Жюльетта Бенцони - Волки Лозарга

• Название: Волки Лозарга
• Автор: Жюльетта Бенцони
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2001
• ISBN: 5-04-008645-8

Вырвавшись из жадных лап маркиза де Лозарга, решившего под угрозой смерти сделать Гортензию своей любовницей, юная графиня едет в родной Париж. Но и здесь ее ждут опасности и разочарования. Могущественный враг, убийца ее родителей, завладел всем ее имуществом и жаждет расправиться с ней самой. На помощь приходят друзья – отважная Фелисия Морозини и художник Делакруа. Гортензия полна решимости отомстить, но сама судьба выносит убийце смертный приговор. Она же неумолимо влечет Гортензию назад к любимому Жану, Князю Ночи, и к их маленькому сыну…

---

Вцепившись в руку Фелисии, которую было трудно чем-либо удивить, Гортензия дала себя провести вдоль галереи. До них доносились сальные смешки, пение, непристойные шутки. Убежденная, что она попала прямо в ад, Гортензия старалась ничего не видеть и не слышать. Наконец они оказались возле оркестра. Здесь шум был поистине оглушительный. Видок дал монету швейцару. Тот отлично понял и сделал вид, что все в порядке. Они поднялись по крутой и грязной лестнице, выходящей в темный двор в сторону какого-то подъезда, откуда тоже слышались голоса.

– Идите вперед! – скомандовал дамам Видок, убедившись, что полицейских поблизости не видно. – Лучше поедем порознь. Возвращайтесь скорее к себе и будьте осторожны. Как только что-нибудь узнаем, сразу вам сообщим.

Фелисия и Гортензия смешались с толпой. Дверь, через которую они вышли, оказалась рядом с шикарным магазином Корселе, и никто из зевак, глазевших на витрины знаменитого бакалейщика, не обратил на них никакого внимания.

На площади Пале-Рояль дамы без труда нашли фиакр, который отвез их на улицу Бабилон.

Глава IV Приглашение или приказ?

Дни, промелькнувшие затем, показались Гортензии передышкой после долгого изнурительного пути. Погода в мае стояла в тот год теплая и солнечная. В саду Фелисии распускались ранние розы, под тяжестью цветов сгибались глицинии и жасмин, и в этом оазисе Гортензия даже не жалела, что приходится сидеть дома. Вокруг нее Париж начинал принимать свое летнее обличье…

В преддверии лета все строили тысячи разных планов, запирались особняки, их обитатели выезжали в загородные замки или на воды. Кто-то еще не решил, куда поедет, выбирали между Виши и морским курортом Экслебеном, куда завела моду ездить герцогиня Беррийская, а иные, надеясь сэкономить, избегали столь престижных мест и предпочитали старенькие деревенские домики; там они переводили дух после зимних празднеств и чрезмерных трат. Как бы то ни было, светская жизнь пошла на убыль, и на еженедельные приемы графини Морозини являлись теперь только близкие друзья. Ведь немало из тех, кто не располагал средствами для поездки на воды и не имел замка за городом, запирали все ставни и сидели затаившись, чтобы все подумали, будто они уехали.

На улице Бабилон все еще ничего не было слышно от Бюше и его друзей. С другой стороны, если бы префекту полиции Манжену, люто ненавидевшему карбонариев и постоянно за ними охотившемуся, удалось арестовать нескольких из них, газеты бы непременно подняли вокруг этого шум, но пока ничто не давало повода предположить, что «братья» Фелисии чем-то озабочены.

Итак, жизнь обеих дам протекала размеренно и спокойно, между вышивкой, чтением, музыкой и беседой с друзьями. В числе их был и художник Делакруа. Он взял обыкновение заходить к ним, чтобы посидеть в саду с чашечкой кофе или чая. Делакруа нравилось работать с Тимуром, хотя турок оказался весьма капризным натурщиком. Как-то, когда нужно было позировать для портрета верхом, он категорически отказался взгромоздиться на лошадь из папье-маше, требуя натурального скакуна…

Приходы Делакруа были радостью для Гортензии. Образованный молодой художник был вхож (тут постарался Талейран) в лучшие дома Парижа и Лондона, где у него со многими завязалась дружба. Он мог остроумно рассказывать о множестве вещей, но, как только разговор заходил об искусстве, здесь вспыхивал настоящий фейерверк, и обе дамы просто приходили в восторг.

Визиты Делакруа заканчивались всегда одинаково. Склоняясь к руке графини Морозини, он неизменно вопрошал:

– Когда же, графиня, вы соблаговолите мне позировать? Ваше лицо – это то, о чем я мечтаю для образа Свободы…

– Для свободы, мой друг, время еще не пришло, – отвечала Фелисия. – Вот когда мне доведется лицезреть ее, тогда, быть может, и смогу изобразить…

Каждое воскресенье в карете Фелисии обе подруги ездили к службе в часовню иностранных миссий. Госпожа де Лозарг, до сих пор так и не получившая весточки из Оверни, стремилась быть поближе к богу, он один мог утешить ее, унять тоску. И все-таки каждый раз ей чудилось, что позади едет так некогда напугавший ее зловещий черный экипаж. Именно поэтому Гортензия все не решалась съездить даже к монахиням в обитель, хотя в душе давно твердо решила побывать там. Впрочем, на письмо с просьбой ее принять оттуда ответили, что мать-настоятельница больна и никого не может видеть.

– Это на нее не похоже, – заметила по сему поводу Фелисия. – Когда нужно поддержать страждущую душу, мать Мадлен-Софи вырвется из когтей самой смерти. Интересно, а дошло ли до нее вообще ваше письмо?

– Вы думаете, ее нарочно держат в изоляции или же восстанавливают против меня?

– Ничего я не думаю, моя дорогая! Вспомните только, что супруга дофина пользуется у сестер неограниченной властью, а двор к вам отнюдь не благосклонен. И не думайте, Гортензия, никуда ходить, даже в гости к соседям. Иначе вас ждут новые огорчения, а они вам совсем ни к чему.

Чтобы убить время и заглушить тоску, Гортензия много читала. В то время выходило огромное количество разных мемуаров. Все, кто когда-нибудь так или иначе соприкасался с революцией или с Империей, теперь считали необходимым высказаться на сей предмет. Особым успехом пользовались недостоверные мемуары. Например, книги госпожи Дюбарри, фаворитки Людовика XV, хотя сперва писать у нее времени не было совсем, а потом, в расцвете лет, она трагически погибла на эшафоте. Вся эта более или менее читаемая литература заставляла рычать от негодования Шатобриана, который, как всем было известно, писал свои собственные мемуары, но отрывки из которых слышали из уст самого автора лишь избранные, собиравшиеся в салоне госпожи Рекамье в Лесном аббатстве.

Сидя в саду между пионами и восхитительными розами, при виде которых китайские мастера фарфора легко могли бы умереть от зависти, Гортензия читала «Мемуары современницы». Ее увлекали приключения этой полуголландки, любовницы генерала Моро, которая после шумного успеха в «Комеди Франсез» влюбилась в маршала Нея и, переодевшись мужчиной, вступила в Великую Армию, чтобы следовать за ним на поле брани. Погода стояла великолепная, легкий ветерок чуть раздувал вуаль белого муслина у нее на голове, а из соседнего садика и из казарм швейцарцев неподалеку доносился аромат жимолости, смешанный с запахом конского навоза. Гортензии казалось, будто она вновь очутилась в милом садике госпожи де Комбер во время своей странной помолвки, а где-то рядом, всего в двух лье, обитает Жан…

Порой она откладывала книгу и безмятежно улыбалась воспоминаниям о своей любви. В такие минуты сердце ее наполнялось безумной отвагой, все было по плечу, и в молодой ее душе рождались новые надежды. Париж вдруг затихал…

Но как легко разрушить прекрасный миг душевного подъема… На этот раз дурные вести принесла Фелисия, в страшном волнении явившаяся в сад. В руках она держала большой конверт, запечатанный такой огромной печатью, что сразу становилось ясно: это официальное письмо.

– Его принес гонец из дворца, – выпалила подруга. – Это вам… Я бы уже давно вскрыла, так не терпелось прочитать, но все-таки решила, что это будет уж очень нескромно…

– И напрасно. Мы с вами в одной лодке, и то, что касается одной, не может не затрагивать другую. Давайте посмотрим, чего от нас хотят.

Письмо было пространное, но цель его обрисована достаточно четко. Оно исходило от маркиза де Дре-Брезе, придворного церемониймейстера. После обычных, принятых в таких случаях формул любезности он сообщал госпоже де Лозарг, что король будет рад, если ему представят ее в воскресенье тринадцатого мая, после воскресной службы в Тюильри. По случаю траура вышеназванной графини церемониал будет несколько изменен в части ее туалета: разрешается не надевать декольтированное платье. Также вместо тронного зала король примет ее в галерее перед часовней. Там же соберется все королевское семейство, и графиня будет представлена всем сразу, что позволит ей обойтись без блужданий по дворцовым апартаментам, неизбежных, если бы ее представляли каждому по отдельности. Но в остальном будет соблюдена обычная процедура: две попечительницы, госпожа д'Агу и госпожа де Дам, заедут за ней домой в придворной карете, а господин Абрахам, придворный учитель танцев, за несколько дней до церемонии будет иметь честь преподать графине несколько уроков и научит выполнять положенные по протоколу реверансы.

Прочитав до конца замысловатое послание, обе подруги замерли в растерянности, не зная, что сказать. Фелисия взяла письмо из рук подруги и, сдвинув брови, принялась его перечитывать. Первой нарушила молчание Гортензия:

– Меня? Ко двору? Что это может означать?

– По правде сказать, не знаю. Но что-то мне все это не нравится!

– Так, может быть, не ходить?

– Это невозможно. Никак не могу придумать, как бы вас от этого избавить.