Надо было бы прихватить с собой воды, но не нашла, куда налить. И тут ее словно подтолкнуло что-то – открыла тот самый сундук, из которого взяла одежду. Там были аккуратно сложены всякие хозяйственные мелочи: мотки проволоки, мешочки с гвоздями, молотки, обрезанные голенища от сапог, дратва и ком вара для подшивки валенок, несколько рыболовных крючков и леска, намотанная на деревяшку. Маруся нетерпеливо осмотрела все это удивительное богатство (нет, в самом деле, она и не подозревала, что дядя Вассиан такой бережливый и запасливый, хозяйственный такой!) и почему-то даже не удивилась, нащупав круглый бочок латунной фляжки, вроде солдатской. Наверное, она и впрямь была солдатская – мятая-перемятая, с тугой крышкой. Может, Вассиан Хмуров с ней на фронте был – он же воевал в империалистическую, а воевал ли в Гражданскую, о том Маруся и слыхом не слыхала... Вполне может быть, он сражался на стороне белых, хотя сейчас это Марусю не волновало ни на грамулечку, ни на минуточку. Она хотела одного – скорей собраться и уйти. Словно некая дверь распахнулась внезапно перед ней – и могла так же внезапно захлопнуться.

Конечно, если проснется тетя Дуня, если ударится в плач, у Маруси не достанет сил ее бросить. Значит, скорей, скорей в путь!

Девушка опрометью кинулась из дому, воды во фляжку зачерпнула уже из дождевой бочки, на ходу закрутила крышечку, пробежала огородом, перелезла через забор и ринулась к лесу так стремительно, как если бы ее гнали палками, да еще свистели и улюлюкали вслед.

Но тихо, тихо было вокруг, словно вымерло все в Падежине, словно вымерло... Лишь сонная рыжая шавка из-за ограды последнего в порядке дома проводила глазами летящую к лесу Марусю и лениво, хрипло, нехотя тявкнула ей вдогонку.

Как ни странно, едва слышное тявканье было услышано Марусей и не только заставило ее замедлить бег, но почувствовать себя так, словно ей в лицо ледяной водой плеснули.

Да куда ж она так несется, интересно бы знать? В лес... Но лес – громадный! А она ведь знать не знает, куда там, в лесу, податься, в какую сторону лежит пресловутая Золотая падь, куда вообще пошел Вассиан Хмуров. Снарядилась, смотрите на нее! Сапоги напялила, сандалии на вздержке несет! Припас взяла! А идет-то куда?

Маруся даже задрожала от злости на себя. Даже слезы ее прошибли. Неужели возвращаться?!

Можно, наверное, вернуться. И спрятать походную справу. И подольститься к тетке, выспросить у нее дорогу на падь. Только не факт, что тетка дорогу знает. Опять же не факт, что скажет, даже если знает. И еще раз не факт, что у Маруси хватит решимости снарядиться в рискованный, неведомый путь снова. Сейчас ее словно ветер несет. А потом надо будет идти ногами...

Но что делать? Она ведь не знает дороги!

Маруся горестно поглядела на опушку леса, на частокол деревьев. Березы, осины, изредка елки, дубы. Все деревья ровные такие. Только одна пара берез-кривулек – склонились друг к другу под углом, да еще у одной березки ветка свесилась косо. Все вместе очень похоже на букву А. Белые стволы ярко выделяются на фоне темного дубняка, словно некий знак.